Разумеется, Сталин никаких документов, из которых было бы видно, что Троцкий требовал отмены решений X съезда, не представил. 3 октября 1927 г. Сталин направил в Политсекретариат Коминтерна выдержку из «Заявления 46-ти» от 15 октября 1923 г., которого Троцкий никогда не подписывал. Но и в этом заявлении Пятакова, Преображенского, Серебрякова и др. говорилось лишь следующее: «объективно сложившийся после X съезда режим фракционной диктатуры внутри партии пережил себя» (там же, стр. 163, выделено мною. — А. А).

В том-то и заключалась вся беспомощность оппозиции «большевиков-ленинцев» (как она стала себя потом именовать), что она считала «священным» и неприкосновенным все, что Ленин делал, в том числе и этот явно драконовский «исключительный закон против партии» — решение X съезда, а Сталин его последовательно применял на путях ликвидации думающей, рассуждающей и критикующей партии, чтобы от «фракционной диктатуры» перейти к диктатуре личной. Оппозиция это видела, героическими словами боролась со Сталиным, но панически боялась тени Ленина. В этой обстановке собрался новый объединенный пленум ЦК и ЦКК (21–23 октября 1927 г.) с повесткой дня:

Первый пятилетний план (Рыков),

Работа в деревне (Молотов),

Информация председателя ОГПУ Менжинского о связях оппозиции с контрреволюцией,

Об исключении из ЦК Троцкого и Зиновьева (Политбюро ЦК и президиум ЦКК).

Партийная пропаганда, да и западная литература, идею индустриализации страны всегда приписывали Сталину. Между тем, нет ничего ошибочнее такого утверждения. План индустриализации был коллективным творчеством, разработанным специальной комиссией Политбюро во главе с председателем правительства, главным заместителем Ленина по экономике СССР — Рыковым. Все главные установки общего плана индустриализации, ее пропорции, ее темпы, ее приоритеты (преимущественное развитие тяжелой промышленности, особенно производства средств производства) были представлены комиссией Рыкова Политбюро ЦК накануне XIV съезда, то есть тогда, когда в его состав входили Троцкий, Зиновьев, Каменев. Этот план был единогласно утвержден Политбюро, а потом столь же единодушно он был утвержден на XIV съезде в резолюции съезда о работе ЦК. Первый пятилетний план также был разработан новой комиссией Политбюро под председательством Рыкова с участием председателя Госплана Кржижановского.

Вот как раз о директивных установках первой пятилетки и докладывал пленуму Рыков. В резолюции пленума, написанной Рыковым, говорится, что при составлении пятилетки «в соответствии с политикой индустриализации страны, в первую очередь должно быть усилено производство средств производства… Наиболее быстрый темп развития должен быть придан тем отраслям тяжелой индустрии, которые подымают в кратчайший срок экономическую мощь и обороноспособность СССР», но, вместе с тем, резолюция особо подчеркивает: «В области отношений между развитием тяжелой и легкой индустрии равным образом необходимо исходить из оптимального сочетания обоих элементов… Промышленность, производящая предметы потребления, должна довести количество и качество своей продукции до такого предела, чтобы было обеспечено значительное повышение душевой нормы потребления трудящихся», и, в ответ оппозиции, в резолюции записано:

«Неправильно исходить из требования максимальной перекачки средств из сферы крестьянского хозяйства в сферу индустрии, ибо это требование означает не только политический разрыв с крестьянством, но и подрыв сырьевой базы самой индустрии, подрыв ее внутреннего рынка, подрыв экспорта и нарушение равновесия всей народно-хозяйственной системы» («ВКП (б) в рез.», ч. II, стр. 371–376).

Единственный творческий вклад, который Сталин внес в план индустриализации, когда он избавился от Рыкова, Бухарина, Томского, заключался в том, что он радикально пересмотрел установки и решения данного пленума по пятилетке о соблюдении правильной пропорции в развитии экономики и сделал «военно-феодальную эксплуатацию крестьянства» (Бухарин) основой финансирования индустриализации, о чем у нас будет речь впереди.

Деревенская политика ЦК в изложении Молотова была представлена как смесь идей Сталина и Бухарина, ничего оригинально молотовского там не было (Молотов, которого Ленин метко окрестил «каменным задом», не был политиком большого формата, а был и оставался партаппаратчиком сталинской школы — не рассуждающим при принятии плана Сталина, скрупулезным в его интерпретации и жестоким до бездушности в деле его проведения в жизнь).

Центральным пунктом повестки дня стал третий вопрос — вопрос об оппозиции, а именно об исключении Троцкого и Зиновьева из ЦК. Для этого, согласно решению X съезда, требовалось 2/з голосов объединенного пленума ЦК и ЦКК, причем кандидаты в члены ЦК тоже имели право решающего голоса на таком пленуме. Поскольку же из 269 членов и кандидатов ЦК и ЦКК, избранных на последнем съезде, на стороне оппозиции стояло только 13 человек, судьба лидеров оппозиции была предрешена.

В центре дискуссии стали два вопроса:

обвинение Политбюро против оппозиции в продолжении ею фракционной деятельности и в ее связях с контрреволюцией;

требование оппозиции об опубликовании «Завещания» Ленина и снятии Сталина с поста генерального секретаря.

После доклада Политбюро выступили лидеры оппозиции. Весьма агрессивны были в своих выступлениях Зиновьев и Каменев.

Зиновьев сказал: «Чем может похвастаться сталинское руководство? Ошибка на ошибке, поражение за поражением: в итоге политическое банкротство» («Пятнадцатый съезд ВКП(б) Стенограф, отчет», ч. I, стр. 385).

Каменев сказал: «Мы заявляем, что в какое бы положение ни поставила нас потерявшая голову группа сталинцев-раскольников, мы будем отстаивать дело Ленинской партии против могильщиков революции» (там же, стр. 386),

Троцкий добавил, что «XV съезд явится высшим торжеством аппаратной механики сталинской фракции» (там же, стр. 387).

«Завещание»-письмо Ленина было адресовано XII съезду (1923). Люди, стоявшие теперь во главе оппозиции, имели тогда большинство в ЦК и безболезненно могли снять Сталина при желании и договоренности между собою, но они отказались снять Сталина и выполнить последнюю волю Ленина, более того, они вместе со Сталиным решили тогда скрыть от партии это «завещание». Теперь, когда дело снятия Сталина было безнадежным, а публикация «завещания» зависела исключительно от него же, оппозиция неожиданно решила поднять на пленуме данное требование. Но Сталин не был бы Сталиным, если бы он в свое время не принял мер, страхующих его от обвинения, что он или ЦК скрывали «завещание» Ленина. Эти меры очень пригодились ему сейчас. Сталин доказывал, что если кто и скрывал «завещание», то это делали как раз Троцкий, Зиновьев, Каменев, которые, видите ли, более были заинтересованы в скрытии ленинского «завещания», так как в «завещании» Ленин говорит об их политических ошибках, а о политических ошибках Сталина не говорит ничего.

Свой ответ Сталин начал с объяснения, почему оппозиция сосредоточила огонь на его личности. Говорил он о себе, как обычно, в третьем лице: «Вы слышали здесь, как старательно ругают оппозиционеры Сталина, не жалея сил. Это меня не удивляет, товарищи. Тот факт, что главные нападки направлены против Сталина, этот факт объясняется тем, что Сталин знает, лучше, может быть, чем некоторые наши товарищи, все плутни оппозиции, надуть его, пожалуй, не так-то легко, и вот они направляют удар прежде всего против Сталина» (Сталин, Соч., т. 10, стр. 172). Чтобы доказать, что «хулиганская травля» вождей большевизма есть историческая профессия Троцкого, Сталин вытащил вновь на свет Божий произведения Троцкого периода эмигрантских драк между Троцким и Лениным. В частности, он процитировал личное письмо Троцкого к председателю социал-демократической фракции в IV Государственной думе Чхеидзе. Письмо написано в апреле 1913 г., отражает эпоху драки между Августовским блоком Троцкого и новым ЦК Ленина, созданным в Праге в январе 1912 г. Письмо это было перехвачено царским департаментом полиции и в руки Сталина попало еще при жизни Ленина. Ленин не придал ему никакого значения, ибо спор между Троцким и Лениным решило абсолютное единство их взглядов в решающий момент по решающему вопросу — об организации и проведении Октябрьского переворота. К тому же, вступая в блок с Зиновьевым и Каменевым, Троцкий открыто заявил, что во всем, что его разделяло до революции с Лениным, прав оказался Ленин, а не он, и что «уже сам по себе тот факт, что я вступил в большевистскую партию… доказывает, что я сложил на пороге партии все то, что отделяло меня до той поры от большевизма» (Сталин. Соч., т. 9, стр. 83).