— Не хуже, чем тебе со своей танцоршей, — выпалила я и закусила палец. Язык мой — враг мой.

В трубке повисло молчание.

— Ладно. За вранье получишь, — предупредил Мелёшин и отключился. Я отдала телефон Аффе.

— Ну, как? — поинтересовалась она восторженно.

— Как-как? Фигово, — встала я с кровати и поковыляла в душ.

Лежа в постели и любуясь на корявые ветви настенного дерева, я раздумывала о событиях сегодняшнего вечера.

Во-первых, наконец-то нашелся положительный момент в настойчивости, с коей отец таскал меня по висорическим институтам. Конечно, он преследовал иные цели, нежели заботу об убогой, обделенной способностями дочери, но несомненно одно — я законно носила браслет на плече, не беспокоясь за сохранность своих тайн.

Во-вторых, теперь я на крючке у первого отдела. Во всяком случае, некоторое время за мной будут наблюдать и присматривать. В интернате об этом рассказывали ребята, знавшие больше меня и нюхнувшие реальной жизни. Так что нужно соблюдать осторожность и не лезть на рожон.

В-третьих, оказывается, я не знаю имени Мелёшина. Спроси тот мужик в тулупе, как зовут парня, сидевшего рядом со мной в кафе, нас бы тут же спалили.

И, в-четвертых, я поняла, что становлюсь матерой уголовницей.

Это могла быть 16.1 глава

Утром, ознаменовавшим начало недели, Аффа умудрилась проснуться раньше меня, и теперь подпрыгивала от нетерпения, поторапливая. Ради любви пойдешь на любые жертвы, — позавидовала я, и, собравшись, мы потопали в институт, стараясь попасть в след по редким ямкам, оставленным кем-то до нас. Для пущей уверенности я подсвечивала фонариком. Снега за ночь выпало видимо-невидимо, и непонятно, шли мы по дорожке или мимо нее.

Увы, горнисты перестали питаться. Желтокостюмные красавчики в столовой не засветились, зато в центре зала, полыхая шевелюрой, Алесс насыщал растущий организм калориями. Соседка надулась.

— Наверное, ты перепутала какого-нибудь студента с горнистом.

И как я ни разубеждала девушку, та расстроилась и ушла, не став завтракать. А как она хотела? Своего принца на блюдечке с голубой каемочкой? Нет, любовь — штука трудная. Может быть, придется полгода бегать каждое утро в столовую, а то и дольше. Вдруг вообще оказалось чудом, что я встретила в столовой златокудрого горниста?

Зато мой волчий аппетит не сумели перебить чужие сердечные страдания, и я наелась от пуза, вдобавок прихватив три коржика. Унесу в общагу, и никакие свирепо храпящие псы не остановят меня.

Первой в расписании стояла лекция по математическому моделированию процессов. Вкратце это прогрессивное направление висорики переводило различные вис-возмущения на язык логарифмов, интегралов, дифуров и прочей математической заумнистики, вызывающей у меня неудержимую зевоту. Зато Петя должен был плавать в этом предмете как рыбка в воде. Я же, не в пример ему, падала тяжелым камнем на дно. При мысли о Рябушкине в душе потеплело.

Однако предстояло немаловажное дело — высидеть лекцию под дулом хмурого взгляда Мелёшина. Едва я устроилась на новом месте, с грустью посмотрев на стол, к которому успела привыкнуть, как нарисовался дрессировщик и уселся позади меня.

Пересадка под крылышко к Мэлу не прошла незамеченной, и по заполняющейся аудитории прошла волна повышенного любопытства и обсуждений. В крайнем ряду у стены, в окружении приближенных подружек сидела Эльза. Девчоночья компания посматривала на меня и переговаривалась. Подружка Мэла взглянула в мою сторону и отвернулась, демонстративно задрав нос.

Поначалу занятие потекло по стандартному пути. Я пыталась скрыть зевоту и удержаться от того, чтобы не вставить спички в глаза. Однако постепенно начала испытывать дискомфорт, и касался он спины. Такое впечатление, что ее намазали кремом с разогревающим эффектом. Я уж и к спинке скамьи прислонялась, и елозила — ничего не помогало. Жгло так, будто сзади свечку держали.

Точно! — озарило меня. — Сзади сидит Мелёшин!

Стоило подумать об этом, как по спине забралась кошка с острыми когтями, а медленно съехала, оставляя глубокие царапины. И так несколько раз подряд — вверх-вниз! Я аж спину выгнула от нестерпимой боли.

Ну и мерзавец этот Мелёшин! Пытаясь отвлечься, стала раздумывать, почему он не сидит на занятиях вместе со своей Эльзунечкой. Может, чтобы их не путали? А то похожи как два сапога пара: она — язва да он — гад.

Расцарапывание спины прекратилось. В кровь, наверное, разодрал, паразит. Повернуться бы и дать ему тетрадкой по физиономии! Жаль не достану, он выше сидит.

Спину начало морозить. Ага, раны охлаждает, чтобы кровь не лилась потоком, — подумала я злорадно. Возьму и изойду кровушкой прямо здесь в аудитории, на столе. Уж не поздоровится мучителю! Хотя вряд ли. Аффа сказала, его отмажут от любой пакости.

Меж тем меня охватил озноб. Я отодвинулась на самый краешек скамьи, чтобы увеличить дистанцию между собой и Мелёшиным, но сия предосторожность мало помогла. От лопаток и до поясницы начался сплошной ледяной каток. Точно, осталось заработать воспаление легких. "Истекшее кровью тело с запущенной пневмонией найдено в одной из лекционных аудиторий!" — будут пестреть заголовки газет.

Приложила ладони к щекам и тут же убрала — и щеки, и ладони заледенели. Мучай меня, негодяй, мучай!

Интересно, а у лохудры Эльзунечки тоже колечко на пальчике? Ах-ах, два голубка обменялись клятвами в знак вечной любви и преданности. Тьфу.

Застучали зубы, и неожиданно замораживание спины прекратилось. Теперь ее пощипывало, причем вразнобой: то вверху у плеча, то внизу у поясницы, то слева, то справа; каждый раз заставляя меня вздрагивать и подпрыгивать на месте. Наверное, задние ряды попадали с мест, наблюдая, как Мэл дрессирует свою крыску.

Я прислушалась. В аудитории стояла тишина, препод скрипел мелом на доске, сопровождая бездну формул монотонным голосом. Нить лекции давно ускользнула, не успев толком отложиться в голове. Мальчик-одуванчик старательно записывал в тетради, строча как угорелый. Везет же ему! И ведь, наверное, понимает, что пишет.

Вволю нащипавшись, истязание прекратилось. Каналья! Надоело ему, или готовит новые каверзы?

Я пригляделась к лектору. Очень интересный мужчина. Ну и пусть с отвислым животиком, ну и пусть вытирает лоб галстуком, зато миленький. Пумпусюнчик! Что это со мной?

Мальчик-одуванчик даже очень ничего. Хорошенький и застенчивый и, наверное, не умеет целоваться. Господи, о чем думаю?

Вон тот незнакомый парень, что с трудом втиснулся на скамью, тоже хорош со спины. И руки у него, наверное, мужественные, крепкие. Да что со мной творится?

Я машинально приложила пальцы ко рту, и губы обожгло острой болью. Будто посыпали красным перцем и, попав в трещинки, он начал разъедать нежную кожу. Как нестерпимо горит! Чем же потушить пожар?

Я бы, наверное, стерла губы до крови, но прозвенел звонок, и аудитория опустела. Хотя нет, раздались шаги, и рядом остановился Мелёшин. Уперся руками о стол и скамью, преградив путь к бегству.

— Понравилось?

— Захотел убить? Воспалением легких наградил, спину в кровь исполосовал да еще ожог подарил! Теперь волдыри вскочат. Спасибочки! Вот, значит, для чего велел сидеть впереди! Чтобы приемчики отрабатывать? — зашипела я, пытаясь очистить губы от жгучего перца.

— Sensi umbru[15]. На лекциях надо слушать преподавателя, а не хлопать ушами, — пояснил наставительно Мелёшин. — Цела твоя спина и драгоценные легкие тоже здоровы.

— Зачем тогда измывался? — промычала я, продолжая тереть горящий рот.

Мелёшин наклонился поближе и спросил:

— У тебя случайно губы не обветрились?

— То есть? — замерла я. Наверное, рот распух и выглядел отвратительно.

Взгляд Мелёшина переместился пониже моего носа.

— А ведь ты вчера соврала, — сказал хрипло.

вернуться

15

sensi umbru, сенси умбру (перевод с новолат.) — тактильные иллюзии