Я уже давно угадала правду, не будучи в курсе деталей. Теперь я знала, что остаткам армии придется вновь сражаться против Великого царя и могущественной Спарты, желавшей, чтобы «десять тысяч» погибли или затерялись где-нибудь далеко-далеко, там, откуда не смогут вернуться.
Предполагалось, что они победят или исчезнут, но события пошли по третьему пути: греки победили и проиграли одновременно — и вопреки всяким ожиданиям возвращались домой.
Ксен говорил, что мы вскоре должны добраться до обитаемых мест, и, по его расчетам, весна уже близко. Действительно, он не ошибся, и я сама получила тому первое подтверждение, когда холодным, ясным утром встала набрать немного снега и растопить на огне. Неподалеку стоял лес — деревья с огромными стволами и большими голыми ветвями. Как только взошло солнце, воздух зазвенел от оглушительных воплей. Я во всю прыть припустилась к лагерю, но вскоре поняла, что бояться нечего. Меня никто не преследовал. В лесу звучали не человеческие голоса. То кричали птицы.
Никогда таких не видела, но путешественники, проходившие через наши деревни, описывали пернатых. Я потихоньку вернулась и стала, раскрыв рот, рассматривать: их оказалось несколько десятков — на ветках деревьев и даже на земле. При моем появлении они замирали, словно изображения на картинке. У самцов были ярко-лазурные воротнички и такого же цвета хвосты, похожие на царские мантии, украшенные большими расплывчатыми глазками из бронзы. Изящество и удивительная красота этих чудесных созданий шла вразрез с их голосами — однообразными, нестройными воплями.
Сначала я подумала, что это наши павшие в бою и погибшие в грозу товарищи кричат от отчаяния, сокрушаясь о безвременно окончившейся жизни, и, желая, чтоб их услышали, наполняют воздух жалобами. Но потом на моих глазах одна из птиц подняла хвост и раскрыла его полукругом: перья стали переливаться бронзой, лазурью, золотом и серебром, — и я чуть не заплакала от волнения. Нет, то был не плач смерти, но песнь и танец любви. Наверняка эти птицы считались священными и какое-нибудь здешнее божество через их изящные брачные игры возвещало приход весны!
Невольно утвердилась в своем давнишнем убеждении: природа не дает все свои дары одному существу. Одним — одно, другим — другое. Соловей — маленький, невзрачный, но пение его — щемящая мелодия, самая гармоничная во всем мироздании. Я подумала также, что в земном раю все, вероятно, было идеальным, и вначале боги наградили птиц, щеголявших передо мной своей ослепительной красотой, голосом, подобным соловьиному, чтобы показать свое бесконечное могущество.
После многодневного пути наконец добрались до реки, стремившейся в направлении, противоположном тому, в каком двигались прежде, и мы пошли по ее течению. На местном языке она называлась Арпас и бурливо спускалась в долину, куда хотели попасть и мы. Погода менялась: полноводные реки и потоки блестели словно хрусталь, в их широких излучинах скользили красивые серебристые рыбки. Внизу перед нами расстилалась широкая плодородная равнина с цветущими полями и блестящими изумрудными лугами. По мере нашего продвижения становились заметны деревни, над крышами домов которых неторопливо вился кольцами дымок, поднимаясь к розовому закатному небу.
Там была весна.
Армия вновь обрела прежний голос — звучный, мощный. Я уже забыла его, так давно не слышала. Долгие месяцы мы двигались почти в полной тишине, изнемогая от нечеловеческих мук, которые сердце переносило еще тяжелее, чем плечи и ноги. Невозможно долго жить без надежды и терять товарищей, одного за другим, погибающих от руки могущественного, невидимого и неумолимого врага — призрака зимы, в одеянии из бурь и тумана.
Мы постепенно спускались в долину, оставляя позади заснеженные склоны, и глазам нашим открывалась радостная картина: зеленые пастбища, поля, усеянные цветами. Люди сбрасывали шкуры, которые делали их похожими на зверей, и день за днем обретали прежний облик. Приятно было снова видеть мускулистые руки и ноги; лица утрачивали угрюмость, появившуюся из-за косматых бород, и обретали благородство благодаря ножницам и бритвам — инструментам забытой цивилизации.
И доспехи — в особенности доспехи, — потемневшие из-за сырости и отсутствия должного ухода, вновь заиграли ярким блеском бронзы, холодным сиянием железа и серебра; гребни шлемов, отмытые в воде ручьев, колыхались на ветру, красные, голубые, белые и охряные. Трубы, возвещавшие опасность или призывавшие воинов в строй, звучали теперь ясно и четко, голоса их стали острыми словно мечи.
Мы спустились в долину вечером, на закате, и я обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на ледяной мир, который оставляла. На мгновение мне показалось, будто вижу всадника — расплывчатую фигуру, сливавшуюся со снегом в последних лучах солнца, — одно из многочисленных воспоминаний, отказывающихся покидать меня…
Племена, населявшие долину, больше занимались торговлей, чем войной, больше обменом, чем сражениями. Некоторые деревни размерами походили на города.
Армия вызывала у них скорее интерес, а не страх, любопытство, а не враждебность. Одно из поселений, в глубине долины, представляло собой самый настоящий город, с каменными и деревянными домами и рыночной площадью, где продавалось все, что душе угодно: скот, пшеница, ячмень, птица и яйца, бобы, овощи. В том месте мне пришло в голову, что у ящика Софоса, вероятно, двойное дно: я видела, как он потратил приличное количество золотых дариев — имперских монет с изображением Дария Великого, стреляющего из лука. У прочих военачальников тоже нашлись персидские деньги. Наконец-то армия пополнила запасы продуктов и самочувствие людей сильно улучшилось после свежей еды.
Ксен много времени провел на рынке в сопровождении переводчика, говорившего по-персидски, пытаясь раздобыть интересовавшие его сведения. Через несколько часов его пригласили в дом к правителю города. Очевидно, слухи расползались быстро, и за чужестранцами стали приглядывать. Человек, пригласивший Ксена, великолепно владел персидским, и у переводчика не возникло проблем.
Правитель принял гостей в своем жилище — большом доме с внутренним садом и множеством слуг и служанок в местных нарядах.
— Нечасто видишь в нашем городе армии, подобные вашей. Судя по оружию и языку, вы греки. Как добрались сюда? — спросил он.
— Наш отряд состоит на службе у Великого царя. Мы потерялись в горах во время бури и чуть не погибли. Теперь должны найти способ добраться до моря, где находятся наши товарищи, и, надеюсь, ты нам в этом поможешь.
Хозяин велел подать жареное мясо и голубиные яйца, сваренные в подсоленной воде, дабы попотчевать гостя, и сделал вид, будто верит лжи касательно задачи похода.
— Буду счастлив помочь. Прежде всего пришлю в ваш лагерь проводника, он укажет путь. В обмен попрошу о небольшой услуге.
— Считай, что мы уже выполнили твою просьбу, — ответил Ксен. — О чем идет речь?
— Об этом вам сообщит проводник. Я предпочитаю лично не требовать возмещения от тех, кто пользуется моим гостеприимством.
Ксен взял на заметку этот обычай и после обеда вернулся в лагерь, чтобы рассказать о приглашении. К вечеру пришел проводник, крепкого телосложения человек с горделивой осанкой, снаряженный для долгого похода по горам. Очевидно, правитель не сомневался в том, что его просьба будет удовлетворена. Проводника приняли в палатке, игравшей роль штаба, в присутствии военачальников крупных подразделений.
— Мы признательны тебе за столь драгоценную для нас помощь, — начал Софос. — Прежде всего хотим знать, какое расстояние отделяет нас от моря.
— Через пять дней пути я отведу вас в место, откуда видно море. Вы ведь этого хотите?
Ни Софос, ни Ксен, ни другие полководцы не смогли скрыть огромной радости. Софос ответил:
— Конечно. А как мы сможем тебя отблагодарить?
— На второй день пути окажемся в краю, где обитает враждебное нам племя. Они постоянно делают набеги на наши земли, грабят нас и разрушают дома. Это дикие и свирепые горцы. Вы разорите их страну, сожжете деревни и возьмете все, что пожелаете, в том числе женщин.