На этом пленуме, как указывалось, Г. Евдокимов, один из лидеров «новой оппозиции» из Ленинграда, был введен в состав Оргбюро и назначен одним из секретарей ЦК, а Зиновьев оставлен членом Политбюро. Теперь, на апрельском пленуме, подводятся итоги успешного разгрома зиновьевского руководства в Ленинграде и заодно выносится постановление: «Пленум освобождает т. Евдокимова, согласно его просьбе, от обязанностей секретаря ЦК», хотя, конечно, никакой просьбы Евдокимова не было («ВКП(б) в рез.», ч. II, 1933, стр. 937). Куда безопаснее держать в безвластном Политбюро Зиновьева, чем иметь его помощника свидетелем во всевластном Секретариате.
Это только ускорило процесс объединения зиновьевцев как с троцкистами, так и с другими оппозиционными течениями в партии. В мае-июне уже оформляется новый «Объединенный блок» оппозиции. Сюда входят лидеры и активные представители «новой оппозиции», «левой оппозиции», «рабочей оппозиции», группы «децистов», группы «левых коммунистов», «рабочей группы». Это был блок обезоруженных партийных генералов даже без обезоруженной армии. Это был блок генералов, обезоруживших друг друга в пользу Сталина, сами того не ведая. Это был блок прозревших: оказывается, действительный враг у всех был один — Сталин.
Прозрение, однако, пришло слишком поздно. История перевернула новую главу. Сталин укрепился в седле власти так прочно, что никакая оппозиционная критика ему не страшна, тем более, что договорились не прибегать к «применению материальной силы» против Сталина. Поэтому Сталин с полным правом назвал этот блок Троцкого-Зиновьева блоком «оскопленных» (Сталин. Соч., т. 8, стр. 243). Это был, наконец, блок догматиков с невероятной идейной амальгамой, грубейшими тактическими просчетами, полным невежеством в понимании природы и функционирования той новой партийно-полицейской машины, которую Сталин создал на их же глазах. Невежество оппозиции в этом факте всемирно-исторического значения было настолько велико, что даже в 1940 году Троцкий продолжал упорствовать: «Сталин овладел властью не в силу своих личных качеств, а при помощи безличной машины. Не он создал машину, а машина создала его» (L. Trotski, "Stalin", p. XV).
Историческая несостоятельность этого тезиса настолько очевидна, что в своей «Технологии власти» (1959) я ограничился по этому поводу только следующим замечанием: «В этой книге я прихожу к обратным выводам: во-первых, как мастер власти (это ведь главное в политике) Сталин превзошел не только Троцкого, но и Ленина; во-вторых, именно Сталин создал "машину", а потом машина создала Сталина. Прежде, чем это случилось, Сталин начисто уничтожил ленинскую партийную машину и ленинские партийные кадры. Только через это лежал путь к единовластию» (А. Авторханов, «Технология власти», Предисловие, ЦОПЭ, Мюнхен, 1959 г.).
Трагедия «Объединенного блока» заключалась в том, что вновь созданную Сталиным партийно-полицейскую машину он продолжал считать все еще «ленинской», которую нельзя разрушить, но «ошибки» которой нужно и можно исправлять при помощи магических цитат из Маркса, Энгельса, Ленина и даже самого Сталина. Когда Зиновьев организовал такую груду цитат против Сталина на VII расширенном пленуме Исполкома Коминтерна в декабре 1926 г., то Сталин дал ответ, в котором цинизм вполне гармонирует со здравым смыслом. Вот его ответ:
«Я хотел бы сказать несколько слов об особой манере Зиновьева цитировать классиков марксизма… (Зиновьев) отрывает отдельные положения и формулы Маркса и Энгельса от их живой связи с действительностью, превращает их в обветшалые догмы… Чего только не сделал Зиновьев, чтобы надергать целую груду цитат из сочинений Ленина и "ошеломить" слушателей. Зиновьев, видимо, думает, что чем больше цитат, тем лучше… Спрашивается: для чего понадобились такого рода цитаты Зиновьеву? Видимо, для того, чтобы "ошеломить" слушателя грудой цитат и намутить воду» (Сталин, Соч., т. 9, стр. 86, 94, 95–96).
Приводить в свое оправдание груду цитат из Маркса, Энгельса, Ленина — значит по Сталину — «намутить воду!» Сталин вдалбливал в незадачливые головы оппозиции, что любые принципы из «священного писания» Маркса и Ленина он готов выбросить за борт партийного корабля, если из-за них корабль сядет на мель или они начнут приходить в противоречие с интересами его личной власти. Сталин приводил пример, как он вместе с другими делегатами Стокгольмского съезда РСДРП (1906) «хохотал до упаду», как в Крыму социал-демократы искали цитату из Маркса. Сталин рассказал, что черноморские матросы обратились к партийному комитету с предложением: вы, социал-демократы, призывали нас восстать против царизма, теперь мы решили следовать этому призыву и просим ваш совет и руководство. Сталин продолжал: «Матросы и солдаты ушли в ожидании директив, а социал-демократы созвали конференцию для обсуждения вопроса. Взяли первый том "Капитала", взяли второй том "Капитала", взяли, наконец, третий том "Капитала". Ищут указаний насчет Крыма, Севастополя, насчет восстания в Крыму. Но ни одного, буквально ни одного указания не находят в трех томах "Капитала" ни о Севастополе, ни о Крыме, ни о восстании матросов и солдат. Перелистывают другие сочинения Маркса и Энгельса, ищут указаний, — все равно никаких указаний не оказалось. Как же быть? А матросы уже пришли, ждут ответа. И что же. Социал-демократам пришлось признать, что при таком положении вещей они не в силах дать какого бы то ни было указания матросам и солдатам» (там же, стр. 93–94).
Сталин допускал, что в этом рассказе имеются преувеличения, но он ехидно издевался над лидерами оппозиции, которые по-рабски связывают себя цитатами и, не заглянув в «святцы», не решаются бороться даже с ним, со Сталиным. Сталин заключил: «Этот рассказ довольно метко схватывает основную болезнь зиновьевской манеры цитирования» (там же, стр. 94).
В отличие от лидеров объединенной оппозиции, ее рядовые деятели куда лучше понимали, что никакими цитатами Сталина не убедишь. Сталин фактически создал новую партию. Ей можно было противопоставить тоже только новую партию. Обоснованию такой идеи служила статья Я. Оссовского в журнале «Большевик», которую Сталин разрешил напечатать явно в провокационных целях против оппозиции. Намеренно передергивая ее мысли, официальный историк пишет: «Он требовал легализации фракций в ВКП (б), права создавать другие партии, восстановления партии меньшевиков и эсеров» («История КПСС», т. 4, кн. I, стр. 452).
Первая попытка по созданию новой большевистской партии была предпринята после апрельского пленума 1926 года ответственным работником Коминтерна Гр. Беленьким и кандидатом в члены ЦК, заместителем наркомвоенмора и Реввоенсовета М. Лашевичем. Вот, что об этом говорится в официальном документе ЦК от 23 июля 1926 г.:
«Оппозиция не удержалась в своей борьбе на почве законного отстаивания своих взглядов в рамках партийного Устава… прибегнув в своей борьбе с партией к попыткам создания нелегальной фракционной организации, противопоставленной партии… Особо должно быть отмечено нелегальное фракционное собрание в лесу, близ Москвы, устроенное работником ИККИ Гр. Беленьким,… по всем правилам конспирации… На этом тайном от партии собрании с докладом выступает кандидат в члены ЦК ВКП(б) Лашевич, призывая собравшихся организоваться для борьбы… Растущая фракционность "новой опозиции" привела ее к игре с идеей двух партий» («КПСС в рез.», ч. II, стр. 161–162).
Такой идеей, конечно, не играли ни Зиновьев, ни Каменев, ни даже Троцкий. Идея исходила от среднего звена оппозиции через голову ее вождей. Председатель ЦКК, выступая на июльском объединенном пленуме ЦК и ЦКК, обвинил Зиновьева в фактическом руководстве опозиционной деятельностью по созданию второй большевистской партии, используя для этой цели аппарат Исполкома Коминтерна. Впервые на этом же июльском пленуме создание «Объединенного блока» оппозиции стало политическим и юридическим фактом. Троцкий выступил на нем с «Заявлением 13», подписанным Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Сокольниковым, Пятаковым, Евдокимовым, Радеком и др. Его основное содержание сводилось к следующему.
