– Я бы хотела попрощаться за руку с мистером Вульфом, но знаю, что он этого не выносит. Мне кажется, мистер Гудвин, что служить у такого умного человека, как мистер Вульф, огромное удовольствие. Он невероятно умен. Я счастлива, что побывала здесь. А теперь я с вами прощаюсь.

Она повернулась и быстро вышла.

Я развернулся на своем вращающемся стуле, чтобы оказаться лицом к Ниро Вульфу, который восседал за письменным столом необъятных размеров. Вперив в Вульфа исполненный справедливого негодования взгляд, я произнес речь:

– Не выгорит. Попросили бы вы меня слямзить что-нибудь и вправду ценное – вроде алмаза «Кохинур», – я бы еще подумал. Но вырвать орхидею? Нет уж, увольте. За жалованье, что вы мне платите, я исправно разбираю вашу почту, веду переписку и докучаю приличным людям, порой даже исподтишка слежу за ними. Я палю из револьвера или же палят по мне. Я вечно ошиваюсь тут рядом и терплю ваше занудство вкупе с сотней других недостатков. В случае надобности помогаю вам с Теодором в оранжерее. Бессовестно лгу и вешаю лапшу на уши инспектору Кремеру и сержанту Стеббинсу – как при надобности, так и без оной. Иногда, в случае крайней необходимости, спешу на подмогу Фрицу. Отвечаю на телефонные звонки… Я могу продолжать до бесконечности. Но я ни за какие коврижки не сорву орхидею с груди женщины во время пасхального шествия. Всему есть предел…

– А я тебя и не просил, – огрызнулся Вульф и погрозил мне толстым, как сарделька, пальцем. – Ты предположил, будто я клоню к этому, но ошибся. Я только сказал, что хотел бы подобрать для этого щекотливого поручения подходящего человека: ловкого, изобретательного, осторожного, решительного и надежного. Умеющего держать язык за зубами.

– Следовательно, меня, – настаивал я.

– Пф! Согласен, ты удовлетворяешь моим условиям, но ты отнюдь не единственный в своем роде. Я заплачу сто долларов сразу, еще сто – в случае успеха и вдобавок покрою все расходы, если возникнут непредвиденные осложнения.

Я приподнял брови:

– Однако! Пусть я не единственный, но вот орхидея, судя по всему, и впрямь уникальна.

– Так и есть. – Огромная туша весом в одну седьмую тонны подалась вперед, переместившись ближе к краю просторного сиденья сделанного по особому заказу кресла. – Мистер Миллард Байноу вывел ванду – розовую, как фламинго. Причем розовые не только лепестки венчика, но и чашелистики! Ровные – без крапинок, оттенков или оторочек.

– Ура! Да здравствует фламинго!

– Но я не верю. Я узнал об этом от мистера Льюиса Хьюитта, которому рассказал о гибриде его садовник, со слов садовника мистера Байноу, но не верю ни капельки. Сам знаешь, я потратил долгие годы, скрещивая разные виды ванды, чтобы вывести розовый гибрид, но лучшее, чего я добился, это розово-лиловый гибрид ванды Петерса и фуксиновый ванды Сандера. А поскольку я не верю, то должен увидеть ее собственными глазами!

– Так позвоните Байноу и договоритесь о встрече. По делам вы из дому не выходите, но в данном случае речь идет не о деле, а об остром приступе неизлечимой зависти. Я составлю вам компанию, чтобы посмотреть, как перекосится ваша физиономия, когда вы…

– Я уже звонил ему! Он любезно пригласил меня к себе на Лонг-Айленд, чтобы я мог в любое удобное мне время ознакомиться с его коллекцией, но отрицал, что располагает розовой вандой, так что я ее не увижу. По словам мистера Хьюитта, Байноу намеревается выставить ее в полном блеске на Международном цветочном салоне в будущем году. Я столько ждать не могу. Кроме самого мистера Байноу, его жены и садовника, никто розовую ванду не видел. Но, опять же по словам мистера Хьюитта, жена вытянула из мистера Байноу разрешение украсить орхидеями туалет, в котором появится на пасхальном параде. Перед парадом они отстоят пасхальную службу в церкви Святого Фомы. Вот тогда-то и представится возможность если не исследовать гибрид, то хотя бы полюбоваться цветками.

– Как же, – живо согласился я. – Вы никогда еще не бывали на пасхальном параде, так что отведете душу. Только вам нужны новые костюм и шляпа, а до Пасхи всего пять дней…

Я прикусил язык, поскольку Вульф реагировал на мои слова совершенно не так, как ему полагалось. Вместо того чтобы ожечь меня испепеляющим взглядом, или рыкнуть, или и ожечь и рыкнуть сразу, он внимательно слушал и задумчиво кивал, как будто предстоящая толкотня локтями и другими частями тела в пасхальной сумятице с братьями по разуму на Пятой авеню ничуть не претила ему. Воистину зависть облагораживает человека.

– Нет, не выйдет, – провозгласил Вульф. – Если бы я сумел на протяжении всей службы стоять прямо перед ней и разглядывать цветы… – Его плечи чуть приподнялись и вновь опустились. – Нет. Я должен рассмотреть их без помех. Под лупой. Хотя бы один цветочек. Ты отказался. Сол тоже не согласится. Орри?

Я помотал головой:

– Сомневаюсь. За две сотни он за это не возьмется. Разве что даром, в качестве личного одолжения вам.

Вульф скорчил гримасу:

– Я не стану просить его об одолжении.

– Хорошо. Поместить объявление в газете? Просьба откликнуться опытного похитителя орхидей? На это времени уже нет. Хотите, чтобы я подыскал подходящего проходимца?

– Да.

– Тогда я порыщу вокруг. Есть у меня на примете одна кандидатура, даже две. Но не вздумайте сулить ему награду за дополнительные осложнения. Если таковые возникнут, это его сложности. Сотнягу за риск и еще сотнягу, если ему удастся заполучить побег или хотя бы его приличную часть. Согласны?

– Да. – Вульф нахмурился. – А вдруг он потерпит неудачу? – Он исподлобья воззрился на меня. – У тебя есть фотоаппарат для цветной съемки.

– У вас есть, – поправил я. – Вы за него заплатили. Но я пользуюсь им при случае, вы правы.

– Считай, что сейчас как раз подвернулся такой случай. Воскресенье – твой выходной, когда мы не ведем важного расследования. Но я бы предложил, чтобы в этот раз ты взял выходной в другой день. Я полагаю, во время этого столпотворения на Пятой авеню будет несколько дюжин людей с фотоаппаратами?

– Не дюжин. Несколько тысяч.

Вульф поднял руку ладонью вверх:

– Так что?

– Что ж, – задумчиво промолвил я, – должен признать, что Орри мог бы завалить это дело. А вот я, скорее всего, сумею щелкнуть пару кадров. Правда, не уверен, что цвет получится натуральным. С розовым можно намучиться. Но, увы, ничего не выйдет. Вы сами признали, что воскресенье – мой выходной. Я мог бы пожертвовать им только в качестве личного одолжения вам, но вы же не станете просить об одолжении. Так что мне очень жаль.

– Вношу уточнение. Есть только четыре человека, к которым я могу обратиться с просьбой о личном одолжении. Орри в их число не входит. Ты входишь.

– О, тогда другое дело. Только зовите меня «мистер Гудвин».

Вульф стиснул зубы.

– Мистер Гудвин, – процедил он, – я прошу вас о личном одолжении.

Поразительно все-таки, сколь низко способны пасть завистники!

В пасхальное воскресенье погодка выдалась не ахти, хотя случалось и похуже. Когда незадолго до полудня я вышел из нашего старого особняка, косые солнечные лучи освещали только противоположную сторону Западной Тридцать пятой улицы. Поэтому, чтобы хоть немного прогреть косточки, я перешел на другую сторону. С Ист-Ривер дул довольно свежий бриз, но не такой пронизывающий, как я ожидал, так что я даже позволил себе роскошь расстегнуть пальто. Не подумайте, что я вырядился по случаю Пасхи, вовсе нет – просто оделся поудобнее и повесил на шею «центрекс», который болтался наготове на длинном ремешке.

Свернув на Пятую авеню, я без помех двигался по ней пять кварталов, однако к библиотеке слетелась уже изрядная стая ранних пташек, и мне пришлось немного поработать локтями. Чем дальше, тем гуще становилось скопище народу. И я невольно порадовался, что вышел не впритирку. Ведь мы с Мурлыкой уговорились встретиться перед церковью Святого Фомы в половине первого.