— Неприятности тянутся за тобой, будто штормовой ветер с моря, саксонка! — голос был таким же жестким, как взгляд. — Я начинаю жалеть, что не оставил тебя в лесу.

Он повернулся, намереваясь выйти.

— Подожди! — крикнула Алана. — Как ты поступишь с Обри?

Меррик обернулся, лицо застыло, словно каменное.

Руки девушки нервно теребили юбку.

— Ты ведь не причинишь ему зла, правда? Он ничего плохого тебе не сделал.

Глаза рыцаря сузились.

— Я не обязан отчитываться перед тобой, саксонка, и не вижу необходимости отвечать.

Выражение лица Меррика было таким грозным, что Алану охватил ужас. Она не шевельнулась, но глаза смотрели на него с немой мольбой.

— Пожалуйста, я должна знать. В самом деле, он не сделал ничего дурного. Меррик молчал. Горячая боль обожгла ей горло.

— Сегодня утром ты спросил, что я отдам тебе в уплату. Тогда у меня не было ответа. Но если отпустишь Обри, я… я отдам себя в твои руки, уповая на милость.

Он продолжал молчать. Алана облизнула губы.

— Ты; слышишь меня, норманн? Я сдамся… на твою милость. Ты будешь волен… делать со мной все, что захочешь.

— На, мою милость! А разве мне знакомо милосердие?

— Тогда я обречена, — прошептала она. Сердце у нее сжималось от мучительной боли.

Может быть, она уже погибла. А он еще издевается над ней! Голубой огонь полыхал в его глазах.

— Как же ты забывчива, — насмехался рыцарь. — Ты не можешь торговаться, саксонка, потому что тебе нечего мне предложить! Я буду делать все, что захочу и когда захочу, невзирая на твое позволение-непозволение. Ты в моей власти, совершенно и целиком зависишь от моего милосердия! И так будет всегда. Не обманывай себя, полагая, что я прощу тебя. Не заблуждайся! Я разберусь с тобой… но позже.

Меррик ушел. На мгновение Алана застыла, потом бросилась к двери и постаралась ее открыть. Крик бессильной ярости вырвался у нее из груди. Она рухнула на пол, обливаясь слезами негодования. Норманн запер ее!

Прошло много времени, прежде чем Алана услышала звук отодвигаемого засова, и подняла глаза. Она сидела за столом, опершись лбом на руки. Дверь, скрипнув, медленно открылась. На пороге стоял Симон. В руках он держал поднос, но в комнату юноша не вошел.

Он протянул поднос Алане.

После того как поедите, миледи, вам следует спуститься в зал, чтобы помочь слугам подать ужин. Так распорядился милорд, сообщил ей парнишка холодным тоном.

«Миледи!» В любое другое время Алану рассмешило бы подобное обращение, но сейчас на сердце давили изнеможение и печаль. Она слабо улыбнулась и, встала.

— Спасибо, Симон, — Алана взяла у него из рук поднос, подумав, что паренек, когда вырастет, станет красивым и привлекательным молодым человеком.

Он будет похож на своего дядю… Она резко оборвала себя. Меррик… привлекательный? Боже милостивый, как это ей в голову взбрело?

Алана едва притронулась к еде, хотя и попробовала заставить себя что-либо съесть. Не тратя времени зря, она спустилась вниз в дымную кухню. Не успела она войти, как ее заметила Сибил. Сестра сразу же оказалась рядом. Подбоченясь, Сибил устремила на Алану сверкающий взгляд.

— Вот и ты! — выпалила она. — Известно ли тебе, что все уже в замке знают, как ты утром защищала старика? Можно не сомневаться, скоро меня начнут называть дочерью дьявола только из-за того, что ты моя сводная сестра! Всем хорошо известно, что это твоя мать передала тебе проклятие Господа, а наш отец тут ни при чем. «Дочь дьявола» — «Проклятие Господа»… Выдержка начала отказывать Алане.

— Можешь говорить обо мне все, что угодно, Сибил, — сказала она, сверкнув глазами. — Что же касается моей матери, то ты сама знаешь, не свете души добрее. Так что больше ничего не говори о ней.

Сибил возмущенно фыркнула.

— Иначе — что? Что ты сделаешь, Алана? Превратишь меня в козла?

«Сестрица, в этом тебе не моя помощь», — сердито решила про себя Алана и сразу же устыдилась недостойной мысли. Злорадство было ей совершенно не свойственно. Она уж хотела было как-нибудь сгладить неприятный для обеих разговор, но Сибил схватила поднос и умчалась.

Слова сестры глубоко ранили Алану. Она сказала себе, что не стоит расстраиваться из-за нарочитой жестокости Сибил. Сколько раз она видела, что леди Ровена столь же бессердечно обращалась с ее матерью! И потому Алана совсем не удивилась, что Сибил подчеркнуто не обращала на нее внимания на протяжении всего вечера.

Снова служанки без конца сновали между кухней и залом, таская большие подносы с едой и кувшины с элем. Сборище было чуть менее шумным, чем накануне. Неоднократно Алана замечала, что стала предметом тайного обсуждения и осторожных взглядов. По крайней мере, теперь никто не осмеливался щипать ее за грудь и шлепать, как прошлым вечером.

Но был еще и Меррик. Ему прислуживала Сибил, хвала Господу! Однако время от времени Алана чувствовала на себе его пронизывающий взгляд. Взгляд колол ей спину — сотни маленьких кинжалов вонзались в тело. Обещание звучало в ушах:

«Не заблуждайся, саксонка, я разберусь с тобой… но позже». При одной только мысли об этом все внутри у нее сжималось от страха. Она слышала немало рассказов о порочности норманнов. Да она и сама видела в деревне, что вытворяли завоеватели.

Самое меньшее зло, которое он мог бы причинить ей, это избить ее сам или приказать избить своему воину Он мог также отрезать с язык… Алана боялась думать, какому еще наказанию она может быть подвергнута.

В любом случае у нее не было сомнений, что Меррик сегодня не даст ей уйти от возмездия, как прошлой ночью.

Уже было поздно, когда жалкой цепочкой в зал вошли саксы. Сердцем Алана рванулась к ним, чувствуя их телесное изнеможение и душевную боль. На одного из них девушка обратила особое внимание. Его одежда была разорвана и перепачкана кровью, ноги и руки закованы в цепи. Пристально вглядевшись в пленного сакса, Алана узнала, кто это.

То был Радберн, самый стойкий и храбрый из ратников ее отца. Рыцарь происходил из благородного семейства, его отец был эрлом в южной части Англии.

Чувство облегчения охватило Алану, ведь она так печалилась, думая, что и Радберн тоже убит норманнами. Мучительная память вернула ее назад, в те годы, когда она, достигнув девичества, думала о муже и детях… И в мечтах видела своим мужем… да, именно этого мужчину. Мыслями о нем в те были наполнялись и ее ум, и сердце.

0н был таким высоким, таким сильным, смелым… В глубине души Алана понимала, сколь глупы были ее фантазии. И все-таки она обожала Радберна издали. Он всегда проявлял к ней почтение и учтивость и был обходителен, когда им доводилось встречаться. А однажды… однажды она поймала на себе его взгляд, в котором было что-то необычное… что-то чудесное! Но когда Алана увидела Радберна с богатой вдовой из Йорка, мечтам ее был нанесен: сокрушительный удар.

И, кроме того, Алана понимала: не имело значения, что ее отец — лорд Кервейн Бринвальдский. Для Радберна, как и для любого другого человека знатного происхождения, она, незаконнорожденная, была всего лишь простой крестьянкой.

Скоро норманны стали покидать зал. Алана быстро осмотрелась. Радберн сидел, прислонившись к стене. Торопливо бросив взгляд по сторонам, она стянула баранью ножку со стола и спрятала в складках юбки. Девушка торопливо пересекла комнату.

Радберн поднял голову, когда она приблизилась. Удивление отразилось на его лице.

— Алана!

Она опустилась на колени и, не говоря ни слова, протянула баранью ножку. Алана не обиделась, что молодой человек не поблагодарил ее. Жадность, с которой он вонзал зубы в сочное мясо, красноречиво свидетельствовала, насколько он голоден. Пока он ел, Алана хранила молчание. Кончив есть, Радберн швырнул кость собакам и вытер руки о рубаху.

Алана не могла отвести глаз от его лица: красное и распухшее, оно было все покрыто синяками и ссадинами. Девушка протянула руку.

— Как…

— Пустяки! — сказал он с сухой усмешкой, заставившей его поморщиться от боли. — Через пару дней все пройдет.