Самое трудное заключалось в том, что Стиви Рей уже не верила в то, что сможет отыскать эту правду, не говоря уже обо всем остальном. Она снова посмотрела на зажатый в руке листок. Стиви Рей настолько хорошо видела в темноте, что без труда разбирала строчки даже в густой тени под огромными горными дубами, росшими вдоль улицы Утика со стороны стены кампуса.

— Терпеть не могу эти вонючие хайку, или как это там называется! — пробурчала она, в сотый раз перечитывая три короткие строчки.

Сердцу скажи своему

Покров секретов душит

Свободу ему выбирать.

Это было про Рефаима. И про нее. Опять.

Стиви Рей плюхнулась под дерево и прислонилась спиной к шершавому стволу, наслаждаясь ощущением силы, исходящим от старого дуба. Значит, она должна сказать что-то своему сердцу, но что именно? И она без всяких стихов прекрасно знает, что секрет ее душит, но разве она может кому-нибудь рассказать про Рефаима? Или секрет душит не ее, а свободу? Его свободу выбирать? Или свобода — это его выбор? Но папочка так цепко держит Рефаима за горло, что он этого не понимает?

Стиви Рей со вздохом подумала о том, что отношения древнего Бессмертного и его полубессмертного сына являются не более чем застарелой версией все тех же подавляющих взаимоотношений отца и сына, от которых страдают миллионы парней в современном мире. Калона обращался с Рефаимом как со своим рабом, но он так давно вдолбил ему в голову всякий вздор насчет своей отцовской роли, что бедный пересмешник уже не мог понять, как все обстоит на самом деле!

Ну, а потом все еще больше запуталось, потому что Стиви Рей сначала Запечатлилась, а потом намертво связалась с Рефаимом, исполняя обещание, данное черному быку Света….

— Вообще-то дело не только в обещании, — прошептала Стиви Рей себе под нос. Ей ли не знать, что она и до этого была без ума от Рефаима! — Он… он мне нравится, — еле слышно выдохнула она, хотя кругом стояла глубокая ночь, и подслушать ее могли разве что деревья. — Жаль, я не знаю, это из-за Запечатления или по-настоящему, потому что в нем есть что-то такое?

Запрокинув голову, Стиви Рей посмотрела на паутину голых веток, распростертую над ее головой. И продолжила исповедоваться деревьям:

— Честно говоря, мне нельзя с ним больше видеться!

У нее земля уходила из-под ног при одной мысли о том, какая бездна разверзнется в Доме Ночи, когда Дракон Ланкфорд узнает, что она не только тайком спасла пересмешника, убившего Анастасию, но и Запечатлилась с ним!

— Может, в стихотворении как раз и говорится о свободе от меня? Если я перестану видеться с Рефаимом, он выберет свободу улететь отсюда! Может быть, наше Запечатление само собой ослабнет в разлуке?

Но от этой мысли у нее тоже земля уходила из-под ног.

— Нет, сама я все равно ничего не придумаю. Мне нужно с кем-нибудь посоветоваться, — жалобно прошептала Стиви Рей, опуская подбородок на руки.

В тот же миг, словно в ответ на ее слова, откуда-то послышались рыдания.

Стиви Рей встала, склонила голову набок и прислушалась. Точно, неподалеку кто-то ревел в три ручья. Стиви Рей совсем не хотелось идти и узнавать, кто там плачет и что случилось.

Честно говоря, за последнее время она была сыта слезами по горло, но плач звучал настолько горестно и безутешно, что Стиви Рей просто не могла остаться в стороне. Это было бы неправильно.

Она пошла на плач, и вскоре узкая тропка привела ее к высоким черным чугунным воротам главного входа в школу.

Стиви Рей не сразу поняла, что видит перед собой. Да, теперь она ясно видела, что плакала женщина, и что женщина эта стояла за воротами Дома Ночи. Подойдя ближе, Стиви Рей разглядела, что незнакомка стоит на коленях перед воротами, возле правой створки. Перед ней возвышался какой-то огромный погребальный венок, сплетенный из искусственной зелени и розовых пластиковых гвоздик.

Венок был прислонен к каменному столбу, а прямо под ним горела зеленая свечка. Сотрясаясь от рыданий, женщина вытащила из сумочки какую-то фотографию. И только когда она поднесла карточку к губам, Стиви Рей впервые увидела ее лицо.

— Мама!

Это слово еле слышным шепотом сорвалось с ее губ, но мама тут же обернулась и посмотрела на Стиви Рей.

— Стиви Рей? Детка?

Мамин голос мгновенно прогнал тяжелый ком, с недавних пор поселившийся в желудке Стиви Рей, и она со всех ног бросилась к воротам. Не думая ни о чем, кроме матери, Стиви Рей легко перепрыгнула через каменную стену и приземлилась по другую сторону ворот.

— Стиви Рей? — вопросительно прошептала ее мама.

От волнения, у Стиви Рей так перехватило горло, что она могла только кивнуть, обливаясь слезами.

— Детка моя, как же хорошо, что я смогла еще разок тебя увидеть! — мама ласково вытерла ее лицо старомодным тканевым носовым платком, который все это время сжимала в кулаке, и изо всех сил постаралась сдержать слезы. — Милая, ты счастлива там, где ты сейчас? — не дожидаясь ответа, она быстро-быстро заговорила, глядя в лицо Стиви Рей, словно хотела навсегда запомнить ее: — Я так скучаю по тебе, деточка. Я хотела приехать раньше, привезти тебе венок, свечку и эту чудесную фотографию, где ты в восьмом классе, но не могла добраться к вам из-за бури. Все дороги перекрыли, не прорвешься! А когда буря кончилась и проезд открыли, я все откладывала поездку, никак не могла решиться. Ведь это было бы уже навсегда, ты понимаешь? Это значило бы признать, что тебя больше нет… Ты умерла, — она еле слышно выдохнула это слово, как будто не могла найти в себе силы произнести его.

— Мамочка! Я тоже так по тебе скучала! — Стиви Рей бросилась к маме на шею, зарылась лицом в ее пушистое синее пальто, вдохнула знакомый запах и разрыдалась в голос.

— Ну будет, будет, моя хорошая. Все пройдет, вот увидишь. Все будет хорошо, — ласково говорила мама, крепко-крепко прижимая ее к себе и похлопывая по спине.

Стиви Рей показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она выплакалась и смогла, наконец, посмотреть на маму.

Вирджиния — или просто Джинни, как ее называли все домашние. — Джонсон улыбнулась ей сквозь слезы и поцеловала: сначала в лоб, а потом в губы. Затем сунула руку в карман пальто и вытащила оттуда второй носовой платок — точно такой же, как первый, только аккуратно сложенный.

— Как хорошо, что я захватила запасной!

— Спасибо, мам. У тебя всегда все есть, — Стиви Рей с улыбкой вытерла лицо и высморкалась. — А ты не привезла вкусных шоколадных печенек?

Мама нахмурилась.

— Детка, но как же ты можешь есть?

— В смысле? Ну, ртом, как всегда.

— Но милая, — совсем растерялась мама. — Ты не подумай, мне все равно, что ты пришла ко мне из загробного мира, где живут души умерших, — мама Джонсон сказала это очень торжественно и подкрепила свои слова жестом, который должен был изображать нечто загадочное. — Я просто счастлива, что могу снова увидеть свою девочку, но, видно, мне все-таки понадобится время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что ты теперь привидение, да еще такое необычное — и плачешь настоящими слезами, и даже ешь! Прости, я пока совсем ничего не пойму.

— Мама, я не привидение!

— Я не то сказала? Значит, ты какое-то явление, да? Или видение? Но милая, для меня это совершенно неважно! Я все равно тебя люблю. Если ты хочешь мне являться, так я буду часто-часто приезжать сюда и видеться с тобой! Ты не подумай чего, я спрашиваю только потому, что хочу понять!

— Мама, я не мертвая. То есть больше не мертвая.

— Неужто с тобой приключилось какое-то паранормальное явление?

— Мама, ты не понимаешь!

— Конечно, не понимаю, милая, я так и говорю — не понимаю. То есть ты совсем не мертвая? Нисколечко? — переспросила мама Джонсон.

— Нет, но я не знаю, почему так. Похоже, я в самом деле умерла, но потом вернулась, и у меня появилось это, — Стиви Рей указала на красные татуировки в виде цветов и листьев, украшавшие ее лицо. — И теперь я первая красная Верховная жрица в истории.