— Можешь убить нас, но мы отсюда не стронемся, — добавил второй.

— Вы сошли с ума. И что собираетесь тут делать? Здесь ничего нет, только немного тепла. Не умрете от холода — так умрете от голода, или вас убьют эти. Какая разница?

Он позволил им отдохнуть, уверенный в том, что потом воины почувствуют себя лучше и продолжат путь. Летописец-командир ошибался. Многие из последних сил дотащились до источника, разделись и погрузились в воду, в чудесную ванну, приносившую утешение после перенесенных страданий, лишений, холода. Ксен знал, что они думают, и я тоже знала. Лучше умереть от истощения в резервуаре чудесного источника, словно в теплом лоне, чем вновь терпеть мороз и беспрестанную боль.

Ксену удалось так или иначе поднять на ноги большую часть, но человек тридцать остались: они не могли даже идти, тем более — нести доспехи. Тогда он смирился.

— Хорошо. Но мы обещали вам, что никого не бросим, и я собираюсь сдержать слово. Пойдем вперед, а когда найдем какое-нибудь укрытие — пришлю за вами.

Я никогда не забуду взгляды этих нагих юношей, похожих на детей, плещущихся в прозрачной воде: парни смотрели, как мы уходим, с бесконечной тоской в глазах. Ксен пробормотал, что они напомнили ему товарищей Одиссея в стране лотофагов, но я не знаю, что имелось в виду.

Думаю, наша усталость обусловилась также и воздухом. Я никогда прежде не забиралась так высоко — впрочем, как и остальные, — но понимала, что дыхание здесь гораздо более учащенное, чем обычно, и каждое движение давалось мне с большим трудом, чем на равнине.

Мы наконец догнали головные отряды армии, и Софос поспешил навстречу:

— Заходите внутрь; есть еда и питье, можно поспать в тепле, места хватит всем. Люди не проявляют к нам враждебности.

Ксен обрадовался:

— Наконец-то хорошая новость. Дай мне лошадей или мулов, еды, сухую одежду и отряд — из тех, кто отдохнул и набрался сил: все это нужно мне срочно.

Я по-прежнему думала о юношах, оставшихся в источнике, в облаке пара. Солнце начинало клониться к закату. Ночь надвигалась, точно темный плат, покрывавший часть неба. Им осталось жить час, может, два. Не больше.

Ксен получил мулов и лошадей. Отдал распоряжения Эврилоху из Лус и Ликию, после чего во главе отряда из легких пехотинцев и фракийцев двинулся обратно.

Юноши играли и брызгались водой, но снаружи с каждым мгновением становилось все холоднее. Свет мерк, пар сгущался и садился инеем на ветви кустов и высохших деревьев, тянувшихся к небу в немом отчаянии. Луна, все еще бледная, выходила из-за горного хребта, равнодушно наблюдая за происходящим. Сквозь пар доносились голоса, образы становились размытыми, звуки, множимые эхом, — нечеткими.

Скоро наступит ночь.

Скоро наступит смерть.

Черное божество с черепом вместо головы спускалось с обледенелых гор, не оставляя следов на девственном снегу, рассекая ветер. Невидимое, оно вело за собой отряды убийц, стремившихся вниз по склонам с оружием в руках.

Юноши видели, что они идут, но никак не реагировали: к чему? Смерть будет быстрой и теплой: горячая кровь смешается с горячей водой, — а после нахлынут мрак и тишина.

На вершине холма показался Ксен; он прикрикнул на коня, тот заржал, выдыхая из ноздрей пар, словно дракон. Выхватив меч, Ксен испустил боевой клич.

И тут же за его спиной возникли пятьдесят воинов — утоливших голод, хорошо вооруженных.

Они выстроились полукругом в несколько рядов по всему склону, чтобы не оставить противнику пути к отступлению. Двигаясь, греки поднимали снежную пыль. В ореоле радужного сияния воины бросились на врагов — тех самых, что нападали на хвост колонны, добивая одиноких, ослабленных; тех, что с криком налетали ночью, чтобы захватить добычу и вьючных животных, которые уже не могли подняться.

Фракийцы и спартанцы яростно сражались с дикарями, беспощадно рубили одного за другим, насаживая на копья, пронзая мечами.

Белая равнина окрасилась красным, над ней опустилась тишина.

Ксен не принимал участие в битве; в этом не было необходимости.

Он наблюдал за уничтожением врага, неподвижно сидя верхом на своем Галисе, и только когда все кончилось, ударил коня пятками и поскакал вперед. Спешившись, приблизился к источнику, из которого уже не доносилось ни голосов, ни плеска. Пройдя через облако пара, встал перед товарищами — те, замерев, наблюдали за происходящим, прислушиваясь к звукам битвы.

Ксен посмотрел на них и пересчитал. Все на месте.

— Вылезайте, одевайтесь и облачайтесь в доспехи. В четырех стадиях отсюда найдете все: крышу над головой, пищy и огонь. Вы спасены!

Воины смотрели на него, словно на чудесный призрак; потом вышли из воды, не проронив ни слова, влезли в сухое, надели доспехи и сели в седла.

Смерть подождет.

Еще до наступления темноты отставшие вошли в деревню.

* * *

Никто из нас никогда прежде не видел подобных мест. Здесь было по крайней мере около десятка больших деревень, где стояли дома с каменными стенами и соломенными крышами, но под каждым находилось еще и хранилище припасов. В этих подвалах обнаружилась всякого рода провизия и большие бочонки с пивом, легким и пенным, очень приятным на вкус. Мы нашли также кур и гусей, ослов и мулов, в деревнях очень кстати оказались большие сараи, полные сена, и помещения для людей.

Там наконец-то было тепло. После стольких страданий наши люди могли подкрепить силы и спать спокойно, не слушая яростные крики дикарей. Ксен снова стал писать, он в мельчайших деталях заносил в свиток события последних дней, по очереди обходя деревни и делая заметки.

Полководцы — Клеанор, Тимасий, Агасий и Ксантикл — устроились в самых больших домах со своими женщинами, и я отправилась навестить Мелиссу: она спаслась и снова была с Клеанором.

— Теперь ты настоящая женщина, человек, способный выдержать любое испытание в жизни и проявивший храбрость и сердечность…

— Не по своей воле, — ответила она смеясь, — ты вынудила меня.

— Мне казалось, я поступаю правильно. И до сих пор так кажется.

— Ты назвала меня шлюхой.

— Извини. Не сдержалась.

— Я не имела возможности выбирать себе судьбу, но у меня есть чувства, и они всегда у меня были: ведь я женщина, как и ты.

— Теперь я это знаю.

— Не оскорбляй меня больше, или выцарапаю тебе глаза.

— Хорошо.

— Сколько нам еще осталось идти?

— Боюсь, этого никто не знает.

— Хочешь сказать, что никто понятия не имеет, куда мы движемся? Ведь Ксену наверняка это известно, а ты его подруга.

— Армия ориентируется по солнцу и старается все время держать курс на север. Ксен полагает, что нам еще предстоит пересечь большую горную цепь, прежде чем мы доберемся до моря.

— И сколько времени на это понадобится?

— Двадцати дней должно хватить. Никто из наших никогда не был в тех краях. Кроме того…

— Что такое?

— У меня есть кое-какие сомнения, страхи, подозрения…

— Какого рода?

— Может, это лишь ощущение, но слишком уж много совпадений: нас хитростью обезглавили, враждебные войска появляются словно по волшебству и преграждают нам путь, мы внезапно попадаем в ловушки — как у той бурной реки. Кроме того, самоубийственное сопротивление кардухов не имело никакого смысла… Есть невидимые враги, от которых трудно защищаться. Думаю, мы должны быть ко всему готовы.

Мелисса вздохнула и удрученно склонила голову.

— Не слушай меня, — продолжала я, — возможно, все это мне почудилось.

Мелисса подняла голову.

— Если что-нибудь случится, будь рядом; прошу тебя, помоги мне. Ты единственный человек, которому я доверяю.

— Думаю, Клеанор защитит тебя любой ценой. С ним ты в безопасности.

— Все равно будь рядом.

Я покинула ее и отправилась к Листре: она могла родить в любой момент, и я попросила Ксена выделить мне в помощь одного из лекарей, потому что сама ни малейшего понятия не имела, что делать.