Судья надел очки, взял письмо и насупился.

— Уважаемый губернатор, — начал он.

Профессор из Нэшвилла очень вежливо заметил, что он не знаком с судебной процедурой, но тем не менее сомневается, правильно ли с медицинской точки зрения зачитывать письмо пациентки вслух перед группой людей.

Судья Поттс снял очки, затем, сделав паузу, поблагодарил профессора и пояснил, что долг судьи в данном случае — установить достоверность всех представленных ему материалов и что он считает необходимым ознакомить с ними всех присутствующих.

Он опять надел очки. Но ему было темно. День стоял пасмурный; огромный, похожий на таз, абажур под потолком был засижен мухами и покрыт пылью, а дно его усеяно многими поколениями мёртвых мотыльков. Судья включил настольную лампу и наклонил голову.

В большой мрачной комнате стояла тишина, лишь доносились шипение пара в радиаторах, стук дождя и неровное дыхание Кэсси. Было жарко. На лысой голове судьи Поттса выступил пот.

— Уважаемый губернатор, — снова начал судья. — Вы единственный человек в мире, кто может мне помочь. Я убила Сандера. Я должна была это сделать. Я убила его ножом, но глаза его были закрыты. Нет, открыты, только ему было всё равно. Каждое утро я его будила, чтобы побрить, и он дёрнется, бывало, и порежется до крови. После удара он уже не мог бриться сам, а когда я попыталась привести его в чувство, погладила ему руку, а потом подёргала за волосы, кровь все текла, и всё равно он не добрался бы до двери. Время-то было весеннее, о губернатор, губернатор, помогите мне! Умереть я хочу, ведь он пришёл по дороге, пришёл…

Судья перестал читать. Мелкие капли пота блестели у него на лбу. Подняв голову, он увидел, что женщина смотрит на него.

— Миссис Спотвуд, — проговорил он, приближаясь к ней с письмом в руках. — Миссис Спотвуд, — повторил он, стоя перед ней и положив руку ей на плечо. — Это вы написали?!

Она сидела, как маленькая девочка, сложив руки на коленях и глядя на судью снизу вверх. Медленно кивнула головой.

— Да, ваша честь, — пробормотала она.

И вдруг упала на колени и, пытаясь поймать руку с письмом, закричала:

— Вы должны мне поверить, должны, он шёл по дороге, как будто факел двигался сквозь дождь, как горящий сушняк, а пламя было такое бледное, его едва было видно при дневном свете, а я его видела, дождь не мог его загасить, и оно приближалось…

— Перестаньте, миссис Спотвуд, перестаньте, — приказал судья, пытаясь высвободиться.

Он отдёрнул руку, надорвав при этом письмо, но Кэсси по-прежнему цеплялась за него, обхватив его за ноги, твердя, что факел двигался сквозь дождь. Психиатр из Нэшвилла шагнул было к ней, но остановился в нерешительности, да так и остался стоять с поднятой рукой.

Подошла сестра и, встав позади Кэсси, крепко схватила её за кисти рук и свела их вместе, так что на мгновение показалось, что они сжаты в мольбе о пощаде.

Сестра заставила Кэсси вернуться на место. Судья снял очки и вытер лицо платком. Он окинул взглядом громко всхлипывающую Кэсси, затем всех собравшихся.

— Джентльмены, — начал судья Поттс. Чуть отдышавшись, он продолжал: — Джентльмены, мне совершенно ясно, что эта женщина страдает от тяжёлого нервного расстройства. Она находилась под наблюдением двух вполне квалифицированных врачей, имеющих разрешение практиковать в штате Теннесси.

Он сделал паузу, вытер лицо платком.

Лерой воспользовался паузой и почтительно заметил, что, учитывая серьёзность положения, возможно, следует собрать медицинский консилиум и…

Судья Поттс прервал его:

— Если врачи, лечащие миссис Спотвуд, желают созвать консилиум, — заявил он, — это их дело, и оно выходит за пределы юрисдикции суда. Что же касается ходатайства о применении habeas corpus, то в данном случае оно не может быть удовлетворено.

Лерой проводил приглашённого психиатра. День угасал, моросил холодный мелкий дождь. Законы Лерой Ланкастер и сам знал. Но ведь всегда остаётся какой-то маленький шанс победить, несмотря ни на что. И его надо использовать.

Надо, черт побери! Он потрогал карман, в котором лежало письмо из «Нью Нэйшн». Оно пришло сегодня, но он забыл о нем. В письме говорилось, что журнал будет рад опубликовать его статью. Лерой подумал, что никогда прежде не писал статей, даже не пытался это делать, а вот теперь ему уже под пятьдесят и его первая же статья появится в серьёзном журнале. Мысленно он уже видел обложку с названием своей статьи: «Есть ещё рыцари в Дикси» и своим именем. Но тут же очнулся и с отвращением отвернулся от созданного образа, словно отдёрнул руку от обложки журнала, так и не коснувшись её.

Он подумал об Анджело, ждущем в своей камере.

Надо будет послать экземпляр губернатору. Журнал обещал дать материал без задержки. Выйдет через три недели, обещали они, через три недели, начиная с сегодняшнего дня. Он задумался, а не обвинят ли его в оскорблении суда? За публикацию этой статьи? Пожалуй, нет. Ведь дело закончено. Верховный суд ходатайство отклонил. Дело закончено. Лерою Ланкастеру они уже ничего сделать не могут. Единственное, что они могут, это прикончить Анджело Пассетто.

Если не вмешается губернатор. Вся ставка на губернатора и на статью. Статья подействует сильнее, чем разговор с губернатором с глазу на глаз.

Он даже не раскрыл зонт, так и стоял под дождём, привлекая к себе внимание немногих прохожих. Потом раскачиваясь пошёл через площадь. К тому времени, когда он свернул на свою улицу, во многих домах уже зажёгся свет. И в его доме за облетевшими старыми дубами тоже, наверное, уже горел свет. Он пошёл быстрей.

Завтра он постарается придумать что-нибудь ещё. Если вообще что-нибудь можно придумать. А сейчас он просто спешил домой. Ему хотелось увидеть, как улыбнётся ему Корин.

Утро вечера мудрёнее.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

— Ну, милочка, — говорила мисс Эдвина, — нелёгкий был у вас сегодня день, и доктор советует вам принять вот это…

Она протянула Кэсси рюмку, в рюмке лежала красная облатка.

Кэсси, полулежавшая на подушке, подумала, как это в духе мисс Эдвины — подать таблетку в винной рюмке старинного хрусталя. В лечебнице сестра разносила лекарства на блюдце. Блюдце не всегда бывало чистым.

Она взяла рюмку и вытряхнула таблетку на ладонь. Улыбнулась мисс Эдвине.

— Пожалуй, я и в самом деле немного устала сегодня, — сказала она. Потом добавила: — О, мисс Эдвина, вы так добры ко мне!

Кэсси наблюдала за лицом мисс Эдвины. Её волосы, такие белые, что они отливали голубизной, казалось, испускали сияние, а бриллиантовая подвеска на чёрном шёлковом платье ловила свет маленькой лампы, стоявшей на столике у кровати, и тоже сверкала.

При последних словах Кэсси лицо мисс Эдвины неожиданно расплылось от удовольствия, покрылось сетью морщинок, а выцветшие голубые глазки засветились. Глядя, как она блаженно улыбается, Кэсси подумала: «Как мало человеку нужно для счастья».

От этой мысли ей и самой вдруг стало хорошо, и это неожиданное ощущение радости её удивило. Она уже забыла, какая она — радость. Упав на подушку, Кэсси, счастливая, закрыла глаза, предоставив себя заботам других и все думая об этой улыбке.

Но она вспомнила.

И неловким, жадным, ребяческим жестом поднесла руку ко рту, словно для неё было удовольствием проглотить таблетку, и потянулась к бокалу с водой — тоже хрустальному, — стоявшему на серебряном подносе.

Мисс Эдвина подала ей стакан, и она осторожно отпила глоток, закашлялась, сделала вид, будто ещё отпила, отдала стакан мисс Эдвине. Потом легла, подтянула одеяло и прижалась щекой к подушке.

— Бедное милое дитя, — говорила мисс Эдвина, — вы так устали, — и, наклонившись, погладила её по плечу. Стараясь не раскрывать рта, Кэсси вытащила руку из-под одеяла и в знак признательности слегка пожала пальцы мисс Эдвины, думая: «Боже, сейчас она сядет рядом и будет держать меня за руку, и все мне испортит».