– Гарвин, а сколько времени потребовалось бы некроманту, чтобы взять твою силу?

Он почему-то даже не удивился. А шут не услышал. Теперь он был занят тем, что перебирал крошки и выкладывал из них сложный орнамент.

– От часа и до… до очень долгого времени. На какое некроманта хватит. А больше чем на сутки все равно никого не хватит, потому что отвлекаться нельзя, а мочевой пузырь может и не выдержать.

– И чем дольше, тем больше силы получит некромант?

Он кивнул. Значит, он от того эльфа получил совсем чуть-чуть. Потому что эльф? или просто не хватило сил? Собственно, разницы никакой нет, в мягкости Гарвина она все равно сомневалась. И сам акт некромантии практически в ее присутствии ее не испугал. Во-первых, она все-таки не совсем в себе была, хотя все видела и даже кое-что соображала. А во-вторых, там был Маркус, он помогал Гарвину, а Маркус чего-то непоправимо плохого сделать не может. Гарвин – может. У него своеобразный взгляд на этику, и некромантия ни при чем, именно этот взгляд и позволил ему стать некромантом, он вообще был не такой, как все. Кавен обмолвился, что у Гарвина никогда не было друзей, даже когда он был мальчиком. Что этому мешало? Лиасс? Невозможно. Как бы там ни было, Лиасс любил своих детей. Особенно когда они были детьми. Врожденная замкнутость? Врожденной не бывает, все-таки что-то ему мешало. Может, рано проявившаяся магия. А может…

– У тебя когда было первое видение?

– Забавно за тобой наблюдать. Угадывать, о чем ты думаешь. Нет, я не могу подсмотреть твои мысли, я могу тебя позвать и поговорить, если ты позволишь. Просто на лице у тебя все отражается. Так мило… Я не помню, когда было первое. Я был маленький. Считал, что это всего лишь сон. Повторяющийся сон.

– И никому о нем не говорил?

– Не говорил. Сон был страшный, а разве мальчику хочется признаваться, что он боится?

– А разве маленькие мальчики не признаются маме или папе?

– Мой сын признавался. И Вике, и мне… А я вот… Аиллена, я и правда не помню почему. Отец даже расспрашивал, а я героически врал.

– А сбывалось?

– Увы. А мелочи всякие… Лет через десять я подумал, что это не просто сны, не просто совпадения… Отца спросил, что делать. Он сказал: ждать и ни в коем случае не волноваться, что это случается в период, когда мальчики становятся юношами и тем более мужчинами, а потом, со временем, чаще всего проходит. И ты знаешь, прошло, так, всякие мелочи были… как у Кариса. Типа у матери суп убежит и зальет огонь. Или приятель свалится с обрыва и сломает ногу. А это не редкость. У многих бывает, и у Кайла, и у Милита. А вот потом… Не помню, сколько мне лет было, тридцать с небольшим, я еще считался мальчишкой, хоть и отличался редкими талантами к магии и вообще к учению. Тогда оно и сбылось. До деталей. И это меня так потрясло, что я никому ничего не сказал, все думал… а потом уж как-то и неудобно было приходить к отцу и заявлять: «А я, Владыка, эту резню еще младенцем предвидел».

– Резню? – прошептала Лена. Он кивнул.

– Поголовно. Весь поселок. Сто двадцать два эльфа. Да так… Отец меня брал с собой туда. Считал, что мне пора начинать учиться настоящей жизни. Я шел по этим улицам и узнавал свой сон. До мелочей. Выстиранное детское платьице на веревке за сгоревшим домом. Розовое с вышитыми ромашками. Сломанный пополам меч с гардой в форме чашки – мы такие не делаем, это человеческий. Курица, разгребающая пыль и пепел возле того, что когда-то было ее хозяйкой. Вот эти мелочи меня и убедили, что я, к сожалению, пророк… Я начал заниматься изучением пророчеств, и меня только поощряли. Все через это проходят. Вот тогда я и убедился, что пророчества – ерунда. Никогда не видишь последовательности событий. Никогда не знаешь, что они означают. Никогда не знаешь, когда это будет. Казалось бы, можно хотя бы время года определить: если видишь снег – зима… Вот со мной было наоборот. Снег выпал в июле, да такой, что завалил все, доходил до колена. Маг развлекался один веселый. Разумеется, в этом снегопаде обвинили эльфов, устроили серию показательных казней не отходя от места… А к вечеру снег растаял. Все успело померзнуть, неурожай был такой, что начался голод. Только не у эльфов, видишь ли. Мы ж запасливые, к тому же нас мало.

– И послали по вашим поселениям отряды продразверстки, и выгребли все, что было…

– Не знаю, что такое продразверстка, но да, выгребли. Владыка приказал сопротивления не оказывать, а все равно несколько эльфов убили. Чтобы выдали секретные места, где зерно зарыли.

– Они, конечно, не выдали.

– Конечно, нет. В общем, выжили. У нас никто от голода не умер. Вообще удивительно, как люди ухитрились с одного неурожайного года вот так… Не сердись, и люди бывают разные. Сайбия удивительно не похожа на Трехмирье, правда. Здесь людей не захватило массовое безумие.

– Войну в Трехмирье спровоцировал Корин Умо.

У Гарвина изменилось лицо.

– Аиллена?

– Он сам мне сказал. Дескать, зато людей погибло намного больше.

– Если мы его поймаем, позволишь с ним… поговорить?

– Охотно.

– Врешь, – усмехнулся Гарвин, – не позволишь.

– Позволю. А сама подальше отойду и сделаю вид, что не догадываюсь, как вы беседуете. Так что забирай у него силу… если мы его поймаем.

– Силу? Не стану. Мне своей хватает. Нет, Аиллена, я еще помню, как в Трехмирье казнили эльфов.

– Я Гару с собой уведу.

– Ничего. Дикие звери найдутся. Главное, его найти. Он как-то очень уж легко уходит в другие миры.

– Дракон говорил, что это на самом деле не так трудно и не требует столько сил, сколько тратил Владыка. Гарвин, а почему он не хочет научить тебя? Потому что…

– Да. А у Милита не хватит опыта, я думаю. У него другая магия, он… вот разнести полмира вдребезги – это он сможет. Переход – это изменение. Мне бы это умение не помешало.

– А к моей просьбе он прислушается? Вдруг я опять из строя выйду, и мы застрянем где-то?

– Спроси, – пожал плечами Гарвин. – Не думаю… Он решит, что я сей же момент сбегу в Трехмирье. Ага, и ты испугалась. Нет. Уже не сбегу. Куда я от тебя… Теперь ты от меня не избавишься, даже если захочешь.

– Не захочу. У меня нет привычки избавляться от друзей.

Шут их не слушал. Смел крошки в кучку и выложил новый вензель. Потом еще один. Правда, когда Лена наконец увела его, оживился, устраивая голову на плече у Лены сообщил:

– Вот когда ты близко, жить легче.

– Проблемы решаются сами собой?

– Совсем не решаются. Только думать о них не хочется. Хочется думать о тебе. Или вообще ни о чем. А Гарвину я благодарен. Правда. Он такой… отрезвляющий. Мы ведь еще отправимся в Путь?

– Обязательно. Ты не хочешь?

– Очень даже хочу. Но еще больше хочу все равно побыть с тобой вдвоем где-нибудь в глуши. Может, и правда спросить короля, нет ли у него где у черта на рогах домика… Или Кариса? Ты не против?

– Не против. И ты это знаешь. Может, поспим немножко? А то уже рассветает.

Он засопел буквально через минуту, да и Лена ненадолго задержалась, а проснувшись, сразу почувствовала его взгляд. Еще не открывая глаз. Шут смотрел на нее.

– Нечем любоваться. – проворчала Лена. Он возразил:

– Мне виднее. Я слушал, как ты дышишь. Лучше любой музыки. Погоди, дай мне еще глупости поговорить! Но я иногда действительно думаю, что это самое главное в жизни – слышать твое дыхание и ночной тишине. Все. С глупостями закончил. Теперь буду изрекать только мудрости.

Мудростей Лена не дождалась, зато шут действительно раздобыл несколько укромных уголков, а по совету Кариса набрался дерзости и обратился с просьбой к послу. Это было вполне логично: их взаимная неприязнь и осторожность шута в присутствии посла ни для кого секретом не были. И посол легко пошел навстречу, предоставив в их полное распоряжение крохотный охотничий домик в своих владениях, а Карис, в этих владениях бывавший, легко и без портального камня смог их туда переправить… то есть не к самому домику, его еще предстояло искать, но десантировались они примерно в нужный район. Черное платье осталось висеть на гвоздике в комнате в Ларме. В эту глухомань прибыла всего лишь пара горожан. Абсолютно не заинтересовавших ни крестьян в деревне, мимо которой шел их путь, ни даже встретившихся на дороге стражников: посмотрели, кивнули в знак приветствия и проехали дальше. И через минуту забыли. Ну и видели какую-то парочку. Худой мужчина, не шибко худая женщина, не первой молодости оба. Неприметные, она в дорожном плаще, он в серой добротной куртке, а «особая примета» в виде черной собаки с рыжими подпалами носилась по подлеску в стремлении непременно поймать птичку. Или хотя бы мышку. Ну на худой конец ежика облаять.