— Наблюдались.

— Когда началась вторичная реакция от типуна?

— После обеда, на семинаре у Ромашки…у Ромашевичевского. Потом я ходила в библиотеку и ни с кем не общалась.

— Значит, вы променяли лекцию по теории символистики на посиделки с бульварным романчиком? — заключил Альрик ледяным голосом. — На следующей неделе проведу эксперименты на живой материи и не поставлю в известность Евстигневу.

— Вот опять! — поспешила я увести разговор со скользкой темы о предпочтениях.

— Что опять? — решил не поддаваться на провокацию Альрик. — Не увиливайте от вопроса.

— Вы хотите провести экспел… эксперл… опыт с материей и не скажете о нем Евстигневе.

Альрик схватил меня за локоть и сказал с угрозой:

— Послушайте, милая девочка! Не знаю, каким образом вы проделываете ваши фокусы, но будьте уверены, узнаю правду.

— Альрик Герцевич, согласна! — закивала я с горячностью. — Режьте, пилите, ройтесь, но найдите. Уши изнемогли выслушивать разные "хочу то" или "мечтаю об этом".

— Значит, вы считаете, будто окружающие делятся своими желаниями и мечтами? — мужчина внезапно сделался бесстрастным. Прирожденный ученый! Прочь эмоции, когда открытие на носу. Я даже залюбовалась профессором.

— Ничего не считаю. Мне мерещится.

— Ну, да. Мерещится, — взъерошил волосы Альрик. Достав из ящика стола блокнот с пером, он начал записывать.

— Альрик Герцевич, а сложно создавать раритеты?

— Почему вы спрашиваете? — отозвался он настороженно. — Как только решите, что говорю что-нибудь отличное от темы разговора, немедленно сообщайте.

— Хорошо, — кивнула я. — Спрашиваю из любопытства.

— Вы пропустили занятие, а на нем шла речь о создании вис-предметов кустарными способами и о причинах запрета правительства на нелегальное производство раритетов.

— Я бы точно больше половины не поняла, — пожалилась профессору. Пусть посочувствует.

Тут до Альрика, видимо, дошло, что если бы я слушала, как он распинался у доски более двух часов, то моя разбушевавшаяся фантазия вместо двух чайных ложек воображаемого бреда, услышанного в лаборатории, выдала бы целую бочку, а то и две. Профессор успокоился и, как мне показалось, облегченно выдохнул. Еще чуть-чуть, и простит игнорирование лекции с участием своей пресветлой персоны.

— Вот пример созданного вручную раритета, — мужчина протянул мне перо. Я повертела. Ничего особенного: малахитовый перламутр с серебристыми полозками, на торце изображение небольшого черного трезубца.

— Перо как перо. Ну, и что в нем необычного? — протянула разочарованно.

Альрик, недовольный тем, что гадкого утенка не оценили по одежке, пояснил:

— В свое время перо запоминало почерк человека, писавшего им.

Необычные качества кустарного вис-пера меня не впечатлили, и оно не удостоилось аплодисментов.

— А сейчас?

— Сейчас перо выработало свой ресурс. Завтра на дополнительном занятии будет подробно рассмотрен вопрос о долговечности раритетов. Неплохо мы развлеклись в свое время. Можно соорудить что-нибудь этакое. Жаль, руки не доходят.

Не сразу сообразив, что разговор разделился на две части, я недоуменно воззрилась на профессора. Неужели он создавал раритеты? Менял структуру вещей, начинял их символами и добивался нужных свойств? Ну, и кто после этого больший авантюрист из нас двоих?

— Сказалось что-то лишнее? — Альрик подозрительно посмотрел на меня.

Неа. И головой помотаю для правдоподобности.

— Я что-то сказал, — подтвердил он. — Что?

— Что Лизбэт прекрасна, — ляпнула я неосторожно.

— Лиза? — удивился профессор и ответил медленно, словно тщательно обдумывал услышанное: — Нет. Я не мог этого сказать. По той простой причине, что… — И оборвал, не закончив фразу. — Начнем осмотр.

— Альрик Герцевич! — взмолилась я. — Катастрофически не успеваю! Нужно бежать в библиотеку, потом в архив. И на допы, наверное, не буду ходить.

— Распределяйте время, — отрезал он сухо. — Исключайте ненужное. Увольняйтесь. Но на занятиях и на осмотрах должны присутствовать в обязательном порядке.

Ах, так! — возмутилась я. Сейчас влеплю правду в лоб!

— Знаете, что вы сказали? Что спите и видите себя на месте Царицы! — воскликнула зловредно. — А еще лучше в кресле ректора.

Профессор поднял бровь, изумившись, а потом вдруг засмеялся: громко, раскатисто и красиво. Он снова окружил меня кольцом рук, опершись ладонями о кушетку, и его лицо стало совсем близко. Так близко, что я заметила веселые искорки в глазах.

— Ко всему прочему, вы хулиганка и обманщица, — сказал он почему-то мягко, хотя мог выгнать взашей за дерзкие слова. — Вижу, у вас заметно улучшилась речь. Как язык?

Я пошевелила им во рту. И правда, стал гораздо легче двигаться.

— Проходит, — сказала и замолчала.

Альрик, недостижимый и великолепный Альрик, мечта и герой сновидений женской половины института, стоял в полушаге от меня, а лицо мужчины было и того ближе. Коснись, попробуй! — толкнулось где-то внутри. Нерешительно протянув руку, я тут же отдернула. Видно, остатки вторичной реакции вдарили по мозгам, накатив нездоровой смелостью в речах и жестах.

Профессор заметил смазанное движение.

— А чего, Эва Карловна, хотите вы? Полдня ваши бедные ушки выслушивали чужие желания, или то, что подсказывало воображение. Чего же хочется лично вам?

Я отвела глаза.

— Сегодня день исполнения желаний. Точнее, одного, мгновенного, родившегося в вашей голове здесь и сейчас, — сказал Альрик. — Разрешаю. Без последствий.

Наступило молчание. Как завороженная, я смотрела в его глаза, и тонула, увязала в глубокой синеве. Медленно и нерешительно протянула ладонь к лицу мужчины, провела кончиками пальцев по уродливому шраму, ото лба и до подбородка. От нехитрого прикосновения электрический заряд пробил подушечки пальцев и, достав до сердечной мышцы, подтолкнул ее, ускоряя.

— Bilitere subsensibila[23], - пробормотал Альрик. — Невероятно. Еще.

Накрыл мою ладонь своею, обласкав каждый пальчик, а затем направил мою руку исследовать его лицо. Каждой клеточкой кожи я осязала покалывание однодневной светлой щетины, нездоровую бугристость шрама, родинку у правого глаза, обветренные, слегка шершавые губы, вертикальную складку между бровями и ямочку на подбородке. Острые ощущения пронзали меня насквозь, взрываясь в голове красочными фейерверками. Сердце сумасшедше колотилось о грудную клетку, в глубине нарастало восхитительно приятное щекочущее чувство. Сознание подернулось пеленой, уплывая в блаженство.

Как наркоман, которого раздразнили, но не позволили распробовать дозу, я не сумела остановиться. Внезапно захотелось испытать сильнее, больше, ярче. Захотелось не робко, как слепой, ощупывать пальцами волевое мужское лицо, а крепко сжать его ладонями и проверить податливость капризных губ, а потом обвить каменный торс ногами и притянуть к себе, чтобы слиться, став единым целым. Навсегда. Навечно. Никому не отдам.

Неожиданный телефонный звонок оборвал видения, грубо вырвав из плена фантазий. Альрик, как ни в чем не бывало, стоял у телефонной станции.

— Слушаю, — говорил с едва уловимой досадой. — Лиза, сегодня лаборатория занята… Да… Нет… Конечно же, вы закончите работу в срок, не сомневаюсь. С вашей-то целеустремленностью… Как хотите… Код доступа прежний.

Положив трубку, он снял перчатки (и когда успел надеть?) и продолжил карябать пером в блокнотике.

— Осмотр закончен, — обронил. Как? Уже?

Мне стало нестерпимо стыдно. Взбудораженное воображение, разогнавшись, не успело вовремя затормозить. Руки тряслись, щеки горели, а тело знобило. Как же хотелось, чтобы обследование на кушетке оказалось воображаемым! Теперь профессор подумает, что перед ним озабоченная и зацикленная студентка, к тому же со странностями.

Альрик прохромал ко мне и подал руку. Я с опаской поглядела на протянутую ладонь.

— Не бойтесь, Эва Карловна, — сказал мужчина с легкой усмешкой. — Как почти врач, могу заверить, что тайна осмотра останется между нами.