Таких, как я, специалистов-белохалатников, оказалось около тридцати человек. Студенты не отличались друг от друга, и лишь по росту и фигуре можно было догадаться, кто стоит рядом — девушка или парень. Даже Мелёшин потерялся среди толпы двойников. Парни дурачились, девчонки переговаривались.

Затем нам разрешили войти в чертоги растениеводства. Наша группа продвигалась по небольшому светлому коридору, по обе стороны которого разместились боксы, отделенные прозрачными перегородками. Ромашевичевский, выделявшийся ростом и повышенной носатостью, которую не могла скрыть марлевая повязка, шел впереди и рассказывал.

В оранжерейных боксах выращивали различные виды редких растений, использовавшихся в приготовлении снадобий. Поскольку большинство видов было капризно к условиям произрастания, то каждый бокс являл собой кусочек среды, в которой растению жилось комфортно и привольно. Например, в боксе с чевохиями, плантация которых цвела фиолетовым ковром, поддерживалась температура +36 градусов и относительная влажность ровно 92 %. Целью содержания избалованного растения в благодатных условиях являлись тычинки и пестики с крохотулечных цветочков.

Встречались и такие растения, которые в естественной природе балансировали на грани вымирания, а под лампами институтской оранжереи чувствовали себя сносно и разрастались.

Преподаватель подвел нас к боксу, освещенному тусклыми синими лампами. В неестественном свете к потолку тянулись красные тонкие стебли, обсеянные белой мукой. Иногда с какого-нибудь стебля отрывались несколько белых точек и отправлялись в хаотическое движение по помещению, пока их не притягивало к другому стеблю. Из-за обильного мучного течения создавалось впечатление, что за стеклом бушует небольшая метель.

— Что это за растение? — обратился к студентам Ромашевический и прежде чем, начали подниматься редкие руки, сказал: — Ответит Папена.

А я-то думала, он позабыл обо мне. Ан нет, затаил в глубине души свою месть.

— Это капистула обыкновенная или сонник.

— Условия произрастания?

— Смешанный лес, рассеянный свет, бедная почва.

— Причины редкости капистулы?

Несмотря на повязку, скрывавшую лицо преподавателя, я поняла, что он задумал пакость.

— Она не редкая. Довольно часто встречается в предгорьях.

— Странно. Зачем засаживать сорняком бесценное пространство бокса, если взамен можно посадить что-нибудь полезное и редкое? — допытывался Ромашка.

— Интерференция вис-волн и световых волн от синих ламп, — пояснила я. — После облучения из созревших семян сонника выжимают масло, которое используют в снадобьях омоложения.

— Что ж, Папена, зачатками знаний по растениеводству вы обладаете. Сносно, — заключил препод.

Стоявшая рядом девушка фыркнула.

— Штице, ваша реакция однозначно указывает на зависть, — сказал насмешливо Ромашевичевский. — В отличие от Папены, вам никогда не удавалось навскидку классифицировать большинство растений из наших оранжерей.

Я удивилась. Как преподаватель смог разглядеть в безликой массе одинаковых зеленых шапочек и моргающих глаз новую старосту? Меж тем препод продолжал унижать личное достоинство Эльзы:

— По моему мнению, студенту, не успевающему по отдельным предметам, не следовало доверять место старосты.

Девица молчала, но я чувствовала, что от нее, как от печки, пышет злостью и негодованием.

А потом мы подошли к следующему боксу. Ну, и печальное же зрелище открылось моему взору! Основная часть помещения пустовала, черная земля жирно поблескивала свежеперекопанным плодородием. В дальнем углу стояли штук шесть или семь горшков с чахлыми обвисшими кустиками. Тут уж, как ни допытывайся Ромашка, а никто не сможет распознать поникшие тряпочки.

— Мыльнянка вис-модифицированная или разъедало, — сухо сообщил преподаватель. — В связи с аварийным отключением электроэнергии плантация погибла практически полностью. Остались несколько экземпляров, но они долго не протянут.

Я прилепилась к стеклу. Вот оно, мое счастье и несчастье, помирает на глазах. Всего-то нужно добавить 0,0003 унции вытяжки из листьев мыльнянки к базовой рецептуре универсального пятновыводителя, и вишневый компот навсегда исчезнет со свитера и штанов.

— Папена, почему погибла мыльнянка? — спросил неожиданно Ромашевичевский.

— Потому что может произрастать только при постоянном освещении. Из-за отсутствия света получила ожоги, несовместимые жизнью, — вздохнула я. — Это единственные выжившие экземпляры?

— Если считаете, что при практически стопроцентном поражении тканей можно выжить, то да — это единственные выжившие растения, — ответил препод замогильным голосом маньяка-садиста и взглянул на часы. — Времени предостаточно. Разделитесь группами по три-четыре человека, и займемся огородными работами.

Народ недовольно заныл под повязками, но внимательный взгляд Ромашевичесвского пресек возмущения на корню. Пока студенты переговаривались и перемещались группками от одного бокса к другому, я снова приникла к окошку, за которым угасали шесть… нет, пять кустиков разъедалы, и словно воочию видела, как из них капля по капле утекали жизненные силы. Вдруг почувствовала чью-то руку на пятой точке и дернулась от неожиданности.

— Не трепыхайся, — сказал над ухом знакомый голос.

Лицо Мелёшина скрывала повязка, но по лучикам около глаз я догадалась, что он ухмылялся, однако руку не убрал, а вдобавок погладил. Пришлось самой сбросить наглую пятерню.

— Ты что здесь забыла? — спросил Мэл, наклонившись ближе.

— Как что? Учусь, постигаю науки.

— У тебя же Стопятнадцатый в группе поддержки.

— Ну и что? Одно другому не мешает. Может, хочу сварить снадобье, которое склеит тебе все возможные отверстия.

Я, конечно же, имела в виду глумливый рот Мелёшина, однако сказав, сообразила, что фраза прозвучала двусмысленно. Мэл тоже мгновенно сообразил, потому что фыркнул, а потом беззвучно засмеялся, давясь.

С гордо поднятой головой я пошла делиться попарно и почетверно, и попала в группу с одной девушкой и двумя парнями. Никого из напарников не узнала — медицинский маскарад напрочь их обезличил.

Нашей группе доверили обирать нижние листья с гопогерии. Поскольку кустики были невысоки, приходилось ползать около них на коленках. Для защиты от шипов на растении нам выдали брезентовые рукавицы. Парни не больно-то разбежались набивать холщовые мешочки пурпурными мясистыми листьями. Они делали вид, что усердно выполняют задание, а на самом деле устроили тайный саботаж.

— Я не нанимался пахать забесплатно, — пробурчал один из них, но побоялся проявить открытое неповиновение. Вместо этого застрял вначале вверенного ему ряда.

У меня наглости было гораздо меньше, поэтому я медленно, но верно пробиралась по бесконечному рядку. Вторая девушка тоже старательно наполняла свой мешочек.

— Не думал, что разбираешься в растениях, — сказал кто-то за моей спиной.

Я вздохнула и развернулась. Судя по голосу, в мою группу попал вездесущий Мелёшин. Под докторской амуницией он был абсолютно не различим, а вот как ему удавалось высмотреть меня — уму непостижимо.

Конечно же, Мэл не бросился, сломя голову, выполнять задание препода, а впустую возил рукавицами между колючими стволиками.

Решив не отвечать на призыв к разговору, я углубилась в сбор листьев. При желании в любой монотонной работе можно найти хорошее. Например, есть время повторить теоремы и разные висорические термины. Но Мелёшин скучал и поэтому решил, что гораздо веселее донимать меня.

— Слушай, Папена, как наберешь свою сумку, может, займешься моей?

— Насчет сумки не знаю, а рот вполне могу утрамбовать.

— Не пойдет. Скоро все отверстия в моем организме подвергнутся склеиванию, — сказал печально Мэл и, не сдержавшись, закатился. Слава богу, смеялся тихо, а то с гопогерии мгновенно осыпались бы все листья, потому что растение боялось громких звуков. — И все же, Папена, я тебя подозреваю.

— В чем? — остановилась я и разогнула ноющую спину.