– И в самом деле его убьете?

– Ну… я не знаю…

– Не сделаете вы этого.

– Но если мы им скажем…

– Нет-нет. Это фанатики, Атор. Им уже известно, что Фолимун у нас в заложниках. Они, вероятно, даже приготовились к тому, что мы убьем его, как только они пойдут на штурм, и это их нимало не волнует. А вы на убийство неспособны – сами знаете.

– Да, конечно.

– Ну вот. Сколько еще до полного затмения?

– Примерно час.

– Нам остается лишь положиться на случай. Апостолам понадобится время, чтобы собрать народ – бьюсь об заклад, что это будет не апостольский отряд, а толпа обычных горожан, подзуживаемая горсточкой Апостолов, которые пообещают им отпущение грехов, спасение, что угодно. А еще больше времени займет у них дорога сюда. Обсерваторная Гора в добрых пяти милях от города.

Ширин выглянул в окно. Теремон последовал его примеру. Внизу возделанные поля граничили с белыми домиками предместий. Город смутно виднелся вдали – словно стена тумана в слабеющих лучах Довима. Всю картину заливал нездешний, кошмарный свет.

– Да, им понадобится время, – сказал Ширин. – Заприте все двери, продолжайте работу и молитесь, чтобы затмение опередило толпу. Когда выйдут Звезды, даже Апостолам, думаю, не удастся поднять людей на штурм.

От Довима осталась половина. Линия, делившая красное солнце пополам, была слегка закруглена, и темная часть, словно гигантское веко, неумолимо опускалась на светлую.

Теремон оцепенел. Все звуки в комнате за его спиной словно заглохли, и он слышал лишь тишину полей за окном. Даже насекомые умолкли, пораженные заревом.

– Не надо так долго смотреть, – сказал ему на ухо Ширин.

– На что не надо смотреть – на солнце?

– На город. И на небо. Я боюсь не за ваше зрение, Теремон, а за ваш разум.

– Мой разум на месте.

– Пусть там и остается. А как самочувствие?

– Да ничего… – Теремон сощурил глаза. В горле немного пересохло, и он оттянул пальцем ворот. Жмет.

Будто кто-то понемногу сдавливает горло. Теремон подергал шеей, но легче не стало. – Разве что немного трудно дышать.

– Затрудненное дыхание – один из первых симптомов приступа клаустрофобии. Когда почувствуете стеснение в груди, разумнее будет отойти от окна.

– Я хочу видеть, что происходит.

– Прекрасно. Как хотите.

Теремон широко раскрыл глаза и сделал два-три глубоких вдоха:

– Думаете, я не выдержу, да?

– Ничего я не знаю, Теремон, – устало сказал Ширин. – Все меняется с каждой минутой, видите сами. А вот и Биней.

Астроном подошел и встал, заслонив им свет.

– Привет, Биней, – пробормотал психолог.

– Я побуду с вами, ладно? Я закончил свои расчеты, и мне пока нечего делать до полного затмения. – Биней бросил взгляд на апостола, который уткнулся в маленькую, переплетенную в кожу книжку, извлеченную им из широкого рукава. – Его ведь собирались посадить под замок?

– Мы решили не делать этого, – сказал Теремон. – Биней, ты не знаешь, где Сиферра? Я видел ее недавно, а сейчас ее что-то нет.

– Она наверху, в куполе. Ей захотелось посмотреть в большой телескоп. Но в него видно не намного больше, чем невооруженным глазом.

– А Калгаш Второй?

– А на что там смотреть? Тьма и есть Тьма. Присутствие спутника заметно нам лишь потому, что он надвигается на Довим. А сам по себе он лишь сгусток ночи на ночном небе.

– Ночь, – медленно произнес Ширин. – Какое странное слово.

– Теперь уже нет, – сказал Теремон. – Значит, блуждающий спутник вам не виден, даже в большой телескоп?

– Наши телескопы не очень-то пригодны для этой цели, – смутился Биней. – Они превосходны, когда нужно наблюдать солнца, но чуть только немного стемнеет… – Биней все время расправлял плечи, точно хотел набрать в легкие побольше воздуха. – И все-таки Калгаш Второй – это реальность. Та зона Тьмы, что проходит между нами и Довимом – это и есть Калгаш Второй.

– Тебе трудно дышать, Биней? – спросил Ширин.

– Да, немного. – Астроном потянул носом. – Простыл, наверно.

– Это скорее клаустрофобия, чем простуда.

– Вы думаете?

– Почти уверен. Еще какие-нибудь необычные ощущения имеются?

– Есть еще такое чувство, словно глаза меня подводят. Все расплывается, и я ничего не вижу с такой четкостью, как следовало бы. А еще мне холодно.

– Ну, это-то не иллюзия. Тут и вправду холодно, – поежился Теремон. – У меня так застыли ноги, словно их долго везли в рефрижераторе.

– Главное сейчас, – уверенно сказал Ширин, – не сосредоточиваться на своих чувствах. Чем-то занять себя. Я говорил вам, Теремон, о причине, по которой не удался эксперимент Фаро и Йимота…

– Да-да, я помню. – Теремон сел, обхватив руками колено и поставив на него подбородок. Он думал, что самое время извиниться и пойти наверх к Сиферре, пока еще совсем не стемнело. Однако на него нашла какая-то странная апатия, двигаться не хотелось. А может, он просто боится встречи с Сиферрой?

– Я объясняю это тем, – говорил Ширин, – что они слишком буквально восприняли Книгу Откровений. Думаю, Звезды не следует понимать, как нечто материальное. Должно быть, в условиях полной и продолжительной Тьмы человеческому разуму абсолютно необходим хоть какой-нибудь свет. Вот эта иллюзия света, наверное, и есть Звезды.

– Другими словами, – заинтересовался Теремон, – вы считаете, что Звезды – результат безумия, а не одна из вызывающих его причин? Какая тогда польза от съемки, которую ведут сегодня астрономы?

– Может быть, они как раз и хотят доказать, что Звезды – иллюзия. А может быть, хотят доказать обратное.

Биней в порыве внезапного энтузиазма придвинул стул поближе.

– Кстати, о Звездах. Я сам думал о них, и мне пришла в голову одна любопытная мысль. Она, конечно, бредовая, и я не собираюсь отстаивать ее всерьез. Но тут есть над чем подумать. Хотите послушать?

– Почему бы и нет? – сказал Ширин.

Биней помялся, застенчиво улыбнулся и сказал:

– Тогда предположим, что во вселенной есть и другие солнца, кроме наших.

Теремон с трудом удержался от смеха.

– Ты говорил, что идея бредовая, но я и представить не мог…

– Не такая уж она и сумасшедшая. Я не хочу сказать, что эти солнца близко от нас, но мы по какой-то загадочной причине их не видим. Нет, они так далеки, что их свет недостаточно ярок, чтобы мы могли их обнаружить. Будь они ближе, возможно, были бы столь же яркими, как Онос или Тано и Сита. Но на таком расстоянии они для нас – не более чем световые точки, невидимые из-за постоянного сияния наших шести солнц.

– А как же закон всемирного тяготения? – спросил Ширин. – Его ты не принял во внимание? Если бы другие солнца существовали, разве они не искажали бы нашу орбиту так же, как Калгаш Второй, и разве вы бы этого не заметили?

– Хороший вопрос. Но эти солнца по-настоящему далеко – может быть, в четырех световых годах от нас, а может, и дальше.

– А сколько лет в световом году? – спросил Теремон.

– Световой год – мера не времени, а расстояния.

Это расстояние, которое свет проходит за один год. То есть бесчисленное множество миль – ведь скорость света огромна. Мы считаем, что она составляет 185 тысяч миль в час, и я подозреваю, что это не совсем точно – будь у нас более совершенные приборы, мы бы обнаружили, что свет движется еще быстрее. Но даже приняв его скорость за 185 миль в час, можно подсчитать, что Онос находится от нас в десяти световых минутах, Тано и Сита примерно в одиннадцать раз дальше, ну и так далее. Стало быть, солнца, которые находятся в нескольких световых годах от нас, действительно очень удалены. Нам никогда не удалось бы обнаружить их влияние на орбиту Калгаша, поскольку оно очень незначительно. Итак, предположим, что вокруг нас на небе, на расстоянии четырех-восьми световых лет, много солнц – десяток или два.

– Какой материал для воскресного приложения! – присвистнул Теремон. – Две десятка солнц за восемь световых лет от нас! Боги! Какой ничтожной стала бы казаться тогда наша вселенная! Вообразите только, что Калгаш и его шесть солнц – всего лишь заштатный пригород реальной вселенной, а мы-то думали, что мы и наши солнца – это и есть весь космос!