Вот как официальный историк рисует это начало: «Пытаясь использовать коммунистов в связи с появлением "Уроков Октября" Троцкого, Зиновьев и Каменев демагогически обвиняли Политбюро ЦК РКП (б) в примиренческом отношении к троцкизму. Они рассчитывали дать бой Политбюро на январском (1925 г.) пленуме ЦК, который обсуждал вопрос о троцкизме. Однако пленум единодушно поддержал Политбюро. Тогда Зиновьев и Каменев встали на путь сколачивания тайной фракционной группировки в рядах РКП (б)… Эта группировка стала называться «новой оппозицией» («История КПСС», т. 4, кн. I, 1970, стр. 360). То была, конечно, не «группировка», а вся партийная организация Ленинграда во главе с Зиновьевым. Группы, поддерживающие зиновьевцев, появились в партийных организациях Москвы, Урала, Сибири и Иваново-Вознесенска, но их сталинский аппарат быстро и безо всяких дискуссий пресек, одних выкидывая с работы, других высылая в дальние края.
Труднее обстояло дело в Ленинграде. Если и здесь стать на путь репрессий, то пришлось бы выселить в Сибирь всю Ленинградскую организацию партии, но до этого Сталин еще не додумался. Ленинградский губком комсомола тоже стал в оппозицию к сталинскому аппарату из-за узурпации этим аппаратом функций ЦК комсомола. Ленинградский губком комсомола готовил созыв всероссийской конференции, чтобы предупредить превращение комсомола в инструмент диктатуры сталинской фракции. Так как центральный теоретический орган ЦК — журнал «Большевик» — Сталин и Бухарин уже успели превратить в свой личный фракционный орган, Ленинградский губком партии вынес постановление о создании в Ленинграде нового теоретического журнала партии, но ЦК его запретил, не имея на то уставного права. Вот с этих пор — с весны 1925 г. — Сталин и приступает к созданию «Новой оппозиции» путем объявления каждого практического предложения Зиновьева и Каменева «троцкистским», каждое их теоретическое замечание «антиленинской» ересью. На заседании Политбюро в апреле 1925 г. Каменев и Зиновьев при обсуждении хозяйственного плана заявили, что при наличии капиталистического окружения окончательная победа социализма в такой отсталой стране, как Россия, без поддержки революции на Западе, невозможна» (там же, стр. 361).
Сталин, Бухарин и их сторонники ответили, что это есть повторение известного тезиса Троцкого. Тогда Зиновьев и его сторонники привели следующее место из брошюры Сталина «Основы ленинизма»: «Можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилий пролетариев нескольких передовых стран? Нет, невозможно. Для свержения буржуазии достаточно усилий одной страны. Для окончательной победы усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, уже недостаточно, — для этого необходимы усилия пролетариев нескольких передовых стран» (Сталин, Соч., т. 8, стр. 61).
Предвкушая победу над разоблаченным Сталиным, как над основоположником троцкизма в данном вопросе, зиновьевцы поставили перед Сталиным вопрос — что же он имеет сказать об этом своем утверждении?
Сталин вышел из положения чисто по-сталински — то, что он писал выше было правильно тогда, в апреле 1924 г., когда он хотел доказать Троцкому, что мы удержимся у власти, но это неправильно теперь, в апреле 1925 г., когда мы вполне можем построить социализм в одной стране, если абстрагироваться от мирового капитализма и опасности его интервенции (там же, стр. 61–62). Остряк Карл Радек шутил по поводу нового тезиса Сталина: в январскую стужу можно пройти нагишом по Тверскому бульвару Москвы, если абстрагироваться от зимы и московской милиции, но будут ли они абстрагироваться от вас? Если социализм действительно можно построить в одной стране, комментировал Радек Сталина, то его можно тогда построить и в «одном уезде», как герой Щедрина хотел построить «либерализм в одном уезде».
Свое собственное, кажется, единственный раз непредвиденное грехопадение в духе классического троцкизма Сталин возложил на самого Зиновьева из-за того, что последний осмелился напомнить об этом не только Сталину, но и XIV съезду. Вот что сказал Сталин: «Зиновьев находит возможным в своем заключительном слове на XIV съезде (декабрь 1925) вытащить старую, совершенно недостаточную формулу из брошюры Сталина, написанной в апреле 1924 г., как базу для решения решенного вопроса о победе социализма в одной стране, — но эта своеобразная манера Зиновьева говорит лишь о том, что он окончательно запутался в этом вопросе» (там же, стр. 65). Не Сталин, который через год радикально меняет свою позицию, «запутался», а Зиновьев, который не меняя позиции, напоминает Сталину о его непоследовательности.
Подготовка Сталина к XIV съезду отличалась той же методичностью и основательностью, как и подготовка к XII и XIII съездам партии. Поскольку речь пойдет на этом съезде о самих основоположниках большевизма, о личных друзьях Ленина, в числе которых была и жена Ленина, за которыми стояла такая важная партийная организация, как Ленинградская, Сталин решил подготовить данный съезд еще более тщательно. Для этого надо было иметь и больше времени. Поэтому сталинское большинство ЦК решило, явно нарушая устав, отсрочить очередной XIV съезд на целых девять месяцев — вместо весны 1925 г. он был назначен на конец года — на 18–31 декабря 1925 г.
В порядке той же подготовки осенью 1924 г. сторонник Зиновьева и Каменева — секретарь Московского комитета, секретарь ЦК и член его Оргбюро Зеленский был освобожден от этих должностей и послан секретарем Среднеазиатского бюро ЦК в Ташкент. На его место был назначен враг Зиновьева — Угланов. То же самое Сталин постарался сделать и в отношении партийного аппарата в Ленинграде, но это ему удалось только частично. Был снят близкий сотрудник Зиновьева — секретарь Ленинградского губкома партии Залуцкий, который открыто обвинил Сталина и Бухарина в «госкапиталистической» линии и говорил об опасности торжества термидора в стране. Он был заменен другим врагом Зиновьева — Комаровым. В обоих случаях Зиновьев и Каменев подчинились диктату аппарата ЦК, оформленному через сталинское большинство в ЦК. Несомненно, в связи с той же подготовкой к съезду находилось и постановление Политбюро ЦК предложить кандидату в члены Политбюро, преемнику Троцкого на посту председателя Реввоенсовета республики и наркомвоенмору — М. Фрунзе — ложиться на операцию, причем вопреки желанию больного. Фрунзе — легендарный полководец гражданской войны — был сторонником Зиновьева и Каменева. Сталин хотел поставить на его место своего личного друга — Ворошилова. Люди, знающие Сталина, боялись, что сталинские хирурги догадаются, чего от них ждет Сталин, и без большого шума освободят место Ворошилову. Как бы там ни было, Фрунзе умер на операционном столе, а Ворошилов стал военным министром. Партийная молва о «хирургическом» убийстве Сталиным опаснейшего для него человека в составе «Новой оппозиции» была настолько широко распространена, что советский писатель Борис Пильняк даже написал об этом повесть «Красное дерево», изданную за границей (хотя и с некоторым опозданием, Сталин расстрелял Пильняка в 1937 г.), а «Большая Советская Энциклопедия» вынуждена была отметить: «неудачная операция совершенно неожиданно унесла от нас Фрунзе» (БСЭ, т. 59, 1-ое изд., 1935, стр. 226).
Место, время и повестка дня XIV съезда были утверждены на пленуме ЦК 3-10 октября 1925 г. Впервые на этом пленуме, в нарушение традиций предыдущих двух съездов, политический отчет ЦК был поручен не Зиновьеву, а Сталину. Далее был решен вопрос о созыве съезда не в Ленинграде, как это постановил XIII съезд, а в Москве. Уже на этом пленуме ЦК стало ясно, что Сталин на этот раз решил окончательно покончить с претензией Зиновьева на лидерство в партии. Хотя на том же пленуме ЦК Каменев делал доклад о хозяйственной политике, а Зиновьев — о работе Коминтерна, тезисы Каменева не были утверждены, а доклад Зиновьева был принят лишь «к сведению» без всякого его одобрения («КПСС в рез.», часть II, 1933, стр. 146–147).
Пленум решил открыть кампанию в партии по подготовке к съезду. С ноября во всех партийных организациях ЦК через своих командированных на места докладчиков открывает поход против «Новой оппозиции», о существовании которой рядовая партийная масса ничего не знала. Еще меньше она знала и о том, какова ее платформа — ибо никто нигде ничего не говорил от имени такой оппозиции ни на конференциях, ни на пленумах ЦК, ни, тем более, в печати партии. Хотя докладчики часто называли членов Политбюро Зиновьева и Каменева в числе уклоняющихся, но узнать платформу «уклонистов» от самих уклонистов было невозможно, так как тот же октябрьский пленум ЦК запретил всякую «дискуссию», то есть запретил обвиняемым давать объяснения по поводу обвинений их в «антиленинском» уклоне. Как все это делалось, сообщает официальный историк: «В конце ноября 1925 г. ЦК через своих представителей… информировал партийные организации о существе разногласий с оппозицией. Отдельные положения оппозиционной платформы подверглись критике в предсъездовских тезисах ЦК, в партийной печати, в том числе и на специально выходившей в «Правде» странице «К XIV съезду»… С начала декабря 1925 г. развернулась широкая полемика с представителями оппозиции» (История КПСС, т. 4, книга I, 1970, стр. 411). Тут вкрались, мягко выражаясь, две неточности: во-первых, «платформу» оппозиции не могли критиковать, ибо ее вообще не было, во-вторых, «полемика» с представителями оппозиции не происходила, ибо ни одной полемической заметки от оппозиции нигде не появилось. Как трудно Сталину было оформить зиновьевцев в «новую оппозицию» с платформой против ЦК, видно хотя бы из того, что XXII Ленинградская губернская конференция под непосредственным руководством Зиновьева 1 декабря 1925 г. постановила, что она «целиком и полностью одобряет политическую и организационную линии ЦК» («Ленинградская правда», 4 декабря 1925).
