Очутившись между наковальней оппозиционного актива, требовавшего от лидеров перехода от слов к делу, и сталинским тяжеловесным молотом, нависшим над их головами, лидеры объединенной оппозиции предпочли капитуляцию. Троцкий называет эту капитуляцию заключением «перемирия». На деле никакого «перемирия» не было, ибо сталинский аппарат использовал заявление от 16 октября как документальное доказательство признания оппозицией своей антипартийной деятельности. Сталинский аппарат сделал второй, важнейший шаг на пути к ликвидации оппозиции. Если до сих пор от оппозиции требовали лишь прекращения фракционной борьбы, то теперь начали требовать отказа от своих взглядов.
Ровно через неделю после заявления от 16 октября был созван новый объединенный пленум ЦК и ЦКК. Пленум обсудил три доклада, посвященные оппозиции: доклады Молотова от Политбюро и Ярославского от президиума ЦКК о внутрипартийном положении и тезисы Сталина к XV партконференции «Об оппозиционном блоке».
Сталин в своих тезисах и поставил вопрос не только об организационной, но и об идейной капитуляции оппозиции. Сталин предложил, а пленум утвердил следующее решение: «Добиваться того, чтобы оппозиционный блок признал ошибочность своих взглядов» (Сталин, Соч., т. 8, стр. 233).
Зиновьев, Троцкий, Каменев и их сторонники в ЦК отказались признать ошибочность своей платформы. Это не обескуражило Сталина. Сталин оценил непризнание ими ошибочности своих взглядов как неподчинение решению пленума ЦК и ЦКК, а, стало быть, грубое нарушение партийной дисциплины, о которой они сами писали в «Заявлении 16 октября». Киров от имени членов ЦК — ленинградцев (на самом деле — от имени Политбюро) внес на утверждение пленума проект нового постановления об оппозиции. Пленум утвердил этот проект, как свое постановление. В нем было сказано:
«1) Ввиду нарушения партдисциплины со стороны членов ЦК Троцкого, Зиновьева, Каменева, Пятакова, Евдокимова, Сокольникова, Смилги и кандидата в члены ЦК т. Николаевой, — пленум ЦК и ЦКК делает всем этим товарищам предупреждение…
2) Ввиду того, что Зиновьев не выражает линии ВКП (б) в Коммунистическом Интернационале… ЦК и ЦКК не находят возможной дальнейшую работу Зиновьева в Коммунистическом Интернационале» («КПСС в рез.», ч. II, стр. 290–291).
Сталин этим не ограничился. Несмотря на капитуляцию от 16 октября, вернее сказать, пользуясь фактом этой капитуляции, в которой оппозиция признала себя виновной во фракционной борьбе, пленум вынес постановление: исключить Троцкого из членов Политбюро, а Каменева — из кандидатов в члены Политбюро. Последовало и вознаграждение наиболее усердных союзников Сталина: Куйбышев был введен в состав членов Политбюро и одновременно назначен председателем ВСНХ СССР, а председателем ЦКК на место Куйбышева был назначен Серго Орджоникидзе. В кандидаты в члены Политбюро были включены Ст. Косиор и Чубарь, а Бухарин вместо Зиновьева был поставлен во главе Исполкома Коминтерна в качестве «политического секретаря» (титул «председателя Исполкома Коминтерна», которым пользовался Зиновьев, ревнивый Сталин ликвидировал).
На XV партконференции (ноябрь 1926) Сталин выступил с докладом «О социал-демократическом уклоне в нашей партии», а лидеры объединенного блока с повторением своих обвинений против ЦК.
В докладе Сталина отмечалось уже начавшееся разложение блока. Сталин говорил о противоречиях между троцкистами и зиновьевцами, а также об отходе от оппозиционного блока бывших лидеров «Рабочей оппозиции» Медведева и Шляпникова. В частности, на конференции было сообщено, что Медведев и Шляпников отказались от «Бакинского письма» Медведева. В этом письме (написано в конце дискуссии 1923–1924 г.) Медведев охарактеризовал всю внутреннюю политику ЦК как антипролетарскую, а его международную политику — как авантюристическую. «Бакинское письмо» осуждало раскольническую политику Коминтерна и западных компартий, которых «Бакинское письмо» оценивало как «оравы мелкобуржуазной челяди, поддерживаемые русским золотом» (Ем. Ярославский, «Краткая история ВКП(б)», 1930, стр. 455–456).
Прогноз Сталина о разложении блока между троцкистами и зиновьевцами, его ожидания, что такое разложение скажется на самой конференции (ибо аппарат вел интенсивную работу в этом направлении) не совсем оправдались. Только Крупская отошла от оппозиции, что Сталин и сообщил торжественно в своем заключительном слове. Но отошла она не потому, что считала политику Сталина ленинской политикой, а потому, что «оппозиция зашла слишком далеко в своей критике». Она боялась, что из критики оппозиции против ЦК и советского правительства народ может сделать антикоммунистические выводы и выступить против коммунистической диктатуры вообще. Но в каких муках, как неохотно, под каким тяжким аппаратным давлением она отходила от Зиновьева и Каменева, показывает хотя бы тот факт, что заявление об этом отходе появилось в печати только через полгода после XV конференции («Правда», 20 мая 1927 г.).
Троцкий, Зиновьев, Каменев по-прежнему настаивали на своей правоте, по-прежнему доказывали невозможность строить «социализм в одной стране», но в то же время заверяли ЦК (Сталина), что они лояльно будут выполнять решения партии и ее ЦК, тем более, что союзник Сталина — председатель правительства Рыков напомнил оппозиции на XV партконференции, что партия никому не позволит без конца испытывать ее терпение («Правда», 5 ноября 1926 г.). Правая рука Сталина по теоретическому обоснованию партаппаратной борьбы против оппозиции, Бухарин, на той же конференции напомнил лидерам оппозиции, что они все еще не отказались от своего обвинения ЦК в «бюрократической деградации» и что если они будут продолжать кричать о «термидоре», то партия с ними разделается окончательно («Правда», 10 ноября 1926 г.).
Бывший меньшевик, а теперь наиболее крикливый сталинец Ю. Ларин потребовал покончить с оппозицией немедленно, изгнав ее из партии, или вопрос будет решаться пулеметами на улицах, как это было в 1918 году с левыми эсерами (В. Souvarine, "Stalin", p. 439, Seeker and Warburg, London). В этой атмосфере предрешенного изгнания оппозиции из партии, в условиях, когда каждому было ясно, что вопрос не в том, что оппозиция будет исключена, а в том, когда это случится, — совершенно нельзя понять оборонительную тактику оппозиции. Ведь это Сталин сообщил на конференции, что «недавно на пленуме ЦК и ЦКК Троцкий заявил, что принятие конференцией тезисов об оппозиционном блоке должно неминуемо повести к исключению лидеров оппозиции из партии» (Сталин, Соч., т. 8, стр. 293). Но Сталин дипломатически успокаивал партию: «Я должен заявить, товарищи, что это заявление Троцкого лишено всякого основания, что оно является фальшивым» (там же). Зачем нужно было Сталину это уже действительно фальшивое заявление? Ответ ясен из доклада Сталина: признав свою вину в создании фракции, оппозиция сделала лишь первый шаг (Сталин: «Это, конечно, не мало. Но этого недостаточно»), теперь она должна сделать второй шаг: признать свою вину в проповеди антиленинской идеологии. Тем временем, по точному распределению функций среди членов Политбюро и ЦК, Сталин сам играл, как обычно, роль миролюбивого «генсека», а его соратники в один голос утверждали, что и «первый шаг» оппозиции — «Заявление 16 октября» — не является искренним. Мало бить оппозицию, надо ее добить. Бывший лидер Коминтерна, гордый и чванливый претендент в преемники Ленина — Зиновьев — еще года два тому назад был беспомощен в своей обороне и жалок в своем падении, когда отвечал сталинцам на XV конференции. Вот оправдание Зиновьева:
«Мы считаем этот шаг (Заявление 16 октября. — А. А.) обязывающим нас и что все то, что мы там заявили, будет нами безусловно выполнено…
Это не есть договор каких-нибудь сторон. Уже по этому одному не может быть места тому, что называется дипломатией, «ходами» и т. п. Это есть обязательство подчинения, открыто заявленное перед партийной массой, партией и ее руководящими учреждениями… В заявлении от 16 октября мы говорим, что останемся при тех принципиальных взглядах, которые мы, как меньшинство партии, защищали в последнее время… Вы знаете, что Политбюро, обсудив наше заявление, признало это заявление достаточным, как минимум, обеспечивающий партийное единство… Часть товарищей думает, что эта часть заявления предвещает новую борьбу… Я заявляю перед ЦК и ЦКК, что мы употребим абсолютно все усилия, сделаем все возможное для того, чтобы такие опасения не оправдались. Ни в какой мере это не является лазейкой для попытки новой дискуссии.
