— Ты, что ли, будешь учить меня вместо Альрика? — спросила, впрочем, заранее зная ответ.

— Причем здесь я? — удивился Мэл.

— Притом. Коли велено ходить на занятия — значит, буду ходить. Ты перед экзаменами будешь посвистывать, а мне каждая оценка достается потом и кровью. Насчет учебников сообщу завтра утром.

— Звони минут за сорок до занятий, чтобы я успел забросить книги в машину, — предупредил он недовольным тоном и спросил: — Кстати, почему ты завела разговор про куртку, а о духах не сказала.

— О каких духах?

— Которые меняются под настроение. От тебя с утра пахло ванилью, на обеде… — он замялся, — горьким шоколадом, а сейчас осенью.

— Разве осень пахнет? — растерялась я.

— Еще как, — усмехнулся Мэл. — Моя сестра пользуется такими же духами, правда, с современными запахами.

Вскинув сумку на плечо, он обронил в дверях:

— Я тебя предупреждал насчет символистика. Не шути с ним.

Какие могут быть шутки? Не было печали встречаться с надменным профессором, теперь придется смотреть ему в глаза по два раза на дню.

Из всего услышанного я сделала вывод, что многочисленное Мелёшинское семейство имеет страсть к накопительству реликвий, что у самого Мэла своеобразное обоняние, и что пустой флакончик из-под духов, валяющийся на подоконнике в швабровке, оказался не так прост. А ведь сперва я хотела выбросить его.

Но в целом так и не уяснила, чего Мэл от меня добивался. Ясно же дал понять — мы как в море корабли. Еще бы успеть вовремя сменить курс, чтобы не столкнуться носами и не зацепиться гребными винтами.

У двери в библиотеку я наткнулась на Петю Рябушкина, выходившего с двумя парнями. Они ушли вперед, а Петя затормозил.

— Поздравь меня! — сказал с ходу. — Пятерка за семинар, и сданный экзамен в кармане.

— Молодец! Я в тебя верила, — похвалила парня, а про себя позавидовала: мне бы тоже так хотелось. Но, увы, кому-то природой даны усердие и способности, а кому-то хоть кол на голове теши — ума не прибавится.

— Петя, наверное, у нас не получится сходить в кузню.

— Почему? — расстроился он.

— Меня сегодня Альрик атаковал. Собрал группу из самых тупых студентов и теперь три раза в неделю будет заострять. Завтра после обеда как раз первое занятие. Вот прибежала выполнять его задание.

— Ну, ты на себя наговариваешь, — засмеялся парень. — Я же вижу, что ходишь и много читаешь, готовишься. Эва, я бы посидел с тобой, да на тренировку спешу. Не обидишься?

— Нет, конечно, — заверила и даже подтолкнула его.

— При случае договоримся заново, ладно? — закричал Петя на ходу, убегая.

Спасибо профессору и его заботе о моих знаниях, — думала я недовольно, вышагивая по коридору. В восемь часов вечера Бабетта Самуиловна благополучно вытолкала всех из библиотеки, чтобы, не торопясь, в одиночестве накрасить губки и припудрить носик.

Из-за неожиданно свалившихся на голову дополнительных занятий мои планы рухнули как карточный домик, и теперь придется полночи корпеть над учебниками. Хорошо, что завтра будет, чем размахивать перед носом великого Альрика. Правда, половину ответов я писала второпях, сокращая слова и фразы, но в целом можно погордиться собой, а мелочи в виде: "В уск. сл. пр. вз. симв. неодн. пр." пусть останутся мелочами. Зато все вопросы честно обведены кружочками.

Посидев на подоконнике в северном коридоре, я съела два пирожка с курагой, прихваченных после обеда. С высоты четвертого этажа открывался вид на скоростную трассу, проходящую наискосок от территории института. Далекие огни, растянутые яркой цепочкой вдоль дороги, горели праздничной гирляндой в черноте неба, сливаясь вдали пятном. У каждого из нас свой путь, — вспомнила слова, сказанные днем. И пусть моя дорога не так светла и накатана, я иду по ней с надеждой и верой в лучшее.

Завернув за угол, я столкнулась нос к носу с Касторским и его командой. Он, видимо, тоже не ожидал меня увидеть и начал озираться по сторонам.

Самое лучшее решение — развернуться и бежать без оглядки, но момент был упущен. Я поняла это, когда староста схватил меня за плечо и толкнул к стене:

— Постой-ка, цыпа. Не так быстро. Не успела поздороваться, а уже уходишь.

Касторский снял свою сумку с плеча и поставил у ног. Уперся ладонями в стену по обе стороны от меня. Я сглотнула, а он приблизил лицо к моему уху и сказал:

— Хотела сбежать? Думаешь легко отделаться, Мелёшинская подстилка? Весь институт знает, чем вы с ним занимаетесь.

— Ошибаешься, — ответила я срывающимся голосом. — Промой глаза и прочисти уши.

Староста засмеялся и обратился к одному из дружков:

— Слышал? Козявка зубоскалит!

А потом со всего размаху ударил. От боли потемнело в глазах, и, охнув, я села на пол, схватившись за щеку. С правой половины лица будто кожу содрали. Касторский рывком стянул с моего плеча сумку и швырнул одному из мордоворотов.

— Отдай! — закричала, я пытаясь подняться.

— Ох, бедняжечка, — пригвоздил меня к полу староста, опустив руку на плечо. — Не хватило румянчика? Захотела еще для симметрии?

Бугай открыл сумку, вытащил пачку со схемами и планами этажей, данную Стопятнадцатым, и передал предводителю. Тот поизучал и, наклонившись ко мне, помахал перед носом:

— Для чего они тебе, шмакодявка? Боишься заблудиться?

— Не трогай, — процедила я, глядя исподлобья.

— А то что? Что мне сделаешь? — куражился староста. — Нету твоего защитничка, трахает свою телку, пока предков нет дома.

Сунул листы со схемами дружку слева, и тот принялся методично их рвать. Первый громила порылся в сумке, достал рулончик оставшихся талонов, полтора висора мелочью и фотографию из кармашка. Передал их Касторскому, а потом перевернул сумку и протряс ее. Тетради вывалились и разлетелись по полу.

— Ой, сиротинушка, — засюсюкал староста, подбрасывая монетки в ладони. — Это все, что у тебя осталось на хлебушек?

Схватил меня за волосы и, оттянув голову, прошипел:

— Где остальные деньги, дрянь? Не поверю, что ходишь без бабла.

— Н-нету больше, — выдавила я с трудом. От боли в глазах выступили слезы. — Это всё, что есть.

— Шлюха! — он ткнул меня головой вперед и с силой швырнул монетки о стену. Те, отскочив, раскатились в разные стороны. — Плохо выпрашиваешь. У тебя под носом ходит набитый кошелек, а ты, дура, не умеешь тянуть из него деньги.

Зубы стучали, я испугалась как никогда. Касторский словно сошел с ума, дорвавшись до власти. Он медленно и демонстративно порвал оранжево-черные квадратики и взял фотографию за уголок.

— Кто у нас здесь такой красивенький? — Присев на корточки передо мной, поводил черно-белым кусочком. — Это твоя мамочка, да? Нежно любимая мамулечка?

— Не смей! Попробуй только! — рванулась я, но он с силой оттолкнул.

Староста нарочито неторопливо разорвал фотографию, сложил половинки и порвал их, потом повторил еще раз и красивым жестом подбросил обрывки вверх, словно конфетти.

— Пфык — и все! — завершил представление жестом фокусника. — А ты боялась.

Я бросилась на него и вцепилась в волосы, царапаясь.

— Скотина! — ожесточенно боролась с Касторским, а глаза застлала пелена слез. Хотя сделанного старостой не возвратить, озлобленность накрыла меня с головой.

Касторский заорал, и один из дружков оторвал меня, швырнув в темный угол.

— Ну, сейчас ты отработаешь, мразь! — зашипел староста. — На всю жизнь запомнишь, кто твой бог и господин.

На его скуле алели царапины. Поедая меня садистским взглядом, Касторский потер запястье и, наступая, начал закручивать знакомую воронку.

Я затравленно озиралась, отползая от него. Из головы вылетели все разученные заклинания. Как спастись? Нужно быть смелой, а не какой-то жалкой крыской! В фильмах в последний момент обязательно наступает озарение, и находится выход, или, на худой конец, появляется долгожданный спаситель. Где же он?