И это страна, где преступники не носят огнестрельного оружия?!

Фицдуэйн выругался и, выхватив второй из своих ножей, с силой метнул его в направлении ближайшего противника. К несчастью, он не попал, но якудза, уворачиваясь от клинка, оступился и упал на колено.

Фицдуэйн воспользовался моментом и бросился бежать вниз по холму. Там, на расстоянии пятидесяти ярдов, должен был быть полицейский участок.

Сзади раздались сухие щелчки выстрелов, и пули выбили из мостовой каменную крошку прямо у него под ногами. Фицдуэйн бежал во всю прыть, низко пригибаясь и петляя как заяц. Брызги из луж взлетали вверх и падали обратно вместе с каплями дождя. Черное небо глухо ворчало.

Фицдуэйн затормозил у самой двери полицейской будки, схватившись правой рукой за какой-то вертикальный столбик. Его развернуло, и он оказался лицом к лицу с молоденьким полисменом. Полисмен выглядел так, словно сошел с рекламного плаката, призывающего добровольцев поступать на службу в полицию. Новенькая, с иголочки, форма была перетянута ремнем, а на боку висела кобура с револьвером. Молодой человек казался воплощением заботы Токийского полицейского департамента о городских жителях, однако Фицдуэйн сразу понял, что отреагировать на возникшую ситуацию к его, Фицдуэйнову, благу он не успеет. Отсутствие опыта и полное непонимание происходящего буквально светились на его лице. Пока полисмен будет действовать по правилам, Фицдуэйна неминуемо убьют.

— Вот дерьмо! — в сердцах воскликнул Фицдуэйн, мгновенно оценив последствия поступка, который он намеревался совершить. Почти без паузы он со всей силы ударил полицейского в живот и свалил крюком справа в челюсть.

Молодой страж порядка издал странный звук и упал. Фицдуэйн перегнулся через него и завладел револьвером. Выдвинув барабан и убедившись, что револьвер заряжен, он вскинул оружие и дважды выстрелил набегавшему оябуну в лицо. Фицдуэйн стрелял почти в упор, и поэтому пули буквально вмяли лоб и нос якудза внутрь его головы. Сила удара была так велика, что оябун отлетел назад и, сорвавшись с тротуара, распластался на проезжей части. Через пять секунд он исчез под колесами огромного автобуса.

Двое оставшихся кобунов, на которых Фицдуэйн направил ствол револьвера, застыли поблизости, подняв мечи. Он как раз прикидывал, которого из них пристрелить первым, когда за его спиной раздался спокойный голос, говоривший по-английски довольно чисто, но с американским акцентом.

— Фицдуэйн-сан, я полагаю? Будьте добры, опустите пистолет.

Фицдуэйн продолжал целиться в якудза. Периферийным зрением он заметил полицейского сержанта, который тоже вытащил свое оружие и взял преступников на мушку. Судя по его внешнему виду, он знал, что делал, и Фицдуэйн слегка успокоился.

— Там, на холме, остались двое ваших, — сказал Фицдуэйн. — Им нужна помощь, срочно. Вызовите врачей, а я вернусь и посмотрю, что я смогу сделать.

Адачи, который прижимал свой револьвер к спине гайдзина, на мгновение потерял дар речи. Потом он опустил оружие и схватился за телефон. Минуты через три он нашел Фицдуэйна стоящим на коленях возле сержанта Оги. Судя по всему, ирландец прекрасно знал, какая первая помощь была ему необходима.

Заместитель генерал-суперинтенданта Столичного департамента полиции посмотрел в досье, лежавшее на столе перед ним, потом перевел взгляд на Адачи. Он проделал это уже несколько раз, но пока молчал, и детектив-суперинтенданту, стоявшему навытяжку перед широким столом начальника, стало не по себе. Адачи чувствовал себя так, словно перед ним была птица-глупыш, бессмысленно трясущая головой.

В промежутках между суровыми взглядами, которые он бросал на Адачи, Сабуро Иноки листал рапорта и рассматривал фотографии. Насколько Адачи мог припомнить, за все годы, что он знал Паука, ничто не в силах было заставить его волноваться и переживать, однако резня на Ясукуни-дори, положительно, выбила его из колеи.

Брови заместителя начальника Токийского департамента полиции почти постоянно были приподняты на добрые полдюйма, а когда он заговорил, то голос его звучал целой октавой выше. Услышав этот писк, Адачи почувствовал некоторое удовлетворение — в конце концов именно Паук предложил подключить ирландца к делу Намака, и, к счастью, об этом было широко известно.

— Невероятно! — проговорил Паук тоненьким голоском. — Этот человек всего три дня в Японии, однако он уже успел превратить Токио в подобие Чикаго. За тридцать пять лет службы я не видел и не слышал ни о чем подобном. Пятеро убитых, в том числе один полисмен, и один полисмен ранен. И все это — в нескольких шагах от Императорского дворца и мемориала жертвам войны! Газетчики сожрут нас с потрохами. Случись это пятьдесят лет назад, и я вынужден был бы совершить сеппуку. Что касается вас, Адачи-сан, то я и думать об этом не хочу. В лучшем случае вам позволили бы вступить в ряды летчиков-камикадзе. В конце концов, вы тоже там были, а старший офицер полиции просто обязан пресекать подобное поведение!

Он сердито затряс головой.

— Невероятно, невероятно… И ведь не только мечи, но и огнестрельное оружие. Они устроили перестрелку в моем городе! Куда мы катимся?

“Плоды экономического прогресса”, — хотелось сказать Адачи, но он вовремя прикусил язык. Пожалуй, сейчас было не самое подходящее время для шуток. Он также не стал заострять внимание на том, что Император почти не живет в своем дворце, так как именно сейчас дворец ремонтируется и подновляется. Адачи благоразумно промолчал, стоя перед начальником и почтительно ожидая разрешения заговорить.

Говоря откровенно, он был потрясен не меньше господина Иноки, а может быть, и больше. Он действительно был на месте происшествия и видел, как действовал гайдзин. К своему большому сожалению, он пропустил поединок на мечах, однако перед его глазами все еще стояла картина, как Фицдуэйн хладнокровно проверяет барабан револьвера, прежде чем пустить его в ход.

Его потрясающее проворство и манера действовать решительно, без колебаний, потрясли Адачи сильнее всего.

Теперь он понял, что Фицдуэйн действительно опасный человек, и вместе с тем — человек глубоко порядочный. Адачи часто вспоминал, как Фицдуэйн стоял на коленях в луже крови и воды, заботливо склонившись над раненым сержантом Огой. Сержанту, кстати, здорово повезло: он отделался несколькими ссадинами на голове и легкой контузией.

Паук тем временем соизволил заметить, что подчиненный все еще стоит перед ним по стойке “смирно”, и указал Адачи на кресло.

— Суперинтендант-сан, присаживайтесь. Теперь, слава Богу, не прежние времена.

Адачи сел.

— Если придерживаться фактической стороны дела, — заговорил Паук почти обычным голосом, — то основная неприятность заключается в том, что департамент не сумел защитить гостя, которого мы сами и пригласили. Если бы Фицдуэйн-сан не проявил собственной инициативы, его бы зарубили буквально на пороге гостиницы. Дело осложняется тем, что ему не было позволено носить огнестрельное оружие, хотя я знал, что он подвергается опасности…

Паук вздохнул.

— Видимо, я недооценил те силы, против которых мы ведем игру.

Адачи слегка откашлялся. Паук сейчас выглядел почти как обычный человек. За последние десять минут заместитель начальника департамента Токийской полиции проявил человеческих чувств больше, чем за предыдущие десять лет службы. Теперь Адачи стало гораздо проще представить Сабуро Иноки в домашней обстановке, в кругу семьи.

Паук в упор поглядел на Адачи.

— Вас ни в коем случае не обвиняют в происшедшем, Адачи-сан, — сказал он. — Вы действовали в полном соответствии с обстановкой, а ваш рапорт превосходен. Я принимаю всю ответственность за случившееся на себя и буду рад выслушать ваши предложения по нашим дальнейшим действиям. Прежде всего, нам необходимо сделать заявление для прессы. Затем нужно обсудить, как быть дальше с ирландцем.