Келли задумалась, умолкла. Казалось, что она целиком ушла в воспоминания.

– Думаю, его матушку, Маргарет, едва удар не хватил. Ты же помнишь, какая она была гордячка! Должна признаться, что Маргарет, да и Белинда тоже, в те годы, да и позже, были не слишком любезны с твоей матерью. Мне всегда казалось, что Белинда ревнует к Селене. Она была такой молодой, такой хорошенькой! Ну, просто фея! По-моему, это в ней Джеймсу и нравилось больше всего. В ней чувствовалась жажда жизни. После свадьбы они жили счастливо. Селена души в тебе не чаяла, а Джеймс относился к тебе, как к своей родной дочери. Когда твоей матери не стало, он был безутешен.

Келли замолчала и виновато взглянула на Оливию, словно опасаясь, что слишком много всего наговорила. Через мгновение она продолжила уже другим, извиняющимся тоном:

– Джеймс так изменился после ее смерти! Не знаю, помнишь ли ты, каким он был до того, но после… Совсем замкнулся, ушел в себя. Мне казалось, он мечтает о смерти, чтобы снова встретиться с Селеной. Ну, и через пару лет встретился…

Келли замолчала, закусив губу и устремив взгляд на Оливию.

– Оливия, меня все время мучает мысль, что я мало сделала для тебя после смерти Селены. Но тогда была жива Маргарет – твоя бабушка! – и я не смогла заменить ее. Ты же знаешь, какой властной она была! Ей хотелось воспитать тебя в соответствии с ее представлениями о том, какой должна быть настоящая леди. Она и Джеймса подчинила себе, заставив следовать своим желаниям. Джеймс оставался ее сыном и после смерти Селены не осмеливался преступить границы, которые она возвела для него. Они были излишне строги с тобой и… и не слишком ласковы, мне кажется, после Селены – ну, ты была и солнцем, и луной, и звездами для твоей матери. Должно быть, тебе было трудно свыкнуться с этим. Когда я сейчас думаю о прошлом, мне горько, что я не сделала все возможное, чтобы помочь тебе.

– Пожалуйста, не переживай из-за этого. – Оливия ласково коснулась руки тетушки. Кожа на руке была сухой и тонкой, словно папиросная бумага. – Ты всегда была добра ко мне, даже когда я этого не заслуживала. Я уверена, ты сделала все, что могла.

– Могла бы и больше. Жаль, но что уж тут. – Келли сдержанно улыбнулась, сжав рукой руку Оливии. – Знаешь, болезнь заставляет задуматься над прожитым. О том, что ты сделал в этой жизни, а что нет. То, чего не успел, ранит всего больнее. Наверное, мне бы стоило второй раз выйти замуж, завести еще детей. Следовало бы лучше относиться к тебе.

– Тетушка… – Оливия крепче сжала ее руку, уловив в словах немолодой женщины горечь. – Иногда мне кажется, что жизнь строится по своим собственным законам, независимо от нас. Не будь я такой своевольной, я не убежала бы с Ньюэллом. Но, не убеги я с Ньюэллом, у меня не было бы Сары. А Сара – это лучшее, что есть в моей жизни. И я ни секунды не сожалею ни об одном мгновении, ни об одном сделанном поступке, раз это привело к появлению моей девочки.

– Я рада, что ты так считаешь, дорогая. – В голосе Келли мелькнуло сомнение, но глаза увлажнились.

Белая «Мазда Миата» с откинутым верхом промчалась мимо подстриженных деревьев, живой изгороди у лужайки и свернула на подъездную дорогу так резко, что шины взвизгнули. Когда машина пронеслась мимо них и исчезла за домом, Келли смахнула набежавшие слезы, выпустила руку Оливии и неожиданно проворно поднялась.

– Ну ладно, какой толк в этом самобичевании? Это Мэлори с Хлоей. Пойду узнаю, как они съездили по магазинам. Приходи следом, когда будешь готова.

– Хорошо. – Оливия осталась в качалке, проводив Келли взглядом.

С тех пор, как она узнала о ее болезни, Оливия задавалась вопросом, что в ее ироническом отношении к обстоятельствам напускное, а что – нет. Сейчас, когда ей приоткрылась возможность заглянуть в колодец страха, боли и сожаления, скрытых под обычными манерами Келли. она испытала к тетушке только еще большее уважение. Келли справлялась с раком так же, как справлялась с любым другим ударом судьбы, которые выпали на ее долю в этой жизни. Просто продолжала жить. По мнению Оливии, это и называется отвагой.

Дождь прекратился, хотя грозовые облака все еще вздымались на горизонте огромными лиловыми горами. Звук мерно падающих с карниза капель действовал на Оливию успокаивающе. Звенели цикады, птицы пели на все голоса. На зеленой лужайке, от которой поднимались испарения, сверкали серебристые лужицы. Из зарослей около утеса показались павлины и принялись вышагивать по траве, видимо, в поисках дождевых червей, выползших на поверхность. Оливия лениво наблюдала за птицами, ее пальцы снова покоились на глянцевой поверхности фотографии, которая лежала у нее на коленях. Тихий скрип кресла-качалки, раздававшийся при каждом ее движении, навевал ощущение покоя.

Чуть позже она внимательнее отнесется к содержимому коробки, а сейчас ей хотелось сосредоточиться просто на бытии.

– Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу! – Истошный вопль, нарушивший мирную тишину, сопровождался звоном разбившегося стекла.

Оливия от неожиданности вскочила, испуганно оглянулась. Дверь на веранду распахнулась, оттуда вырвалась Хлоя, и не успела дверь захлопнуться, как девочка, во все горло продолжая кричать: «Ненавижу!», уже мчалась вниз по ступенькам с такой скоростью, словно за нею гналась свора собак.

Прежде чем Оливия сдвинулась с места, Хлоя слетела вниз по ступенькам, пересекла лужайку и помчалась по тропинке, спускающейся к озеру, высоко вскидывая ноги, словно газель. Белокурая грива волос развевалась за ее спиной.

– Хлоя Арчер, немедленно вернись! – Мэлори появилась в дверном проеме, мягко говоря, не в лучшем виде. С одной стороны ее элегантная золотистая стрижка, обильно смоченная, плотно прилегала к голове, а вода капала на льняное золотисто-желтое платье, тоже изрядно намокшее. Лицо пылало, глаза излучали ярость. – Хлоя Арчер!

Дверь за ее спиной захлопнулась, и Мэлори рванулась к краю веранды следом за убегающей девочкой. Хлоя, даже не подав вида, что слышит ее, сбежала по ступенькам, вырубленным вдоль утеса, и исчезла из виду.

Несколько секунд Мэлори стояла, сжав кулаки, бессильная предпринять что-либо, и глядела ей вслед. Затем, развернувшись на высоких каблуках элегантных бежевых туфель, внезапно обнаружила присутствие Оливии.

– Это не ребенок, а настоящее отродье! Худшее, что я видела в жизни, – прошипела она сквозь зубы, встретившись взглядом с Оливией.

Дверь снова распахнулась, и на веранде появилась Келли. Гневный взгляд Мэлори обратился к ней.

– Мэлори, мне так жаль! – успокаивающе проворковала Келли, направляясь к разъяренной будущей невестке. – Дорогая, Хлоя не должна была так поступать, но…

– Но что?.. – Мэлори все еще с трудом выдавливала из себя слова. – Она не должна была так поступать, и точка! Она швырнула в меня вазой с цветами только из-за того, что я показала ей картинку из журнала, на которой были платья подружки невесты. Я подумала, что оно бы ей подошло. Если бы я не пригнулась, она убила бы меня! Ее нужно показать психиатру!

– Ну что ты, Мэлори! Она, конечно, трудный ребенок… Да еще в переходном возрасте…

Рука Келли потянулась к мокрым волосам и платью Мэлори, и та на мгновение закрыла глаза. Казалось, она собралась с силами, сделала глубокий вдох и только после этого открыла глаза.

– Я все понимаю. – Теперь голос Мэлори звучал спокойнее. – Поверьте мне, Келли, я стараюсь быть снисходительной. Стараюсь подружиться с ней. Я полностью перекроила свое расписание за последний месяц, чтобы мы почаще были вместе. Я беру ее играть в теннис. Вожу в бассейн. На уроки музыки. Сегодня днем я отменила важную поездку в Батон-Руж – осмотреть имение ценой в полмиллиона долларов лишь для того, чтобы купить вместе с ней все необходимое для школы. Я стараюсь изо всех сил, Келли.

– Я знаю, дорогая. – Келли сочувственно покивала головой и снова заворковала: – Пойдем, дорогая, высушим одежду, а потом подумаем, что нам делать. Падчерица – это очень непросто…