С того момента, как Хейден узнал о нечистоплотности Бена, его неотступно преследовали воспоминания. Он вспоминал соседского мальчишку Бенджамина, такого безрассудного и живого в отличие от сыновей Ротуэлла. Их отец был слишком строгим, даже жестоким, подавляя остальных членов семьи.

«Разумное мышление – вот что делает нас людьми. Греки это знали, но человек склонен забывать опыт предков и тем самым подвергать себя опасности. Человеком всегда должен править разум, даже когда его тело охвачено страстью. Эмоции влекут за собой необдуманные поступки, заставляющие забывать о чести, разрушающие судьбу и счастье».

Хейден слышал подобное каждый день. Хуже того, он жил, имея перед глазами наглядный пример того, какие страдания принесли его родителям эмоции и страсть. Однако живя в деревне, Хейден мог на несколько часов убежать от отца и его нравоучений. Мальчик по имени Бенджамин Лонгуорт, живущий неподалеку, стал для Хейдена лекарством, исцеляющим от назиданий отца, в которых веселье и радость считались сомнительными и постыдными.

– Я думал, ты очертил строгие границы для своих математических изысканий, – сказан Кристиан. – Бери пример с Эллиота. Когда находишься в живом, дышащем воздухом мире, живи и дыши вместе со всеми. Он сегодня не так скучен, как ты.

Хейден только что думал об отце, поэтому ему не понравились знакомые нотки в голосе Кристиана.

– Я не обязан развлекать тебя, черт возьми.

Резкий ответ поразил Кристиана. Не оставил он равнодушным и Эллиота.

– Мне кажется, твои мысли заняты вовсе не цифрами, Хейден.

– Думай что хочешь. – Хейдену не хотелось это обсуждать. Его братья ничего не знали и ничего не могли объяснить. Только один человек в Лондоне мог дать ему информацию о Бене и банке. Женщина, которая ненавидела его, но при этом страстно отвечала на его поцелуи. Женщина, которая была влюблена в Бена и все еще любила его.

– Может быть, он думает о женщине, – обратился Кристиан к Эллиоту. Как же Хейдена раздражало, когда догадки его брата оказывались верными. – Хотя женщины никогда не поглощали его внимания полностью. Наверное, это какая-то особенная женщина, хотя ни одной из них не удалось стать для Хейдена особенной. Романтическая любовь не поддается логике, для нее нельзя вывести уравнения. А это значит, что ее не существует. Во всяком случае, для нашего брата.

Эллиот бросил взгляд на Хейдена. Он чувствовал настроение брата, как никто другой.

– Не думаю, что это женщина.

Он был прав и в то же время не прав. В размышлениях Хейдена о Бене постоянно присутствовала женщина. Что она знает? Как отнесется к известию о совершенных Беном преступлениях? Будет ли обвинять Хейдена Ротуэлла, когда откроется правда и доброе имя Бена окажется запятнанным?

Дарфилд вновь пообещал молчать, чтобы защитить свое собственное состояние и репутацию. Хейден пообещал дать собственные деньги на то, чтобы расплатиться с обманутыми вкладчиками. Его долг перед старым другом оказался непомерным.

Перед глазами Хейдена с безжалостной ясностью разворачивалась картина произошедшего. Бен, как никто другой, соответствовал своей роли во всей этой истории. И его беспробудное пьянство на борту корабля, и его нежелание возвращаться к размеренной жизни банкира – все это был Бен, которого Хейден так хорошо знал. Что еще, кроме скуки, могло ожидать его в Лондоне, и каким образом это затронуло его душу?

Был ли Бен так угнетен потому, что предчувствовал разоблачение? Он выстроил карточный домик и прекрасно понимал, что рано или поздно домик рухнет. По собственной ли воле спрыгнул он за борт? Хейден никогда не исключал такой возможности – слишком уж подходящее для самоубийства настроение было в последние перед смертью дни у его друга. Однако Хейден не позволял себе размышлять об этом. Если Бен прыгнул сам, значит, он, Хейден, это позволил.

Сегодня в его сердце поселилась пустота. В глубине души Хейден всегда чувствовал себя виноватым в том, что произошло той злополучной ночью. Он был настолько слеп, что не понял всей глубины отчаяния собственного друга. Неужели гордость сотворила с ним подобное?

– Нет, пусть уж лучше это будет женщина. Одному из вас вскоре нужно жениться, – произнес Кристиан, – потому что мне очень хочется обзавестись племянником.

Эллиот рассмеялся:

– В этом нет необходимости, Кристиан. Ведь нам не придется отказываться от своих странностей, чтобы удовлетворить жену. Это твоя прерогатива. – Он внимательно посмотрел на Кристиана. – Для начала можешь подстричься. Я слышал, леди называют твою прическу первобытной.

Кристиан пропустил замечание брата мимо ушей. Он терпеть не мог, когда посторонние вмешивались в его жизнь, хотя за собой оставлял право язвить и навязывать другим собственное мнение.

– Так заведите хотя бы любовниц, – проворчал Кристиан. – Хейден стал в последнее время ужасно раздражительным. А ты буквально не вылезаешь из библиотек, Эллиот.

– А ты буквально не вылезаешь из этого дома, – произнес Хейден. Наглость брата его раздражала, а сегодня он и вовсе был не в том настроении, чтобы ее терпеть. – Ты уклоняешься от обязанностей, налагаемых на тебя титулом, и смеешь требовать, чтобы мы подарили тебе наследника. Смотри лучше за собой, за своими обязанностями, своими женщинами и своими привычками, Истербрук. А когда наведешь во всем этом порядок, тогда, так и быть, можешь обратить свое внимание на меня.

Еле заметно улыбнувшись, Эллиот отпил вина из бокала. Глаза Кристиана превратились в куски льда.

– Я прекрасно знаю свои обязанности перед титулом и семьей, – произнес он. – Знаю, потому что сам сделал выбор. Это довольно легко, Хейден. И для этого не нужно подстраиваться под мнение окружающих, церкви и своего отца. Мы сами можем выбирать, какой идее или какому человеку служить.

Внезапно перед глазами Хейдена замаячил призрак Бенджамина – улыбающегося и счастливого – словно Кристиан вызвал его из небытия. Однако видение быстро сменилось другим. Бенджамин стоит на палубе с бутылкой в руках.

Что же на самом деле заставило Бена покинуть Англию, и почему он чувствовал себя таким подавленным, когда пришло время возвращаться? А если он украл больше сорока тысяч фунтов, то где они, черт возьми?

Алексия внимательно посмотрела на шляпу леди Уоллингфорд. Неискушенному человеку могло показаться, что она безупречна. Шляпа смотрелась бы элегантнее, если бы ленты были чуточку уже, а атласные цветы чуточку меньше, но миссис Брамбл, модистка, была непревзойденным мастером.

– Мне кажется, цвета слишком яркие, – заметила Алексия.

– Я обожаю трокадеро, а голубой цвет лишь добавляет роскоши, – надув губы, возразила леди Уоллингфорд.

– Я бы приняла во внимание замечание мисс Уэлборн. Вы так красивы, а эти насыщенные цвета отвлекают внимание от вашего лица. – Миссис Брамбл посмотрела на Алексию, ища поддержки.

Девушка едва заметно кивнула. Они с модисткой заключили перемирие.

С момента приезда в магазин Алексии удалось отговорить леди Уоллингфорд от покупки трех весьма дорогих шляп. Не говоря ни слова, она дала миссис Брамбл понять, что если та хочет выписать чек, то ей лучше начать сотрудничать с компаньонкой.

Миссис Брамбл вынесла корзину, наполненную лентами. Алексия вытащила из вороха простую ленту насыщенного желтого цвета. Она поднесла ее к лицу Генриетты, и зеленые глаза дамы тотчас же потемнели. Взмахнув ленточкой, Алексия искусно закрепила ее на шляпе поверх пылающего трокадеро, чтобы Хен сама смогла оценить эффект.

Пока Генриетта внимательно разглядывала свое отражение в зеркале, миссис Брамбл обратилась к Алексии.

– А вы в этом разбираетесь, не стану отрицать, – тихо произнесла она. – Ваша собственная шляпка очень красива. Великолепная работа. Могу я узнать, где вы ее купили?

– В маленьком магазинчике в Сити. Большинство товаров там не представляют особого интереса, но одна женщина делает превосходные вещи.

– Если вдруг услышите, что эта женщина ищет место, пришлите ее ко мне.