— Зачем? Мы, надеюсь, этих парламентских порядков заводить не будем.

— Но моя отставка будет для немцев означать радикальный поворот политики и усилит их доверие к нашей готовности подписать на этот раз мирный договор.

— Пожалуй, — сказал Ленин, размышляя. — Это серьезный политический довод» (Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 117–118).

На том же заседании ЦК от 22 февраля группа членов ЦК подала заявление о выходе из ЦК, чтобы иметь свободу действия против политики «самоубийства» «ничтожного большинства» ЦК, которое капитулирует перед германским империализмом. Его подписали четыре члена ЦК — Бухарин, Урицкий, Ломов, Бубнов. Другая группа членов ЦК — Иоффе, Крестинский, Дзержинский подписали данное заявление с той оговоркой, что они тоже осуждают решение ЦК о капитуляции, но, чтобы не было раскола в партии, не выходят сейчас из ЦК («Протоколы ЦК…», стр. 209–210). Таким образом, по вопросу о капитуляции ЦК вновь раскололся фактически на две равные части — 7 человек за капитуляцию, 7 человек против.

23 февраля был получен немецкий ответ. Немцы, видимо, убедились, что Ленин решил капитулировать любой ценой, кроме потери власти, к которой он пришел не без их помощи. Ответ немцев содержал новые условия, куда худшие, чем тем, которые отвергла делегация Троцкого 28 января (10 февраля). По новым условиям, Россия теряла всю территорию Прибалтики, часть Белоруссии, города Карс, Батум и Ардаган Россия должна была уступить Турции, она должна немедленно вывести войска из Финляндии и Украины, заключить мир с Украинской народной республикой (Радой), сейчас же приступить к полной демобилизации армии, да еще уплатить Германии шесть миллиардов марок контрибуции («Документы внешней политики СССР», т. I, Москва, 1957, стр. 119–124, 446). Советская Россия должна была принять эти условия в течение 48 часов, немедленно направить в Брест-Литовск делегацию для подписания мира в трехдневный срок.

Таков был новый ультиматум Берлина. Ленин, признавая, что он заключает «похабнейший и унизительный мир», сравнивал его условия с условиями Тильзитского мира для пруссаков (1807), но историческая аналогия не выдерживала никакой критики: в Тильзите Россия спасла трон прусского короля и отстояла сохранение Пруссии, как государства, сама же не теряла ни одного клочка собственной территории, наоборот, приобрела Белостокскую область, разделила сферы влияния в Европе между Францией и Россией, а теперь? Теперь прусский король и германский кайзер ставил перед Россией условия, которые отбрасывали Россию на 250 лет назад в отношении ее западных территориальных приобретений. Для мало-мальски политически мыслящего человека было ясно, что такие неслыханно жестокие для России требования стали возможными из-за полного разложения русской армии теми же большевиками на те же немецкие деньги под лозунгом мира любой ценой. Ленина можно было бы обвинить в сознательной измене не только России, но и большевизму (в последнем его обвиняли его левые коллеги), если бы он допускал мысль хотя бы на одну минуту, что не разорвет мир с Германией при первой же безнаказанной возможности. Ленина страшно злила наивность его оппонентов из ЦК, думавших о моральных или юридических обязательствах соблюдать договор, который можно будет разорвать, когда условия изменятся.

Начался второй этап борьбы Ленина в ЦК за принятие нового немецкого ультиматума. Заседание ЦК от 28 февраля как раз и посвящено новому немецкому ультиматуму. На нем присутствуют 15 членов ЦК и 5 руководящих деятелей правительства с совещательным голосом. Левые, подавшие заявление на прошлом заседании о выходе из ЦК, тоже присутствуют как члены ЦК, так как их отставка еще не была принята. Атмосфера исключительно напряженная. Групповая борьба зашла настолько далеко, что иногда создается впечатление, что в ЦК представлена не одна, а две партии не только с разной тактикой, но и с разными программами: одна партия — партия «мира в одной стране», «партия социализма в одной стране» (Ленин), другая партия — «партия войны», «партия мировой революции» (Бухарин). Между ними болтается еще одна буферная группа, которая умом с Лениным, а душой с Бухариным. Это группа Троцкого. Сталин идет с Лениным, резервируя за собою право для отступления. Поэтому он часто маневрирует и никогда не сжигает мостов ни к Троцкому, ни к Бухарину. Троцкий спрашивал: «Какова была позиция Сталина? У него, как всегда, не было никакой позиции. Он выжидал и комбинировал. "Старик все еще надеется на мир, — кивал он мне в сторону Ленина, — не выйдет у него мира". Потом он уходил к Ленину и делал, вероятно, такие же замечания по моему адресу» (Троцкий, «Моя жизнь», ч. II, стр. 122). Это более, чем вероятно. Никто ведь не играл в политике так виртуозно и одновременно на двух разных инструментах разные ноты, как это делал Сталин.

Исчерпав за последние две-три недели все свои аргументы за немедленное заключение мира, Ленин прибегает к самому последнему и решающему средству, — ультиматуму, к которому он прибегал и накануне Октябрьского переворота, требуя от ЦК начать восстание. В протоколе ЦК этот ультиматум изложен так: «Тов. Ленин считает, что политика революционной фразы окончена. Если эта политика будет теперь продолжаться, то он выходит и из правительства и из ЦК» («Протоколы ЦК…», стр. 211).

Создалась реальная угроза раскола партии, поскольку Ленин сделал свое заявление в форме, не допускающей сомнения в его решимости стать на путь создания второй большевистской партии. Оно произвело соответствующее впечатление на группу Троцкого. Троцкий сказал, что «вести революционную войну при расколе в партии мы не можем… Нужно было бы максимальное единодушие; раз его нет, я на себя не возьму ответственности голосовать за войну» (там же, стр. 211–212).

Это выступление Троцкого предрешило победу Ленина, так как воздержание членов группы Троцкого автоматически превращало группу Ленина в ЦК в большинство при решении вопроса о мире. На группу Бухарина ни ультиматум Ленина, ни заявление Троцкого не произвели никакого впечатления. Бухарин сказал, что предъявленные немцами условия нисколько не оправдывают старого прогноза Ленина, а единомышленник Бухарина — Ломов прямо заявил: «Если Ленин грозит отставкой, то напрасно пугаются. Надо брать власть без В. И. (Ленина. — А. А.). Надо идти на фронт и делать все возможное» (там же, стр. 213–214). Но как раз тогда, когда начало выясняться общее положение в пользу Ленина, то один из его же группы изменил Ленину — это был Сталин. Он прямо и недвусмысленно заявил: «Можно не подписывать, но начать мирные переговоры» (там же, стр. 212).

Этот рецидив «троцкизма» Сталина, когда уже сам Троцкий открывал Ленину дорогу к миру, страшно возмутил Ленина. Ленин видел, что победа позиции Сталина означала бы гибель советской власти. Вот почему Ленин во втором своем выступлении основной удар нанес Сталину. Ленин сказал:

«Сталин не прав, когда он говорит, что можно не подписать. Эти условия надо подписать. Если вы их не подпишете, то вы подпишете смертный приговор Советской власти через три недели… Я ставлю ультиматум не для того, чтобы его снимать» (там же, стр. 213).

Сталин вернулся в лагерь Ленина, хотя и не без оговорок. Выступая второй раз, он заметил: «Мы полагаем, что немец все делать не может» (там же, стр. 213). После долгих и продолжительных прений (было 21 выступление, некоторые выступали по два-три раза) Ленин сформулировал вопросы голосования:

1) Принять ли немедленно германские предложения?

За голосовали 7 членов ЦК (Ленин, Стасова, Зиновьев, Свердлов, Сталин, Сокольников, Смилга); против — 4 члена ЦК (Бухарин, Ломов, Урицкий, Бубнов); воздержались — 4 члена ЦК (Троцкий, Крестинский, Дзержинский, Иоффе).

2) Готовить ли немедленно революционную войну?

За голосовали единогласно все члены ЦК. («Протоколы ЦК…», стр. 215)

Таким образом прошло предложение Ленина о безусловном принятии нового немецкого ультиматума. Оно было принято меньшинством наличных членов ЦК, так как воздержавшиеся члены ЦК (4 чел.) фактически стояли на позициях противников мира — на позициях группы Бухарина. Группа Бухарина из своего поражения сделала соответствующие выводы — ее члены подали заявление о выходе из ЦК и из правительства.