В понедельник утром на участках никого не было. Железные ворота заскрипели, когда Дэйви прошёл через них. Больше половины участков заросло сорняками. Никто больше не хотел трудиться, выращивая овощи, теперь, когда в супермаркетах «Куик Сейв»[32] было полно гуавы, брокколи и предварительно вымытых бобов.

Поэтому Дэйви взялся вскапывать соседний участок. Он не платил за него, но этот участок был заброшен уже более десяти лет, и Дэйви не видел в этом ничего плохого. Именно тогда он и обнаружил это. В прошлую субботу, когда рыхлил вскопанную землю и сжигал вырванные сорняки. Он ощутил явственный привкус мяты во рту, лишь на секунду, воспоминание о мяте, когда зубцы его граблей наткнулись на это.

В воскресенье ночью снова приходили мальчишки. Пустые банки из-под пива, защитный колпак над растениями перевёрнут. У Дэйви была наготове банка чёрной краски на случай, если бы им снова пришло в голову разукрасить его сарай, как это было весной. Невоспитанные болваны даже писать грамотно не умели. «Тафф Морган — старый казёл».

Дэйви подошёл к сараю и открыл висячий замок. Оно по-прежнему было внутри, там, где он его оставил — в тачке; оно слегка наклонилось, словно выглядывая в грязное окно.

— Так что, всё в порядке? — спросил Дэйви.

Как и в случае с кошкой, никто ему не ответил.

— Я тут задумался, есть ли у тебя имя, — продолжал Дэйви. — Просто чтобы всё было культурно, как полагается. Я Дэйви, хотя все называют меня Тафф. Даже жена называла меня Тафф.

Послышался негромкий гул, но по-прежнему никакого ответа.

— Дурацкое имя, согласен. Как это теперь называется? Стереотип, так, что ли? С 42-го года меня так называют. Королевские стрелки, мальчики из разных мест, не старше меня. Мальчики из Ливерпуля, и из Бирмингема, и из Лутона. Джок, видишь ли, был из Абердина, поэтому, естественно, его называли Джок. А я был Тафф. Тафф Морган. Валлийский парень. О, это было обычным делом. Никто не спорил. Нужно было радоваться уже тому, что тебя заметили.

Снова гул, но уже в немного другой тональности.

Дэйви вытащил свой термос.

— Как насчёт чашки чаю? — спросил он.

Утро понедельника, тучи над заливом — словно синяки.

Гвен вошла в Хаб через маленький информационный центр на набережной. Она ощутила запах приготовленного Йанто кофе ещё до того, как откатилась в сторону дверь в виде шестерёнки.

— Всё в порядке? — спросил её Оуэн. Синяки на его лице расцвели ещё ярче с тех пор, как она в последний раз видела его в субботу, а губы распухли. Вид у него был ещё более недовольный, чем обычно.

— У тебя такой вид, как будто ты вставил коллагеновые импланты, — заметила Гвен.

— Спасибо. — Он немного помолчал. — Как твоя голова?

Гвен пожала плечами. В выходные им всем удалось хорошенько расслабиться, хотя она знала, что без последствий это не пройдёт. Только в воскресенье ночью, когда её голова стала буквально раскалываться, она поняла, как сильно на неё подействовали первичный и вторичный контакты с Амоком. Поначалу они были слишком обеспокоены из-за своих синяков, порезов и ушибов, из-за того, насколько они пострадали в физическом плане.

Синяки исчезнут. Ободранные пальцы заживут. Настоящий вред был нанесён разуму. Сейчас стало легче, боль утихла, но до сих пор время от времени накатывала тошнота, и в левом глазу у неё постоянно покалывало. Она содрогнулась от мысли о том, с чем им всем пришлось столкнуться, и о том, что это всё означало.

— Если быть совсем честной, — ответила Гвен, — то я как с перепоя. Но мне становится лучше. Как будто боль постепенно проходит.

— Как в день после дня после жёсткого похмелья, — согласился Оуэн, кивая.

— Да, — сказала она. — Хотя в твоём случае это и было жёсткое похмелье. В субботу ты надрался в стельку.

— Зато было весело, — сказал Оуэн.

Она улыбнулась и кивнула.

— Да, было весело, — согласилась она.

Было весело, когда они собрались вчетвером в квартире Джеймса. Это было необходимой мерой, вроде вентиляции на перегревающемся реакторе. Если бы они не расслаблялись таким образом, «работа» свела бы их с ума.

Гвен задумалась о том, сколько времени она уже помещала слово «работа» в кавычки и сколько времени она будет продолжать это делать.

— Кофе? — спросил Йанто, появившийся, словно джинн из тщательно вычищенной лампы.

— Я люблю тебя, — сказала Гвен, забирая у него свою чашку.

— А я люблю тебя ещё больше, — сказал Оуэн Йанто, — и я готов забеременеть от тебя.

Йанто терпеливо улыбнулся.

Оуэн вернулся к своему рабочему месту и сел за стол.

— Эй, Йанто?

Йанто подошёл.

Оуэн извлёк из кучи разбросанных по своему столу вещей пистолет.

— Лучше бы вернуть это на оружейный склад. Ты не мог бы?

— Конечно.

Йанто взял пистолет и посмотрел на него.

— Он сломан, — заметил он.

— Кажется, я его уронил, — ответил Оуэн, открывая новостные ленты на своём компьютере.

— Откуда? С орбиты?

— Нет, просто уронил. А что?

Йанто пожал плечами и ушёл по своим делам.

— Джек у себя? — спросила Гвен у Тошико, подойдя к лабораторному столу.

— Наверно. Я его не видела.

— Что ты делаешь? — спросила Гвен. — Это не…

Тошико села, сняла защитные очки и сделала глоток из чашки с кофе.

— Да, это оно, — сказала она. — М-м-м, я люблю этого мужчину.

— Он женится на мне, — сказала Гвен. Она посмотрела на экран консоли, где непрерывно генерировались какие-то показания.

— Амок.

— Джек сказал, что я могу заняться им. Базовые исследования и анализы.

— Ты же вроде сказала, что не видела его?

— Он оставил мне записку. «Тош, возьми Амок и протестируй его, пожалуйста, базовые исследования и анализы». — Она продемонстрировала Гвен стикер с надписью, сделанной каллиграфическим почерком, который мог принадлежать только одному человеку.

— Ты уже можешь сказать, что это? — послышался голос, неудачно пародирующий Рольфа Харриса[33].

У них за спинами стоял Джеймс. Гвен попыталась вести себя как ни в чём не бывало, но ей было нелегко смотреть ему в глаза так, чтобы это ни у кого не вызывало ненужных подозрений.

— Нет, — сказала Тошико.

— Ладно. Оно безопасно? — спросил Джеймс, наблюдая, как график показаний на экране ползёт вверх.

— Восемь уровней изоляции, — сказала Тошико. — Защитные экраны. Блокировка. Пояс верности.

— Хорошо, — сказал Джеймс. — Я больше не хочу такого насилия над мозгом.

— Да, я тоже, — согласилась Тошико. — Я до сих пор не могу нормально думать. Мой отец называл это «как пыльным мешком стукнутый». Отвратительно. Ничего не соображаю. А ты как?

— Отлично, — сказал Джеймс.

— Как твои рёбра?

— Отлично. Оуэн велел не поднимать тяжестей.

— Что? — спросила Тошико, бросив взгляд на Гвен. Та невольно фыркнула от смеха.

— Ничего.

— Что? — повторила Тошико, с любопытством глядя на Гвен.

Гвен покачала головой. Накатили непрошеные воспоминания. Джеймс, берущий её на руки у холодильника в первые предрассветные часы пятницы. Сгорая от страсти, он едва ли чувствовал её вес.

— Ничего. Но это было действительно на двадцать семь баллов, правда? — сказала Гвен.

— Двадцать семь, — сказал Джеймс.

— Абсолютно, — добавила Тошико и снова надела защитные очки. — Кстати, спасибо за субботу. Я давно так не смеялась. Этот сериал про Энди просто бесценен.

— Не за что, — ответил Джеймс. Они с Гвен отошли, оставив Тошико работать.

— Ты совсем не тяжёлая, — прошептал ей Джеймс.

— Хватит!

— Ты забыла это у меня в квартире, — добавил он, передавая ей MP3-плеер.

— О, прости. Спасибо.

— Там несколько новых треков, — сообщил Джеймс и ушёл.

Гвен вставила в ухо правый наушник и вызвала на экран плеера меню. Заиграла музыка. Джеймс записал для неё «Coming Up For Air» и ещё восемь песен «Torn Curtain», её любимой группы. «Coming Up For Air» играла в тот момент с холодильником.