Рязанов (этот человек долгие годы был директором Института Маркса, Энгельса, Ленина при ЦК) кончил свою речь так:

«Ленин готов отступать, отступать и отступать, даже тогда, когда Троцкий хватает его за фалды.

Я скажу, что этому отступлению есть предел. Я не скажу, что измена и предательство» (стр. 76), но отрицая измену, он намекал на нее.

О пределе, дальше которого нельзя пойти, говорил и Троцкий. Он говорил, что для него этот предел наступит тогда, когда немцы потребуют заключения мира с Украинской радой, а ЦК и правительство должны дать гарантию, что до этого предела они не дойдут (стр. 72). На это Свердлов, сторонник капитуляции, ответил так:

«Вчера в ЦК т. Троцкий предложил нам соответствующую резолюцию о том, что мир с Винниченками (т. е. с Украинской народной республикой. — А. А.) недопустим. Но мы ее отвергли. Мы не признали невозможным и мир с Винниченко» (стр. 80). (Интересно, что этот протокол заседания ЦК от 6 марта числится в списке «ненайденных», ибо иначе невозможно было бы обвинять Троцкого, что это он виноват в том, что мирная делегация Украинской рады во главе с Голубовичем в Брест-Литовске была признана, тогда как ее признал ЦК во главе с Лениным.)

Очень смелым, многозначительным, раскрывающим связь между немецким курсом на разложение большевиками русской армии и политикой капитуляции Ленина сегодня было выступление видного деятеля партии Оболенского (Осинского). Он заявил, что еще во время контрнаступления немцев летом 1917 года на Рижском фронте «немцы, несомненно, имели абсолютную возможность раздавить русскую революцию, точно так же, как русскую армию. Почему они не сделали этого?

Потому, что они рассчитывали достичь своих целей еще более легким способом: они дожидались внутреннего разложения… ожидали победы партии мира, которой они считали большевиков» (стр. 82).

Почему же тогда немцы наступают после победы такой «партии мира»? Оболенский имеет ответ: советская власть оказалась в глазах германского империализма «совершенно неработоспособной с его точки зрения, совершенно неспособной заключить с ним ту сделку, которая была нужна» (стр. 82–83). Он закончил: «Все те обещания, которые дает т. Ленин, являются совершенно пустыми речами» (стр. 85).

Коллонтай решительно выступила против капитуляции и закончила речь возгласом «Да здравствует революционная война!», вызвавшим аплодисменты в зале.

Из сторонников Ленина, членов ЦК, выступили, кроме Свердлова, еще Зиновьев, Сокольников, Смилга, Сергеев. Они, в основном, повторяли аргументы Ленина.

По данному, столь судьбоносному для власти Ленина вопросу Сталин не обмолвился ни одним словом в пользу мира. Это было очень странно и загадочно. Такое поведение Сталина даже в сталинской историографии осталось без объяснения. Мы уже видели определенные колебания в позиции Сталина во время обсуждения вопроса о мире на заседаниях ЦК, хотя голосовал он за Ленина. Опубликован один документ ЦК от 13 мая 1918 года, который проливает, может быть, некоторый свет на поведение Сталина. 13 мая 1918 года на заседании ЦК, через два месяца после VII съезда, обсуждались «Тезисы о современном политическом положении» Ленина. По вопросу о внешней политике там сказано:

«Внешняя политика советской власти никоим образом не должна быть изменяема. Наша военная подготовка еще не закончена, и потому общим лозунгом остается по-прежнему: лавировать, отступать, выжидать…» (Ленин, Сочинения, 4-е изд. т. 27, стр. 325). В примечании к этим тезисам в протоколе VII съезда сказано: «13 мая тезисы обсуждались на заседании ЦК партии. За тезисы Ленина голосовали все, кроме Сокольникова и Сталина» («VII съезд РКП(б)», стр. 229).

Однако вернемся к съезду.

В заключительном слове Бухарин сказал, что основной вопрос, на который нужно дать ясный ответ, сводится к следующему: возможно ли теперь с нашей стороны ведение войны? Когда Бухарин указал, что его сторонники отвечают на этот вопрос «возможно», а сторонники Ленина — «невозможно», то Ленин крикнул с места: «Возможно!» Эта реплика Ленина дала повод Бухарину поставить другой вопрос:

«Если эта война возможна в ближайшем будущем, то нужно спросить сторонников того течения, которое представляет Ленин, на чем же в конце концов они базируют свою позицию? Ведь как раз центральный пункт ваших аргументаций, всех ваших речей, резолюций и выступлений, митинговых и съездовских и всяких иных заявлений в том, что сейчас, в силу объективных причин, при разложении армии, при современном состоянии продовольственного дела, при развале транспорта и пр. войну вести мы не можем» (там же, стр. 101–102).

В своем заключительном слове Ленин остановился на речах Рязанова, Радека, Бубнова, Урицкого, Троцкого и Бухарина. Рязанову он ответил, что Рязанов прав, когда утверждает, что «Ленин уступает пространство, чтобы выиграть время» (стр. 109). Утверждение Урицкого, что мир с немцами есть «Каносса», «предательство» — все это взято Урицким из левоэсеровской критики (стр. 110–111). Обращаясь к Троцкому, Ленин сказал, что Троцкий требует от него обещания не подписать мира с Украинской народной республикой (Радой), но он, Ленин, «ни в коем случае такого обязательства на себя не возьмет… Никогда в войне формальными соображениями связывать себя нельзя» и, обращаясь к съезду, Ленин добавил, если вы думаете иначе, «тогда отдавайте посты Троцкому и другим» (стр. 112). Слабым и малоубедительным был ответ Ленина Бухарину. На резко поставленный вопрос — возможна ли в ближайшем будущем война, Ленин ответил «диалектически»: «возможна, а сейчас надо заключить мир. Тут никакого противоречия нет» (стр. 110)*.

* Вместе с докладчиками за мир выступили 9 делегатов, против мира — 11 делегатов. И все-таки победили сторонники мира. Но тут секрет победы очень простой — Ленин по испытанному методу организовал (а не созвал) съезд из большинства сторонников своей линии (так постоянно поступал впоследствии и Сталин). На этот факт уже обратил внимание Бухарин в своем докладе, когда заметил, что сторонники мира «имеют на этом съезде громадное большинство» (там же, стр. 39).

Закончились доклады, заключительные слова и прения. Приступили к голосованию — резолюция Ленина о ратификации мира была принята большинством: 30 голосов — за, против — 12, воздержалось — 4 (там же, стр. 175).

Когда начали обсуждать добавления и поправки, то острые споры разыгрались вокруг тактики Троцкого в Брест-Литовске, которая была выражена в формуле «ни войны, ни мира». Были внесены три резолюции:

Резолюция Крестинского: «Тактика неподписания мира в Бресте была совершенно правильной тактикой».

Резолюция Зиновьева: «Съезд приветствует брестскую советскую делегацию за ее громадную работу в деле разоблачения германских империалистов, в деле вовлечения рабочих всех стран в борьбу против империалистических государств» (стр. 131). Резолюция Зиновьева, за спиной которого стоял Ленин, дипломатически обходила вопрос о правильности или неправильности тактики Троцкого. Угадав смысл маневра резолюции Зиновьева, Троцкий заявил, что в Бресте он вел тактику, одобренную большинством ЦК, что подтвердил и сам Зиновьев (Зиновьев: «Троцкий по-своему прав, когда сказал, что действовал по постановлению правомочного большинства ЦК». — Стр. 134–135).

Когда проголосовали обе эти резолюции, создалась совершенно путаная картина: за резолюцию Крестинского голосовало 15 делегатов, против — 4; за резолюцию Зиновьева — 20, против 3. Поэтому председательствующий Свердлов объявил обе резолюции принятыми, что вызвало протест Зиновьева.

Чтобы внести полную ясность и заставить своих противников раскрыть карты, Троцкий внес собственную резолюцию, осуждающую Троцкого: «Съезд считает заявление нашей делегации о неподписании мира ошибочным» (стр. 133). После бурных дебатов, резолюция Троцкого, резолюция об осуждении его тактики в Бресте, была отвергнута съездом (стр. 137), а была принята более или менее каучуковая резолюция Зиновьева. Ленин, который в заключительном слове говорил, что «тактика Троцкого, поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан» (стр. 111), теперь, во время дебатов вокруг тактики Троцкого, не сказал ни слова. Не мог он опровергнуть и заявление Троцкого, что в ноябре 1917 года с немцами можно было заключить мир на лучших условиях, но «все, в том числе и т. Ленин, говорили: «Идите и требуйте от немцев ясности в формулировках, уличайте их, при первой возможности оборвите переговоры и возвращайтесь назад» (стр. 66).