«Какой же ты смешной и какой же ты выдумщик!» — засмеялся аллонга.

Конечно же, Дор всё это выдумал, но аллонга так понравилась его выдумка, что он устыдился своего поведения, немедленно женился и теперь уделял Миру ровно столько же времени, сколько он думал о важных делах.

Когда Боги хотят передать людям весть или направить их на верную дорогу, они посылают к ним Волшебного Человека Жашша, Посланника. В давние дни они слепили его из последних крох Белой Земли и Шоколадной Грязи и дали ему жизнь, но не дали свободы. Вся суть Посланника — быть под рукой Богов и выполнять их поручения. Говорят, это Жашш передал аллонга и хупара все знания и Пути, а ещё он принёс им КНИГУ. Жашша не почитают, но слушают, ибо сам он ничто, но всё — Боги-Братья, которые руководят им.

И, конечно, Сказка про Глаза…

Жил один мальчик, и была у него бабушка. Когда бабушка умирала, она строго приказала ему две вещи: всегда помнить о ней и ни за что не ходить на крышу. Только мальчик, конечно же, об этом позабыл. Он играл днями напролёт и не вспоминал ни о бабушке, ни о крыше. Раз он играл и увидел лестницу, которая вела к люку в потолке. Стало ему жутко интересно, он приложил к потолку ухо и услышал прекрасное пение, которые звало его войти. Он открыл люк и вылез на крышу. А там были огромные глаза, прямо до неба, и они тут же съели мальчика и стали ещё больше. И когда его ели, мальчик узнал, что это были бабушкины глаза, и что она сильно злая на него, потому что он все её просьбы нарушил.

— А почему это бабушки после смерти едят внуков?!

— А потому, что если люди не помнят умерших, то они теряют память и делаются злыми существами.

— А что, это глаза с улицы было не видно?

— Нет, их только мальчик видел.

— И как же глаза могли кого-то съесть?

— А ведь это волшебные глаза!

Над сказками, которые сочиняли хупара, можно было размышлять годами. Можно было науку делать на их причинах, символике и морали — если бы кому-то пришла в голову такая смешная идея. На самом деле, хупара были куда большими нарушителями законов Мира, чем любой бриз мог себе даже в кошмаре вообразить! Все чудеса, которые делали рыжие, были отклассифицированы, измерены, изучены и применены во благо (или во вред) человеку. А вот то, что творилось в шоколадных башках, не умещалось никуда. Это было вне логики, разума и всего привычного — но при том имело вполне читаемую мораль и внутреннюю логичность. Начнёшь жить такими историями — и не заметишь, как крыша уехала, а Мир сменился чередой картинок, в которых глаза мёртвой бабушки едят внуков — и это никого (!) не удивляет.

Сказку про Глаза я помнила ещё с детства. Я потом неделю приставала к няньке, куда Глаза съели внука? Если у них есть рот и живот, то какие же они Глаза? Старая Биррко долго ругалась, что, мол, рассказывать аллонга хорошие сказки — дело совершенно глупое, и мне стоило больших усилий задобрить её. Биррко ворчала, что белые детишки всегда слышат только про эти глупые Глаза, и напрочь пропускают мимо ушей про то, что надо помнить старших, не лазить по крышам и не соблазняться всякими подозрительными вещами. (По моему нынешнему понятию, эти белые детишки всего лишь подсознательно тянутся к тому, чего в их жизни категорически не хватает — к иррациональному и сказочному. А порядка и правил они и так кушают под завязку. На каком-то первобытном, новорожденном уровне все люди всех рас действительно одинаковы.)

Все хупара сочиняли сказки, абсолютно все. Вздумай кто-то записать основные сюжеты — жизни бы не хватило. Позже мне пришло в голову, что хупара просто не воспринимают информацию в том виде, в каком она ходит по Миру — в виде чисел и сухих фактов. Пока она не завёрнута в яркий фантик, ни один хупара её в рот не возьмёт! Так они сами приспособились учиться и учить своих детей в мире математиков.

Вслед за развлекательной беседой и ужином нас отправили мыться и отдыхать.

Парни разбрелись — Мар лёг спать в выделенной ему комнате, Тайк ушёл брататься с роднёй. Я не хотела спать и тихонько поднялась к Бош. Под дверью горел свет.

— Входите, молодая госпожа.

— Как вы знали?

— Лестница, молодая госпожа. Мой старый друг. Она поёт, вы слышали? Поёт подо всеми иначе. Под сыновьями басом, и стонет, а под дочерьми — высоким голосом, да ещё петуха пускает.

Бабка сидела на оббитом пёстрой тканью старом диване, возле неё лежало забытое рукоделье, и она глядела вдаль.

— А молодая госпожа весит совсем мало — лесница сказала только «скрип-скрип-скрип», а потом ещё «писк». Легко, будто кот прошёл, — засмеялась она.

Я вздохнула. Именно из-за этого грохота я чуть ослабила своё давление на ступеньки — на случай, если старуха спала, мне казалось невежливым её потревожить.

— Как говорила моя нянька, «видно, мало каши ела», — улыбнулась я.

— Добрая женщина была ваша нянька, молодая госпожа.

— А как вы знаете, уважаемая Бош?

— А вы добрая женщина, молодая госпожа. А я так знаю — всё, что есть в людях доброго — от тех, кто был с ними с первых лет. Мало кто из людей может хорошему научиться в зрелые годы, лишь за другими людьми глядя.

Я села рядом.

— Уважаемая Бош, Тайк говорил, что вы знаете много сказок.

— Это правда, — с достоинством согласилась Бош, — Хотя, конечно, не так много, как старый Нуки, и не такие красивые, как у старой Домми, да и рассказываю я их не так складно, как рассказывала старая Верна из Жинги, когда была жива.

— Расскажите мне какие-нибудь.

— Молодая госпожа так любит сказки, что слушает их, даже когда выросла?! — притворно изумилась Бош, хотя было очевидно, что старуха польщена до неприличия, — А какие сказки любит госпожа? — уже по-деловому уточнила она.

— Странные, — сказала я, — сказки, которые нельзя рассказывать кому попало. Которые не рассказывают белым, потому что они их боятся.

На лице старой хупара отразилось слишком много очевидных чувств.

— Эх, госпожа… — сказала она наконец, — зачем вы такое говорите? Это каких же сказок боятся белые? Про Глаза, или про Зелёные Пятна, или про Живых Мёртвых? Какие сказки вам рассказать? — в голосе Бош ощутилось заискивание.

— Про летающих людей.

— Эх, госпожа, — повторила Бош.

На её тёмном лице отразилась тоска, а ещё страх.

— Зачем вам такие сказки? Они глупые, — заискивающим голосом сказала старуха, вмиг делаясь сутулой, мелкой и безобидной, — Их понавыдумывали глупые старые хупара, которых никто не хотел слушать, вот они и говорили всякую чушь, чтоб к ним хоть кто-то обернулся.

Артистка ты, толстая Бош. Ещё и какая.

— Нет, уважаемая Бош, — спокойно ответила я, — Их не придумывали старые хупара. Они их хранили, с тех самых пор, как их предки убивали белых людей в Смуту. И даже дальше — с тех пор, как бризы жили рядом с просто людьми. Я, конечно, сознаю, что прошу о таком, о чём сами молодые хупара могут узнать, лишь заслужив доверие старших. Но, если вы захотите рассказать мне такие сказки, я буду вам благодарна.

Я обратилась в ожидание.

Было тихо. На лампочке под низким потолком постукивали насекомые. Где-то вдали, далеко внизу, загремела кастрюля — наверное, жильцы дома мыли посуду перед сном — и снова всё стихло.

— Как вас зовут, молодая госпожа? — доселе незнакомым, глухим и страшновым голосом уточнила бабка.

— Зачем вам это, уважаемая Бош?

— За страшные сказки надо брать плату. Иначе тот, кто говорит сказку, беззащитен, — медленно поговорила она, изучая меня взглядом.

Прозрачный намёк, да. Или даже ритуал. Ересь в обмен на имя любопытного.

— И как я узнаю, что та, кто рассказала, рассказала правду?

— Рассказывают только правду! — вспыхнула Бош, неожиданно лицо её потемнело, а фигура стала шире и словно нависла надо мной, так что я невольно поняла, что так пугало детей и внуков в этой старой женщине — она казалась героиней своих жутковатых ночных историй — могучей, непонятной и страшной.