— Кому и как укорачиваю языки, не твоего ума дело, — ответил грубо. — Будешь донимать, отменю приглашение.

— Эльза, неужели хочешь стать третьей в играх Мэла? — вклинился бесцеремонно пестроволосый и получил хороший тычок от Мелёшина за моей спиной.

— У тебя, Макес, мысли работают в одном направлении, — подколола пестроволосого Эльза.

— А что, разве плохо? Вот ты, например, не жаловалась, — заулыбался Макес.

— Совсем офонарел? Мэл, между нами ничего не было! — заверила клятвенно брюнетка. — Этот озабоченный помешался на трахе.

— Кто сказал, что я озабоченный? Трах — такой же физиологический процесс, как прием пищи, и нашим растущим организмам нужно полноценно отдаваться этим процессам, — Макес оперся рукой о спинку стула и придвинулся ко мне, ухмыляясь. — Кому-то кушать, а кому-то ши-ши.

Мелёшин сбросил руку товарища, по-хозяйски расположившуюся за моей спиной, и пестроволосый от неожиданности чуть не свалился на пол, потеряв равновесие.

— Макес, из-за узкой направленности твоих мыслей ни одна приличная девушка не захочет с тобой знакомиться, — сделала прогноз Эльза-брюнетка.

— Про приличных девушек ты, конечно, загнула. Нам и без них неплохо живется, — пожал плечами товарищ Мелёшина. — Хочу послушать, кого ты относишь к приличным девушкам.

— Конечно же, не таких, как она. Ими можно пользоваться, а потом выбрасывать. — Эльза кивнула в мою сторону.

От высокомерного тона у меня потемнело в глазах, в голове зашумело, в висках застучало. Нет, не поддамся на провокацию! Сглотнув, я с трудом успокоилась.

Мелёшин молча возил пальцем по ободку стакана, задумавшись о чем-то.

— Мэл! — окликнула брюнетка. Впустую. — Мэ-эл! — повысила она голос. Мелёшин вздрогнул, очнувшись. — В воскресенье пройдет полуфинал чемпионата по танцам. Придешь? Ты обещал, что будешь болеть за меня, — изогнула кокетливо бровь.

— Ой, как чудесно! Обожаю танцы! — захлопала в ладоши блондинка слева. — Эльзи, ты божественна в своих платьях!

— Да, Эльзичка очень талантлива! Она обязательно выйдет в финал и победит! — поддержала восторг подружки блондинка справа.

Эльза снисходительно улыбнулась, а пестроволосый возвел глаза к потолку.

— Мэл, ты обещал, — девица сложила руки в молитвенном жесте.

Надо же, как унижается перед каким-то парнем! Дался он ей. Я искоса посмотрела на Мелёшина. Тот выглядел недовольным. Потеребил нижнюю губу:

— Обещал, значит, приду. Сколько осталось?

— Шесть минут, — поглядел на часы Макес. — Пора сваливать.

Мелёшин поднялся, поправляя джемпер, и показал мне на свой поднос.

— Уберешь.

— Пусть она отработает за хамство и унесет за нами, — тут же предложила Эльза, кивнув на блюдца с недоеденным салатом.

— Не указывай, что мне делать, — осадил холодно Мелёшин, и девица примолкла.

— Сама травку жевала, сама тарелочку к мойке тащи, — сорвалось с языка, который я запоздало прикусила.

— Я сейчас поотрываю чьи-то облезлые патлы! — вскинулась брюнетка, и черты ее лица исказились от ненависти, превратив красивое ухоженное лицо в уродливую маску.

Мелёшин удержал девицу за локоть и, направляя к выходу из столовой, обронил мне, кивнув на стол:

— Уберешь всё.

Эльза бросила торжествующий взгляд через плечо и, приобняв Мелёшина, застучала шпильками высоких сапог, сопровождаемая блондинистой свитой.

Так быстро я прежде не ела, давясь от возмущения и злости. Благо столовая почти опустела, и на меня не пялились.

Пестроволосый сказал, до звонка осталось шесть минут.

И да, я убрала со стола. А попробуй не убери, если прохаживавшаяся по залу техничка-церберша внимательно следила за чистотой опустевших столов и караулила студентов, пытавшихся смухлевать и убежать из столовой, побросав тарелки:

— А хто убировывать будет? У меня не сто рук, чтобы ваши свинства таскать! Радуйтесь, что столы успеваю протирать!

Ну, как тут не радоваться? Особенно личным уборщицам его высочества Мелёшина.

Я стремительно вынеслась в холл. После обеда намечались практические занятия, в том числе по теории заклинаний. Те самые, о которых упомянул на лекции Стопятнадцатый, отделив меня стеной от остальных студентов. Поэтому следовало поспешить и добежать до деканата, чтобы, прежде всего, пожурить Генриха Генриховича за чрезмерную заботу. Понимаю, он хотел как лучше, а получилось как всегда.

Выбежав в холл, я остановилась как вкопанная. Посреди пустого зала стоял Мелёшин и искал что-то в телефоне.

Вот он, шанс! Второго не представится. Дрессировщик остался в одиночестве, и разъяренная цирковая крыска собралась покусать его. Ну, ладно, хотя бы потрепать за штанину.

Гнев клокотал во мне, когда, приблизившись к Мелёшину, я сказала негромко, но достаточно четко:

— Давай определимся раз и навсегда, что ты от меня хочешь.

От неожиданности Мелёшин вздрогнул и чуть не выронил телефон. Потом огляделся по сторонам.

Меня понесло:

— Чего боишься? Нету твоей кобылы, уцокала на занятия.

— Тебя, что ли, бояться? — скривился Мелёшин.

— Причем здесь я? Слушай, тебе с меня навару не будет. С меня взять нечего.

Вместо продолжения дискуссии, Мелёшин заозирался по сторонам и вдруг, схватив меня за руку, потащил к выходу.

— Отцепись, — упиралась я. — Руку больно!

В ответ Мёлешин ускорил шаг, волоча за собой к входной двери. Боже мой, сейчас он выкинет меня раздетую лицом в снег и скажет, чтобы я больше не позорила честный институт своим наглым завравшимся видом!

Мелешин втолкнул в пустую вахтерскую, пихнул в темный угол и навалился всем телом.

— Фофсеф, ффо ли… — возмутилась я и, наглотавшись шерстинок из джемпера, принялась отплевываться.

И тут прогорнил звонок. Очень мелодично и очень близко. Красиво, аж душа заныла от печального наигрыша. Следом воздушная волна, сметая преграды на своем пути, прошлась опустошительным смерчем по всем закоулкам; с размаху раскрыла настежь хлипкую дверь вахтерской, ударившую Мелёшина по спине, взметнула до потолка стопку бумаг со стола и с силой отбросила к стене шаткий стул, треснувший от удара.

Мелёшин отстранился от меня, отряхнулся, окинул пренебрежительным взглядом и сказал:

— Балда.

И ушел.

По пути в деканат на меня напал целый сонм самых разнообразных вопросов.

Выглядело это примерно так.

Бегу по коридору и вдруг останавливаюсь при внезапной мысли, что Мелёшин оказался не такой уж скотиной. Все-таки защитил от звонка, вернее, от его последствий. Значит, зря наговаривали на парня, будто он ничем не лучше Касторского.

Снова бегу и опять останавливаюсь. Это же какая мощь у волны! Будто под ухом горнили.

Бегу и тут же стопорюсь. И как Монтеморт умудряется выживать в жутких условиях? Ясно-понятно, неподъемную тушу не каждому под силу сдвинуть, даже воздушной волне, а вот что пес давно оглох — стопроцентно. Бедняжка…

Бегу, бегу и замираю. Интересно, где пропадает вахтерша, позабывшая повесить замок на свою драгоценную каморку?

Опять бегу и опять останавливаюсь. Значит, брюнетка — подружка Мелёшина, и по тому, как она по-хозяйски за него хваталась, а он не отталкивал, это означает… что между ними нечто большее, чем совместные обеды в столовой. Ишь ты, болеть за нее пойдет! Флажками размахивать и скандировать: "Эльзуньчик, ты лучшая!" От воображаемой картины меня аж перекосило.

Снова бегу и торможу. Значит, Мэл успел пригласить на уроки дрессуры египетскую кошку! Интересно, и кого еще позвал на бесплатные цирковые представления по отработке заклинаний? Ненавижу его! Надо было не позволять тащить меня в непонятный закуток, а ухватиться за святого Списуила. Пусть бы Мелёшину прочистило мозги свежим воздухом. Ненавижу!

Топнула ногой и дальше побежала. Но недолго. Опять затормозила. Ах, значит, Эльзунечка танцует! Надо же, мастерица на все руки — красивая, перспективная и хорошая плясунья к тому ж, если умудрилась выйти в полуфинал. Жаль, ума бог не дал.