Ощупав колено, она убедилась, что повреждение не опасное, хотя и крайне болезненное. Но боль Нельма терпеть умела. Выждав с минуту и убедившись, что кровь почти не сочится, она поднялась, принюхалась:

– Вроде чисто. Старкова, ты чувствуешь дым?

– Нет.

– Вот и отлично. Доставай телефон, я свой пока поберегу, он почти разрядился.

Дисплей не фонарик, так что в его скудном свете трудно было понять, что творится уже в трех шагах. Но других источников света не было. Настоятельница убедилась, что коридор выстоял – не было заметно никаких повреждений, если не считать обломков, выплеснувшихся из входа на лестницу. Воздух в коридоре был чист, но это ничего не доказывало – учитывая, что около десяти часов пришлось дышать пылью, выхлоп металлургической домны покажется запахом альпийских лугов.

– Старкова, пойдем, хватит здесь рассиживаться.

– А можно, я возьму автомат, – жалобно попросила девочка.

– Он у тебя что, вместо куклы? – вздохнула настоятельница. – Возьми, мне как-то все равно, нести ведь тебе. Может, еще и пригодится. И не волнуйся, он целехонек, русские если что-то делают, то поломать это почти невозможно. У них все на случай атомной войны.

Грузовик начал притормаживать издалека, подчиняясь требовательному жесту спецназовца. Впрочем, и без этого продолжать движение было затруднительно: дорогу перегородили два бронетранспортера. КамАЗ мощная машина, но все же не настолько – подобное препятствие ей не преодолеть.

Боец прекратил махать светящимся жезлом, направился к остановившейся машине. Встав возле двери, он поморщился и красноречиво указал себе на ухо, приказывая водителю приглушить музыку – «Rammstein» оглушал подобно грозе, трудно было представить, что кто-то добровольно согласится сидеть при этом в кабине. Гориллоподобный мужик почесал свой многократно перебитый нос, только после этого прилично убавил звук и опустил стекло.

– Куда направляетесь? – требовательно произнес боец.

– Как куда? – с деланым изумлением ответил Рог. – На богомолье. Разве это дорога не ведет в Монастырь?

– Да, в Монастырь, – подтвердил спецназовец.

– Вот и мы так подумали. Говорят, там полно скучающих баб, но данные нуждаются в проверке. Вот и заглянули по пути.

– Шутим? – усмехнулся боец. – Что везете?

– Воина фиболо и его свиту, – честно ответил Фауст через плечо водителя.

– Из какого зоопарка вы сбежали? – рассмеялся спецназовец.

– Ты бы усрался от удивления, если б это узнал.

– Ладно, клоуны, разворачивайтесь назад. Я бы с удовольствием поговорил с вами еще, но не стоит перекрывать дорогу.

– А в чем дело? – возмутился Рог. – Нам в Монастырь надо, у нас груз скоропортящийся.

– Я все понимаю, но проехать не дам. Нет больше Монастыря.

– Как нет?! – хором выдохнули адепты Последней Церкви.

– Очень просто. Предательство. Свои же их порешили, да еще и бой устроили, когда помощь подошла. Вы разве ничего не слышали?

– Нет, мы в рейсе почти с утра.

– Понятно. У нас всех на уши поставили, пока толком сами ничего не знаем. Вроде бы часть предателей в подземельях скрылась, может, там и некоторые монашки уцелели. Но вам там делать точно нечего, ни одного здания не осталось. Пропускаем транспорт только по разрешению руководства. У вас правда груз скоропортящийся?

– Не то слово, – вздохнул Рог.

– Сочувствую. Мчитесь обратно, здесь вам делать нечего.

Грузовик ловко развернулся, ушел назад, причем звуки двигателя затихли раньше, чем раскаты музыки. Однако далеко он уезжать не стал – свернул на раздолбанную грунтовку, проехал по ней метров сто, остановился возле стихийной свалки. Фауст поспешно выскочил из кабины и, не дожидаясь медлительного Рога, принялся расстегивать тент. Отодвинув его угол в сторону, он подобострастно произнес:

– Повелитель, ближе подъехать не удастся. Там солдаты Ордена Файра, их много. К счастью, они приняли нас за своих и не стали проверять машину. Хотя это счастье скорее для них, чем для нас. И еще… Они сказали, что Монастырь разрушен.

– Да, слуга, я все слышал. Мы не станем убивать воинов Ордена, просто дальше пойдем сами.

– Повелитель, судя по всему, на руинах Монастыря много наших врагов.

– Этот путь наш, мы должны идти. Вы останетесь здесь и будете ждать нашего возвращения. Если на рассвете мы не появимся, то вернись к Ксасу и сообщи, что нас больше нет. После этого он свяжется с моим родом.

– Да повелитель, мы сделаем все, как ты сказал.

– Тебя где именно высадить? – внезапно поинтересовался водитель.

Лина, одуревшая от многочасового непрерывного шансона, не сразу поняла смысл вопроса:

– Что?

– Москва большая, где тебя высадить?

– Мне бы гостиницу.

– Их здесь много.

– А вы хорошо знаете Москву?

– Да. Я здесь таксовал полтора года.

– А можно гостиницу где-нибудь поблизости от Ярославского вокзала?

– Можно. Тебе как, подороже или подешевле?

– Не знаю. Все равно, наверное.

– Если все равно, с бомжами ночуй, это вообще бесплатно.

– Спасибо, – на полном серьезе возразила девушка. – Но лучше все же гостиницу.

– Ладно… Есть там одна. Не слишком дорого и вполне прилично.

– Спасибо.

– Не за что, мы еще не приехали. Сейчас через полгорода придется переться, хорошо хоть время позднее, пробок не будет.

– Вы тоже можете в гостинице переночевать, а утром поедете назад. Устали ведь.

– Не. Загоню машину на пятачок, в ней и покемарю. Дело привычное, не первый раз. А по светлому назад двинусь.

– Я вам гостиницу оплачу, там удобнее будет. Это вроде премии, вас за скорость два раза штрафовали.

– Красавица, штрафы – это нормальная область расходов водилы, вместе с бензином и маслом. Так что не бери в голову. Я лучше двести рублей отдам, чем лишних три часа телепаться. В итоге все равно выгоднее будет.

– Как хотите. Но я все равно штрафы вам компенсирую.

– Что ж ты раньше это не сказала? Мы бы еще засветло доехали.

Тринадцатый шел по обжигающе-холодной земле. Не всякий его сородич смог бы пройти по этому лесу, и дело не только в некомфортной температуре и высоком содержании свободного кислорода. За сотни лет своего существования Монастырь постепенно превратился в мощнейшую крепость, причем защищали его не только стены. На несколько километров вокруг простирались рубежи, густо напичканные фугасами, системами сигнализации и камерами слежения. Земля была настолько пропитана серебром, что в этих краях категорически запрещали любые геологические и экологические исследования: первая же проба грунта покажет признаки богатейшего месторождения благородного металла. За неполные пять веков его здесь израсходовали не менее семидесяти тонн.

В 1812 году, пользуясь некоторой неразберихой, фиболо уже пытались подобраться к стенам и вырезать молодую поросль воспитанниц вместе с их няньками. Самые удачливые погибли всего в полутора сотнях шагов от ворот, но это были не высшие, а остатки их свит. В тот раз в бой пошли далеко не самые лучшие: это были провинившиеся сородичи, заслужившие право доблестью очистить себя от позора. И это им удалось – их имена род сохранил. Победа далась Монастырю дорогой ценой – защитницы сражались в чистом поле, не подпустив врага к обители, потери среди них были попросту ужасны.

С тех пор многое изменилось. Никто не станет выходить за ворота в подобном случае. Монастырь держал наготове две установки залпового огня, способные за минуту выжечь несколько гектаров на дистанции до семи километров. Если это не поможет, есть и другие сюрпризы, мягко говоря, не менее неприятные.

Если бы Монастырь продолжал функционировать как обычно, ни Тринадцатого, ни его свиты уже не было бы. В лучшем случае они бы из последних сил продолжали метаться под обстрелом вертолетов и артиллерии. Однако вся система защиты бездействовала: обесточенные камеры ничего никуда не передавали, истошную сигнализацию автономных емкостных датчиков не принимали исковерканные антенны. Никто не объявлял тревогу, ничьи пальцы не нажимали на овальные кнопки, активируя систему термитных фугасов, развивавших температуру кипящего титана. Единственное, чем могла досадить неприятелю умершая система защиты, – жалить посеребренной почвой. Тринадцатый чувствовал, как все сочленения хитина на ногах горят огнем, а гончие, с их полумягкими ступнями, иногда не сдерживались, издавали приглушенный визг. Даже неприхотливые рухимы иной раз теряли невозмутимость и скороговоркой потрескивали жвалами.