Только это будет чертовски больно.

Макен доковылял до бугристого спального места и, не обращая внимания на состояние постели, упал на нее. Оперев локти в колени, он зарылся лицом в ладони и сдержал крик, застрявший внутри.

Потерять тридцать лет жизни. Вдали от Рейн, Лиама и ребенка, которого он желал растить и воспитывать. К тому времени, как снова ощутит вкус свободы, он может стать уже дедушкой. И после того, как он проведет три десятилетия за решеткой, к чему он вернется? К Лиаму и Рейн, создавшими новую жизнь без него, имеющими еще больше совместных детей и совместно прожитых лет, не включающими его самого. Когда его наконец выпустят, Макен будет аутсайдером, заглянувшим ненадолго.

И после тридцати лет разлуки, каким образом Рейн и Лиам объяснят его внезапное возвращение своей семье? Как их дети воспримут факт того, что у их родителей был кто-то третий, особенно, если те никогда не упоминали об этом? Его появление может причинить невообразимый ущерб.

Но еще более болезненной была мысль о Рейн, ожидающей его все эти годы, тоскующей по его возвращению и обвиняющей себя за его судьбу. Она добросовестно будет посещать его в течение всего срока, сидеть напротив и делиться счастливыми историями о своей жизни с Лиамом. Потребуется не так много времени, когда Хаммер обозлится на лучшего друга за то, что тот живет в мечте, которую они должны были разделить. Как скоро он обратит свой ядовитый гнев против Рейн и пошлет ее куда подальше, потому что один ее вид будет рвать его на части?

Мысль о том, что больше никогда не подержит ее в своих руках, заставила Хаммера задрожать. Воспоминаний о себе и Лиаме, как они вместе погружались в ее мягкое тело и возносили ее к небесам, никогда не будет достаточно, чтобы вынести эти бесконечные годы. В конце концов, он сойдет с ума, желая чувствовать под собой ее, дико возбужденную, распадающуюся на части вокруг его члена, ее крики, отдающиеся в его ушах. Понимание того, что он никогда больше не познает удовольствие и любовь, которые они разделили, породило внутри него новый мир страданий.

Он не мог провести Рейн, Лиама и себя самого через подобные пытки.

Хаммер поднял голову и осмотрел холодную угнетающую камеру.

Через несколько дней его выпустят под залог, но может так случиться, что он проведет следующие тридцать лет сидя за решеткой…

— Я не могу.

Макен провел рукой по волосам. Он отказывался проводить жизнь, запертым в собственном аду, а также отказывался держать Рейн и Лиама в заложниках. Если Стерлинг исчерпает все возможности, то у него имеются некоторые жесткие решения.

Его накрыло черной вуалью тоски. Вместо того, чтобы провести последние шесть лет, создавая вместе с Рейн совместные воспоминания, он позволил чувству вины поглотить себя. Словно язва, оно гноилось, убеждая его, что он не достоин любви Рейн. Он проводил ночи, засовывая свой член в женщин, до которых ему не было никакого дела, только чтобы игнорировать одну единственную, не безразличную. И ради чего? Неужели годы мысленного самобичевания сделали его лучше? Нет.

Он позволил угрызениям совести убедить себя в том, что не сможет привести Рейн на путь покорности, не испортив ей жизнь. Настаивал, что его потребности доминанта были слишком суровы, чтобы она могла с ними справиться, потому что ему «требовалась» рабыня. Хаммер насмехался над собой. Правда была в том, что он потратил годы, властвуя над сабами, а не над ее сердцем. Он был кобелем и трусом.

Он никогда не жил по-настоящему.

Пока он и Лиам не полюбили Рейн.

Тюрьма не стала для него чем-то новым. Он был так решительно настроен не повторять грехи прошлого, что запер себя на долгие годы.

Хаммер встал и снова зашагал. Если он каким-то образом выберется из этого бардака, то клянется измениться. Он откроется, поделится своей душой и восполнит все годы, что провел, барахтаясь в депрессии. Он станет жить полной жизнью. Счастливой. Полноценной. Совершенной.

Послав безмолвную молитву, он сделал то, чего не делал никогда прежде, он упал на колени и стал молиться.

О милости.

Об окончании этого долбанного кошмара.

О шансе прожить долгую и счастливую жизнь вместе с Лиамом и Рейн, больше никогда не оглядываясь назад на свое прошлое.

Пока Лиам наблюдал, как федералы уводили закованного в наручники Хаммера, под его ногами рассыпался мир. Но он прижал к себе Рейн, стоя на вершине лестницы и пряча ее лицо. Ей не нужно было видеть весь этот ужас. Он должен быть уверен, что сдержит обещание, данное Хаммеру, и защитит их девочку.

Позже, он думал о том, что жизнь, которую все они знали… желали, могла закончиться.

Наступила убийственная тишина, прерываемая только барахтаньем и рыданиями Рейн. В его груди зияла открытая, истекающая кровью рана. Нахлынуло беспокойство, чтобы наполнить пропасть.

— Отпусти меня! — Она оттолкнула его плечи и попыталась освободиться. — Мы должны сделать что-нибудь. Помочь ему. Сейчас же.

Лиам обхватил ее крепче, одна рука на затылке, вторая — на попке, пока он садился на верхнюю ступеньку, прижав ее к своей груди. Несмотря на то, что чтобы удержать ее, он вынудил ее оседлать его, Рейн все еще отчаянно пыталась освободиться.

Па снова вернулся в дом и, мрачный, покачав головой, закрыл дверь.

Итак, все закончено. Хаммера увезли.

Лиам прижал Рейн к себе сильнее. Возможно, он мог понадобиться ей… но ему она тоже была нужна, особенно сейчас, когда он чувствовал себя так, словно лишился половины своей души. И они должны были бы опереться друг на друга, чтобы столкнуться со следующим испытанием, которое буквально снесло их дверь за следующие несколько минут.

— Ты права, любимая. Мы поможем Хаммеру. Попробуй успокоиться, а я пока позвоню Барнсу.

Она пыталась встать.

— Я пойду. Оденусь. Потребую у полиции…

— Это вне компетенции полиции, Рейн. — Он не хотел сваливать все это на нее, но решил не скрывать правду. — Теперь это дело федерального значения.

Рейн побледнела.

— Его забрали ФБР?

— Боюсь, что так.

Пожалуй, она стала выглядеть более взволнованной.

— Что за… мне нужно поговорить с ними. Вероятно, они выслушают, если я расскажу им, что произошло на самом деле. — Она толкнула его еще раз, затем расстроено заворчала, когда он не дал ей освободиться. — Лиам, я должна всё исправить. Это моя вина.

Он обхватил ее лицо и заставил посмотреть себе в глаза.

— Ни в чем нет твоей вины. Ты меня слышишь?

Она покачала головой, темные волосы рассыпались по плечам и спутались.

— Из-за моего спасения он подставился под удар, так что я должна заставить ФБР выслушать меня.

— Сейчас они не хотят, чтобы ты была в центре всего этого. Я и Хаммер — тоже. Позволь, я позвоню Барнсу, чтобы он мог сделать свою работу.

Лиам отправил матери ментальный посыл, и она почти мгновенно появилась.

Брин села рядом с Рейн и притянула ее в свои объятия.

— Ш-ш-ш. Постарайся успокоиться. Не стоит думать о плохом.

— Каким образом мне убедить этих людей в невиновности Макена? Скажите, что делать…

— У меня нет ответов. Зато я знаю, что твоя кроха принимает на себя твой стресс. Ни один из твоих мужчин не хотел бы, чтобы вы оба так нервничали, — Брин, утешая, погладила Рейн по волосам. — Верь. Еще ничего не решено.

Внезапно показалось, что воинственный настрой покинул его девочку. Она шумно выдохнула и притянула ноги к груди, в защитном жесте положив ладони на живот.

— Мне жаль.

Лиам не знал, перед кем она извинялась: перед ним, ребенком или любым, кто услышал. И больше она ничего не сказала, просто положила подбородок на колени и работала над дыханием. Но он чувствовал бегущее по ней напряжение. Любой, кто не знал его девочку, мог подумать, что она успокоилась. Внутри же она была словно оголенный провод. От вида, как она закрывается, у Лиама просто разрывалось сердце.

Ругаясь, он вытащил телефон и позвонил Стерлингу Барнсу, который незамедлительно ответил.