— Ну. Я даже подумал: «Чо так тихо на дороге?» Обычно, когда по старому тракту мчишься, всякая живность из травы по сторонам разлетается.

Припоминая вычерченный следователем план места происшествия, Антон про себя отметил, что после пасеки Тропынин ехал по следу недавно промчавшейся цыганской подводы. Потому и опустел перед ним затянутый травою старый тракт.

— Сергей Павлович, когда с Барабановым мимо цыганского табора проезжал, лошадь их там не видел?

— Видел монголку. Запряженная стояла.

— А когда уже с зерном от комбайна на тракт выехал?..

— Палатки, помню, слева виднелись, а лошадь, кажется… Нет, не было уже лошади.

«Все сходится», — подумал Антон и, увидев березовый колок, в котором, по рассказу Славы Голубева, опергруппа обнаружила труп Барабанова, попросил Тропынина остановиться.

С берез бесшумно падали желтые пятаки листьев. Необычайная тишина подчеркивала осеннюю грусть. Казалось, все живое в колке спряталось, и природа умиротворенно ожидает того часа, когда наконец упадет снег.

В березнике, метрах в десяти от опушки, Антон разыскал груду хвороста. Осмотрел хворост и оставленные оперативниками следы, вернулся к машине. Когда, обогнув колок, выехали к шоссе, попросил:

— Остановись… Этот сверток, по-моему, из Серебровки никак не миновать.

— Правильно, товарищ капитан, — подтвердил Тропынин. — Если и по новой дороге, все равно на шоссе только тут выедешь.

— Припомни, Сергей Павлович, что видел на этом месте?

Тропынин задумался:

— Справа, помню, машин не было, а слева грузовой ГАЗ к Крутихе пылил. Я на шоссейку, и — за ним.

Антон указал на разъезд Таежное:

— А там?

— По линии электричка в райцентр катила.

— Лошадей на дороге не было?

— При выезде на шоссе — нет. Дальше, честно говоря, не смотрел. Мне ведь при свертке что надо? Транспорт — слева, транспорт — справа, а дальше — хоть трава не расти!

— Людей поблизости не было?

— Как в пустыне.

Антон помолчал.

— Поехали, Сергей Павлович. У Крутихи остановишься. Покажешь, где обрез выловил.

Тропынин пропустил перед собой «Колхиду» с загруженным зерном прицепом и вывел машину на шоссе. На взгорке, с которого начинался спуск к Крутихе, сказал:

— Прошлый раз впереди ГАЗ мостик переезжал.

— С зерном?

— Порожний. В кузове мужик сидел в сером дождевике с капюшоном. Капюшон на голову был надвинут.

— А не зеленый дождевик был?

— Пыль страшная! Все серым кажется.

— А не тот это грибник был, который возле серебровского колка «на четвереньках елозил»?

— Да вроде тот без капюшона…

— Номер ГАЗа не разглядел?

— Райпотребсоюзовский. Арбузы в Серебровку привозил.

— Значит, он из Серебровки ехал?

— Ну!.. Только не по старому тракту, как я, а по новой дороге. На тракт там сворачивают перед самым выездом…

— Не видел, как ГАЗ сворачивал?

— Нет. Я когда к шоссе подкатил, он уже вовсю пылил к Крутихе.

Проехав мостик над Крутихой, Тропынин свернул к правой обочине и заглушил двигатель. Слушая Тропынина, Антон чуть ли не с первых слов понял, что Тропынин лукавит самым беспардонным образом. А тот, не ведая об этой догадке, старательно показывал, где возле мостика была взмутненная вода, как он обошел камыши, остановился, приглядывая место почище, и, внезапно увидев под водою приклад обреза, стал его доставать. Когда Тропынин замолчал, Антон, встретясь с ним взглядом, спокойно проговорил:

— Обстоятельно, Сергей Павлович, рассказал, но, к сожалению, все рассказанное — неправда.

Тропынин опешил:

— Чо такое, товарищ капитан?..

Антон подошел к мостику и показал на низкий, словно обрубленный, берег:

— Видишь, глубина почти метр. Как здесь, зачерпывая воду, ил со дна взмутишь? Нарочно, что ли, это сделали?..

Тропынин покраснел и словно лишился дара речи. Не получив ответа, Антон повел Тропынина к тому месту, где был обнаружен обрез. Берег здесь тоже круто обрывался, и возле него легко можно было набрать чистой воды.

— Наклоняйся и черпай, — показывая у берега воду, сказал Антон. — Зачем, Сергей Павлович, тебе понадобилось даль в камышах разглядывать?

— Я сразу туда посмотрел, — попытался оправдаться Тропынин.

— Не надо, Сергей Павлович…

— Чо, товарищ капитан?.. Самую малость приукрасил…

— Зачем?

— Сам не знаю. Заврался, как Андрюха Барабанов, перед бабенками.

— Давайте все начистоту говорить.

— И так все чисто, товарищ капитан. — Тропынин протянул руку по направлению взгорка, с которого недавно спустились к Крутихе. — Помните, я говорил, что когда прошлый раз на ту горушку выехал, ГАЗ через мостик переезжал? Так вот, показалось мне, будто в тот самый момент из кузова что-то в речку вылетело. Мелькнуло — и пусто. Сразу не стукнуло в мозги, а вчера, собравшись подзалить радиатор, вспомнил. Думаю, дай погляжу… Прикинул на глазок, где могло упасть, подошел, разглядываю воду… Кулацкий обрез! Я из книжек про такое оружие знаю, первый раз в натуральном виде его узрел. Думаю, тут что-то не так! Достал и — сразу к вам. Честно говорю, товарищ капитан…

Тропынин, похоже, на этот раз рассказал правду, но в его голосе, как у всякого, только что уличенного во лжи, чувствовалась неуверенность. Словно для большей убедительности, он тут же торопливо добавил:

— Наверно, мужик из кузова ГАЗа выбросил.

— Что это он так неосторожно бросал — прямо на виду у догоняющей машины? — недоверчиво спросил Антон.

— Ему через пыль меня не видно было. Перед мостиком, убавив скорость, ГАЗон совсем в пыли скрылся. Я тоже мужика более-менее разглядел лишь после того, когда машина, переехав Крутиху, на подъем пошла. Тут мигом ее обогнал.

Ответ показался Антону убедительным. Направляясь к самосвалу, он, будто ненароком, упомянул Барабанова. Видимо, чувствуя неловкость за недавнюю ложь, Тропынин охотно переменил тему разговора и стал рассказывать, как однажды в бригадной конторе Андрей Барабанов «вот заврался — так заврался!»

— Зимой на перекуре мужики завели беседу про Левшу, который блоху подковал. Ну, Андрюха и толкует: «Блоха — сказка! Вот у нас в Подмосковье один старик часы деревянные сделал. И корпус, и пружинки, и шестеренки, и винтики-шурупчики — все из натурального дерева!» Бригадир спрашивает: «А стекло как же?» — «И стекло деревянное!» Представляете, что тут было?..

Вырулив с обочины на проезжую часть шоссе, Тропынин резко увеличил скорость. Помолчав, заговорил снова:

— Вообще-то про Андрюху много всяких сказок в Серебровке ходит, а вчера кто-то додумался распустить слух, будто убили его в один день с пасечником. Не знаете, кто такую «утку» запустил?

— К сожалению, это правда, Сергей Павлович, — сухо сказал Антон.

Тропынин мгновенно сбросил газ и широко открытыми глазами уставился на Антона:

— Да вы чо, товарищ капитан?! За что убивать Андрея? Из-за денег, которые он с собой вез?..

— Вот и разбираемся — из-за чего и кто убил.

— Не шутите?

— Таким, Сергей Павлович, не шутят.

— Ну, дела-а-а… — протянул Тропынин. Почти минуту он нахмуренно молчал. Затем, не отрывая сосредоточенного взгляда от смотрового стекла, задумчиво заговорил:

— Хороший парень был Андрей. Хвастун, правда, но безвредный. «Ладу» ведь из-за чего решил купить? Чтоб не хуже других передовиков выглядеть и перед поклонницами своими шиковать. Ох, и липли же к Андрею бабенки!.. — Тропынин помахал рукой встречному грузовику, за рулем которого ему в ответ улыбнулась белокурая молодка. Мельком взглянув вслед промчавшейся машине, с усмешкой сказал: — Нюра Бояринцева покатила. К слову пришлось, тоже одна из любовей Барабанова. В «Транссельхозтехнике» работает. В одной общежитской комнате жила с Верой, на которой Андрей женился. Неразлучные подруги были, а теперь — враги…

— Из-за Барабанова? — спросил Антон.

— Конечно.

— Что ж это он так себя вел?

— Да ведь Андрей не столько делал, сколько о нем разговоров велось. Причем, сами же бабенки и болтали. Будто гордились его вниманием. Недавно в райцентре Андрею за какую-то кралю даже влетело — с неделю фиолетовый синяк под глазом носил.