Несколько человек в комнате одновременно хмыкнули. Честное слово, я тоже — к этому пижону трудно испытывать что-то большее, чем снисходительное презрение. Правда, Наташа… но она наивная, как ребенок. Она…

— Дело не в Цыбе, — заговорил Герка, быстро-быстро и очень тихо шелестя струнами. — Дело в том, чтобы не быть послушными кроликами. Кто-нибудь верит, что такой эксперимент мог быть запущен с исключительно благородными целями? Я — нет. Значит, надо что-то делать. Сорвать его.

Кто-то спросил:

— Как?

— Давайте прикинем, — предложил Андрей. — Что реально мы можем сделать. Стоит ли — это уже второй вопрос. Не ходить на медосмотры — раз. Хотя очень может быть, что эту самую комбинаторику проводят один раз и навсегда, то есть тут мы опоздали. Даже первый курс. Прогуливать пары? Если Влад прав, качество нашего образования играет разве что вспомогательную роль. В общем, в саботаж я не верю.

Гэндальф вскинул голову:

— Существует одна вещь покруче саботажа. — Он сделал паузу. — Гласность.

— Гласность — это неплохо, — Багалий покачал головой, — но апеллировать-то нам нечем. Проникнуть еще раз в лабораторию вряд ли удастся, тем более привести туда компанию журналистов и широкой общественности. А твоему рассказу вон даже Вовка не верит. И все выкладки Влада — это тоже так… на ровном месте.

Я пожал плечами. Он был прав.

— …Если б хотя бы тот сидиром с твоей картой, Гэндальф…

Этого я тоже никак не мог простить. Дотерпел бы до утра, приехал бы ко мне — ну чего ему стоило?! И сейчас зубами скрежетать хотелось, На хорошей машине этот диск можно было бы не только открыть, но и наверняка расшифровать, вряд ли у них была чересчур сложная кодировка… И проверить наконец на практике мою программу… Что Сашка, собственно, и пытался сделать. Прямо с сидюка. Дилетант.

Герка импровизировал на гитаре что-то нервное, грозное, тревожное.

— Должна была остаться копия, — внезапно сказал Гэндальф. — В компьютере у Сухой.

Первым почему-то подскочил Жека. Не сказавший за все время ни единого слова.

— Они все уехали, — сообщил он ломким басом. — Четыреста десятая. И Юля, и девчонки.

— Взломаем, — сквозь зубы отрезал Гэндальф.

И двинулся в сторону двери. Все остальные тоже повставали с мест, одна Алина осталась на подоконнике, придерживая за плечо спрыгнувшего Багалия. Выдержала эффектную паузу — секунд пятнадцать — и только тогда снисходительно бросила:

— Не надо, у меня ключ. Хулита просила поливать традесканцию.

…Андрей распахнул дверь, и вся компания нерешительно столпилась на пороге. Меня каким-то образом вытолкали в первые ряды: действительно, кому, как не мне, входить и приниматься за дело. Не знаю… никогда не приходилось вот так просто вламываться в чужую комнату, к тому же девичью. В отдельный, совершенно запретный мир.

В полумраке белели три аккуратно застеленные кровати, Темные силуэты шкафа и письменного стола. И прямо напротив окна — тумбочка с цветком: монитор. Как-то я помогал Юле Сухой налаживать ее машину… А вот эта кровать у стены, прямо под зеркалом, мерцающим в темноте, — Ната…

Алина резким щелчком включила свет.

Проморгался я уже посередине комнаты. Из-под Юлиной кровати виднелась задняя половина Гэндальфа; через несколько секунд он вылез, таща за собой процессор и пыльную клавиатуру. Тем временем Алина переставила цветочный горшок на подоконник и театральным движением, каким открывают памятники, сдернула драпировку с монитора.

Все отступили полукругом, предоставляя мне свободу действий.

А что, я был вполне готов. Единственное, на спинке стула перед компьютером висел Наташин тигровый халатик. Пустяки: взять за плечики и аккуратно переложить на…

Третьекурсник Вовка меня опередил. Как всегда. Бросил через полкомнаты поперек чьей-то кровати.

Каждый нормальный программист любит хорошие компы. Мощные машины новейшего поколения, за которыми чувствуешь себя свободным и всесильным — и все равно хочешь улучшать до бесконечности. Левым людям не понять, как это: часами грузиться во флейме на темы, какая железяка или программная примочка круче. Не буду особенно распространяться. Я это к тому, что когда попадаешь за компьютер чуть ли не старше тебя самого… словом, лично у меня появляется совсем другое чувство. Будто к старой лошади. Или к больной птице.

Сидиром был все еще забит осколками диска; выдвинул вручную, почистил. На всякий случай проверил дисковод. И только после этого осторожно запустил машину. Бедную, дрожащую… потерпи.

— Есть?! — одними губами прошелестел над ухом Гэндальф.

Я не ответил. Медленно, диск за диском, сканировал содержимое старого компа. Не подведи. В такие моменты ничто другое не имеет значения. Даже многократно умноженное чужое дыхание в спину. Даже полосатый халатик, свесивший до пола хвост-поясок где-то на краю бокового зрения…

Вот оно! Огромный файл с длиннейшим именем из цифр и символов. Открыть с помощью… конечно, нужной проги тут и близко нет, да и инсталлировать не имело бы смысла: все равно не хватит памяти. Ладно, попробуем хотя бы так. Если выйдет, старушка, подарю тебе новый винчестер. Клянусь: подарю, не забуду.

Процессор угрожающе зажужжал; кто-то тронул меня за плечо, и от напряжения я чуть не взвился на месте.

— Если сломаешь, Хулита меня убьет, — предупредила Алина. — И тебя, разумеется, тоже.

На нее шикнули: наверное, Багалий. Никто другой бы не посмел.

И тут…

— Есть!!! — шепотом заорал Гэндальф.

Пошел грузиться. Символы и буквы, столбцы и строки; черт возьми, я даже знаю эту кодировку, вот только несчастная машина, конечно, не имеет о ней ни малейшего понятия… Попробуем другую, максимально приближенную: уже легче. Кое-что даже можно разобрать, ориентируясь на цифры и последовательность символов. Во всяком случае, я могу. Я, день и ночь размышлявший надо всем этим с того самого дня, как впервые увидел рекламный проспект МИИСУРО…

Нейронная карта. Я вставил в сидиром чистый диск и запустил копирование: старая лошадка со скрипом потянула тяжеленный воз. Справится. Дома, а лучше на работе, спокойно, не спеша разберемся, что представляет собой в экспериментальном плане первокурсник Линичук…

— Влад, — снова его отчаянный шепот над ухом, — может… попробуешь?

Я сразу понял, о чем он. Моя программа. Процент погрешности.

Прямо здесь? А впрочем, почему бы и нет?

Осторожно, почти с нежностью; так подгоняют вконец обессиленную лошадь, если не хотят ее загнать. Так просят подать голос охрипшую птицу. Ты можешь, милая. Уж это ты точно выдержишь… не такую уж сложную прогу написал Влад Санин. Почти автоматические движения пальцев; сколько раз обкатывал, прилагая к чему угодно — только не к тому, ради чего, собственно…

Минута на размышление. Вторая, третья. Едва сдерживаемое многоголосое сопение за спиной. И окно с красным глазом якобы системной ошибки.

Я один знал, что это означает.

Сказал:

— Не потянуло.

Стенные часы с музыкой и кукушкой — ужасающе аляповатый подарок партнерской конторы — громко пропищали половину двенадцатого. После полуночи они, по идее, перестанут подавать свои идиотские сигналы. И это их шанс остаться целыми.

Сашкина нейронная карта лежала на мониторе «макинтоша», как на ладони. Раскрытая, раскодированная, препарированная по всем параметрам. До мелочей сверенная с медицинским атласом, толстенный том которого так и норовил соскользнуть на пол, споткнувшись на коврике для «мышки». И, разумеется, десять раз пропущенная сквозь ту самую прогу…

Подтверждалось все. Ну, почти все.

Сканировали не столько мозг, сколько всю нервную систему, центральную и особенно периферийную: как я и предполагал, комбинаторике человек подвергается полностью, вплоть до мельчайшего нерва на кончиках пальцев. Недаром же говорят: всей кожей чувствует, как нужно поступить, что предпринять, куда повернуть… Недаром после того медосмотра у меня отчаянно тряслись руки, даже Лешка на работе съехидничал по поводу студенческих пьянок…