Я внимательно наблюдаю за её лицом. Она не врет. На этот раз оно выражает нечто иное, помимо отвращения – боль. В ней сражается огромный поток эмоций, который чертовски ранит. Я очень хорошо знаю это чувство.

Я выхожу из машины и закрываю за собой дверь.

Ворота к дому Хантеров пугают. Кованные железные изгибы с причудливыми завитушками, свежевыкрашенными в белый цвет. Они открыты. Я шагаю по подъездной дороге и улыбаюсь садовнику, который коснулся своей шляпы, приветствуя меня. Поднимаюсь по ступенькам и звоню в дверь, мне открывает женщина в канареечно-желтом сарафане. Она настолько красива, что примерно на пять секунд я лишаюсь дара речи. У нее мягкие, золотисто-коричневые волосы, которые коротко подстрижены. Ей около сорока. У этой женщины просто ослепительная улыбка и нежная кожа цвета слоновой кости. В одной руке она держит стакан с грязной водой, а в другой капающую кисть. Её глаза такие же миндалевидные, пронзающие, голубые, словно ледяное озеро, как и у Джека. Но в отличие от скучающего взгляда Джека, её выражает радость.

– Привет! Чем могу помочь? – лучезарно улыбается она, выплескивая немного воды, пока пытается удержать открытую дверь одной ногой. На ней носки в разноцветную в полоску, и это, каким-то образом, заставляет меня расслабиться.

– Ммм, здравствуйте, миссис Хантер? Я партнер Джека по биологии, Айсис Блейк. Мы вместе выполняем лабораторную, и сегодня собирались поработать над проектом, – я размахиваю бумагами. Её лицо вытягивается.

– Ох, дерьмо собачье! Я… я имею в виду, черт! – быстро исправляет она себя. – Знаешь что? Джек недавно ушел, но скоро вернется. Почему бы тебе не зайти и не выпить чаю? Или ты предпочитаешь кофе? Я могу приготовить кофе, только предупреждаю, что на вкус он будет как задница и выглядеть как жопа. Я имею в виду, попа.

Женщина изо всех сил пытается удержать дверь открытой, и я помогаю ей. Она улыбается мне.

– Спасибо. Заходи, будешь гостем!

Я не могу сдержать свист, который слетает с моих губ, когда вижу фойе. Огромные лестничный пролет ведет наверх, богатые и красные ковры, наверное, турецкие, ммм, не индюшачьи²⁵, а из страны, потому что индюки не умеют делать ковры, паркетные полы и огромные французские окна, пропускающие свет. Везде пахнет лавандой и, о-о, это фотография Джека в подгузнике? Господи, он выглядит как маленький толстый Будда...

– Он похож на толстого монаха, – говорит миссис Хантер, нависая над моим плечом.

– Я… я только что об этом подумала! – говорю я. – Как Будда, ну или кто-то в этом роде!

– Я давала ему много ужасных прозвищ, – вздыхает она. – Конечно, он был слишком мал, чтобы их понять, а я так хотела спать из-за его постоянного плача. Я была готова задушить кого-нибудь, так что вместо совершения убийства угрожала ему приторно-сладким голосом, а мальчик только улыбался и ворковал со мной. Знаю, я ужасная мать. Может, поэтому он стал таким…

– Странным? – предлагаю я.

– Ох, определенно странным, – её глаза сверкают, пока она ведет меня в просторную светлую кухню. – Он был таким счастливым ребенком. Но сейчас я за него переживаю. Он в большинстве случаев грустный, – она качает головой, как будто пытается очистить её, и наполняет чайник водой. – Мятный чай подойдет?

– Да. – Я устраиваюсь на барный стул. – То есть, я не хочу навязываться вам, вы, казалось, были заняты...

Миссис Хантер смеется.

– Занята? Не хочу хвастаться, но я могу себе позволить ничем не заниматься, никогда. Хотя, должна признать, иногда скучаю по офису.

Она опускает кисть в воду и ставит стакан, именно тогда я замечаю в комнате холст, расположенный напротив окон. Краски размазаны по поддону, дюжины кисточек стоят здесь и там в стаканах с наполовину грязной водой. Сама картина довольно милая. На ней изображена какая-то лошадь. Миссис Хантер бросается к ней и отворачивает холст.

– Ох, нет, нет, нет! Она еще не закончена! Ты не можешь смотреть.

– Точно, извините.

– Нет, ты меня прости. Это всё моя… особенность, я начинаю нервничать, когда люди видят мои незавершенные работы. Не то, чтобы законченной она будет выглядеть лучше, но всё же…

– Всё же эта была прекрасной.

Она вспыхивает.

– Спасибо. Я начала брать уроки несколько месяцев назад. Мне нравились занятия, но я бросила их, потому что учительница хотела, чтобы я рисовала уродливые, бездушные пейзажи акварелью. Никаких чувств! Никакой страсти!

– В лошадях тонны страсти. Семнадцать тонн страсти.

– Точно! – она хлопает в ладоши. – Ты понимаешь. Намного веселее рисовать их, чем кучу скучных деревьев.

На кухню мчится крошечный крутящийся дервиш – сумасшествие семейства псовых, мягко лая на меня и виляя хвостом. Собака черная как смоль, с любопытными глазами-пуговками и влажным носиком, которым она трется о мою лодыжку в попытке либо оценить, сколько времени у него займет прогрызть мою Ахиллесову пяту, либо распознать, скольких собак я встретила на улице за последние семнадцать лет своей жизни.

– Дарт! Лежать! – резко говорит миссис Хантер. Собака послушно крутит задницей и прыгает на барный стул рядом со мной. Миссис Хантер хватает кухонное полотенце и хлещет пса, он спрыгивает и возмущенно лает, прежде чем беспричинно начать нарезать круги по кухне.

– Он такой милый, – говорю я. – Его зовут Дарт?

– Сокращение от Дарт Вейдер. Я имею в виду, он весь черный, и я только посмотрела «Возвращение Джедая», тогда был смысл его так назвать!

– Это лучше, чем Флаффи.

– Точно! – улыбается она. – Он метис. Наполовину Йоркширский терьер, наполовину бурундук с повышенным уровнем сахара.

Чайник свистит, и миссис Хантер наливает две чашки чая и пододвигает одну ко мне.

– Ваша кухня потрясающая. Да собственно как и весь дом, – говорю я, пробуя чай. Она делает глоток и улыбается.

– Думаешь? По правде говоря, я не часто пользуюсь кухней. В основном готовит Джек. У меня постоянно всё подгорает, и везде остаются пятна. Это его очень злит.

Мы вместе смеемся, и я пытаюсь представить перекошенное, разгневанное лицо Джека, когда он стирает пятна с барной стойки. Я просто сгораю от нетерпения задать ей кучу вопросов о Джеке. Вот она, женщина, которая вынашивала его девять месяцев и уже более шестнадцати лет мирится с его дерьмом. Держу пари, она знает о нем всё: как часто он писался, чего он боялся, когда был ребенком, какие глупые костюмы она заставляла его одевать на Хэллоуин. Возможно, она также знает о Софии. Мои пальцы крепче охватывают чашку. Заткнитесь, рефлексы! Не время выкидывать номера. Держите внутри эти распутные желания к познанию, где она их не увидит.

– Итак, вы с Джеком друзья? – миссис Хантер прочищает горло. Дарт Вейдер, наконец, утомленный от героической работы, падает рядом с её ногами.

– Ах... ха-ха-ха, – улыбаюсь я. – Не совсем.

Она сочувственно кивает.

– Понимаю. С ним действительно трудно поладить, он очень замкнутый и иногда немного раздражительный. Джек не всегда был таким, но, учась в средней школе, он начал меняться. Думаю, гормоны. И без отца...

Она замолкает, всматриваясь ненадолго в пустоту поверх моего плеча. Затем качает головой и вздыхает.

– Прости. Я слишком много болтаю.

– Нет, все хорошо, – торопливо отвечаю я. – То есть, не хорошо, что у него нет отца или что ваш муж умер, я имела в виду, ух, дерьмо!

– Все в порядке, – посмеивается она. – Не нужно быть со мной осторожной. Я скучаю по Оливеру, бог знает насколько сильно. Но спустя семнадцать лет я могу произнести его имя без срывов. Это улучшение, ведь так?

– Определенно, – киваю я. – У меня... у меня тоже было такое, ммм, срывы. И теперь я не могу произнести имя одного человека.

– Ох, дорогая, мне так жаль. Какой идиотский мальчик смог целенаправленно разбить твое прелестное сердце? Тот, кто определенно тебя не заслуживает, вот кто.

Я натягиваю рукава ниже и выдавливаю небольшую улыбку. Прелестное. Она произнесла это так небрежно, будто это правда. Но это не так. Конечно, не так.