Палыч молчал. Семеныч тоже. Даже не переглядываясь. Что-то такое было в голосе гостя – возражать с ходу они не спешили. Потом директор клуба произнес:

– Опять, что ли, родина требует?

Он очень старался подпустить в голос побольше сарказма, но получилось это плохо.

– Требует, – тяжело ответил Павел. – Ты где летал? В Чечне?

Палыч плеснул в стакан водки, подумал и отодвинул в сторону.

– В Афгане… – выдохнул он. – Семеныч вот тоже…

– Сбивали?

– Один раз… Почти.

– Так какого черта ты снега испугался?! – заорал вдруг Павел. – Я тебя на дельтаплане, что ли, прошу?! Какие машины в клубе?

– «Антонов» один… – ошалело произнес директор. – И еще «вертушка»…

– «Вертушка» подойдет, – согласился Павел. – И не ври мне, что ни разу не поднимал ее при нулевой видимости!

– Поднимал! – Директор тоже повысил голос. – И не пустую – с тридцатью парнями в беретах! Потому что была боевая задача!..

– Есть, – перебил Сергеев. – У нас тоже есть боевая задача, мужики. И если вы не поможете… Тогда нам останется только угнать ваш вертолет.

Семеныч сдался первым. Он поерзал на своем стуле, покосился на початую бутылку водки. Шумно и продолжительно вздохнул.

– Ну а что, Палыч? – проговорил он наконец. – Ну видимость… Зато ветер почти нулевой. Только вот… – он виновато посмотрел на гостей, – мы ведь уже паписят… четыре раза…

Павел без слов залез в аптечку на поясе, достал пару шприцев, положил перед каждым из авиаторов.

– Через пять минут будете как стекло. Сколько надо на подготовку «вертушки»?

– Да нисколько, – брякнул замдиректора. – У нас все заправлено, только завести и прогреть… Ну чего молчишь-то, Палыч?

Тот поднялся. Солидно откашлялся.

– «Вертушка» не подойдет. Она у нас… В общем, пока только «Ан-второй» на крыле. Долететь-то долетим, а вот там, на месте… Посадка возможна лишь на реке – двенадцать километров до кратера.

– Сгодится, – перебил Павел, покосившись на Сергеева, но тот пока не вник в суть затруднения. – Только парочку парашютов киньте нам в салон. Для спокойствия.

– Да на кой черт… – начал было Семеныч, но, напоровшись на взгляд усиленно подмигивающего Павла, согласно кивнул: – Ладно, кинем. Есть у нас десантные купола. Хорошие…

– Все? – осведомился директор, не особенно-то ожидая ответа. – Тогда через двадцать минут чтоб были на старте. Деньги забери! За боевые задачи получать не привык.

– Есть через двадцать минут! – отозвался Павел. – А это все-таки оставь. Неизвестно, понадобятся ли мне… А ты хоть керосину купишь.

«Антонов» нещадно грохотал. Заслуженная машина – рабочая лошадка авиации, то ли списанная и восстановленная для нужд клуба, то ли выкупленная по дешевке на пределе летного ресурса… О плохом Павел старался не думать, но содрогания самолета, с натугой пробивавшегося через непогоду, сами собой наводили на размышления. Почти час в полете – ни одного просвета, все та же белая муть за иллюминатором. Даже жалко, что здесь нет гипербореев. Павел осклабился, представив позеленевшие лица меченосцев, летающих, видите ли, не вступая в противоречие с природой.

Сергеев, впрочем, был почти такой же зеленый. В суть замысла он проник самостоятельно, примерно на двадцатой минуте полета, когда возвращаться стало окончательно поздно. Как разумный человек он сразу согласился, что двенадцать километров пешком слишком много и что посадка самолета с колесным шасси в сугробы на льду дело куда более рискованное, чем попытка воспользоваться парашютом. Все это он понимал. Но душа сухопутного человека отказывалась принять необходимость покинуть пусть не очень устойчивую, но вполне твердую «палубу» воздушного судна в робкой надежде, что раскрывшаяся над головой тряпка сыграет свою роль как надо.

Сквозь рев двигателя он сумел проорать напарнику только один вопрос:

– Ты когда это все задумал, сволочь?

– Еще в гостинице! – выкрикнул тот в ответ.

Убедившись в предательском заговоре, Сергеев заткнулся. Но взгляд его с того момента не предвещал для Павла ничего хорошего, если только они оба выберутся из этой передряги живыми.

Снег кончился внезапно. Граница между полным отсутствием видимости и почти чистым полуденным небом показалась Павлу четкой гранью – как будто влетели в луч прожектора. Семеныч с правого пилотского кресла обернулся и показал пассажирам большой палец. Потом отстегнулся от сиденья и продвинулся в тесный салон. Слова Павел различил больше по движению губ, чем на слух.

– Готовьтесь! Скоро!

Павел попытался встать, но очередная воздушная яма отправила его обратно на сиденье.

– Давай! – Семеныч протянул руку. – Одеваться пора!

Одеваться! Черт!

И задумал вроде бы сам, и не в первый раз… Вот только ноги почему-то стали ватные.

Словно приклеившись к подвижному полу, авиатор подал плотный мешок парашюта лямками вперед. Так… Это, значит, куда же все оно застегивается? Рука не в тот ремень – Семеныч поправляет, хорошо. Ножные обхваты потуже. Грудной ремень… Черт, либо снимать ранец и подгонять, либо посильнее выдохнуть…

Пряжки сошлись так, что ребра затрещали. Пусть. Меньше болтанки будет.

– Покрутимся, ветер засечем! – выкрикнул Семеныч. Указал на крайнее у двери место и принялся за Сергеева. Павел вполоборота следил за опером, и взгляд того ему очень не понравился. Замороженный был взгляд, как у смирившейся с казнью жертвы. Ладно, стерпится… Лишь бы не забыл заветное «руки на стропах, ноги вместе…» из короткого – в десять слов – инструктажа, который он сумел проорать несколько минут назад.

Самолет накренился в очередном развороте, выпрямился… И тут же по салону разнесся резкий сигнал. Семеныч торопливо затянул на Федоре последний ремень, прицепил фал его парашюта к тросу под потолком. Коротко скомандовал: «Встали!» И потянул на себя дверь.

Черт…

Черт!

Когда-то Павлу казалось, что в жизни не забудет он этого вида через открытый в никуда проем! Оказалось – забыл. И этот шум ветра за бортом… И край стабилизатора снаружи… Снаружи!

Так. Что там дальше-то? Левая на порог, правая полусогнутая… Руки – на запаске и кольце.

Стоп! Да стоп же!..

Сделав шаг назад и едва не уронив Федора мешком за плечами, Павел яростно полез за пазуху.

– Куда! – заорал Семеныч. – На боевом уже!..

– Сейчас, сейчас… – бормотал тот.

«Гюрзу» вполне можно оставить в кобуре – не той убойной силы эта штука, чтобы надеяться на нее после высадки. А вот лучемет…

К черту конспирацию. Павел умудрился достать оружие: заряд, переключатель на луч – все в порядке. И еще наконец стало понятно, зачем нужна эта тесемка, что вытягивается из рукоятки…

Укрепив лучемет на запястье, он снова шагнул к порогу. В глазах Семеныча больше не было раздражения на трусоватого перворазника. Все вокруг происходило слишком всерьез, чтобы усомниться в назначении «детской игрушки» такого несерьезного пластмассового вида.

– Мужики! – выдавил авиатор. – Вы кто?..

Новый сигнал настиг словно выстрел, оборвав его на полуслове.

– Не дай бог тебе это узнать! – качнул головой Павел.

И сделал шаг.

Воздух ударил стеной – упругая, вязкая, как кисель, среда. Отсчет времени – будто строчки телетайпа в мозгу: «Пятьсот-один-пятьсот-два-пятьсот-три-КОЛЬЦО!» И правая рука заученным (заученным? За два-то прыжка десятилетней давности?) движением идет от плеча до колена.

А дальше?.. Вторая половина словесной формулы вылетает из головы, потому что воздух уже не упирается стеной. Он становится обычным ветром, и до мозга наконец доходит, что вместе с остальным организмом он просто падает… Целых две долгие секунды, наполненные нецензурной бранью.

Рывок оказался силен, как и положено. Настолько, чтобы не появилось даже тени сомнений – купол раскрылся.

Раскачка и вращение вправо… Ничего, сейчас успокоится. Ведь должно успокоиться? Пока с непривычки тошнотворный комок не подкатил слишком близко к горлу…