В наступившей тишине Алана слышала биение своего сердца. От напряжения силы оставили ее. Она опустилась на пол в глубоком отчаянии.

Ничего не изменилось, поняла Алана с необычайной ясностью. Она жена Меррику — его жена! — но все равно он ей не доверяет и — увы! — по-прежнему остается ее лордом и завоевателем.

Она для него ничего не значит. Ничего.

Это было неизбежно. Позже Алана поняла: иначе и быть не могло. Меррик не вернулся к ней в эту ночь… а вернулся… сон… тот же самый… и все же другой!..

Вокруг сгущались тени и темень — безбрежное море тьмы. Запах крови чувствовался в воздухе. Душераздирающие крики раздавались в ночи. Вдруг сверкнула молния и прогремел гром. Как будто сверху увидела она себя — оцепеневшую от ужаса и горя. Затем вновь оказалась в своем теле. Ноги начали двигаться. Сердце бешено забилось. Она бежала… кто-то ее преследовал…

Повсюду лежали мертвые тела. Норманны. Саксы… и люди с севера…

Глаза Аланы широко раскрылись. Она вскочила, прижав ко лбу руку. Тошнотворный страх охватил душу, она вдруг поняла…

— Данны, — прошептала Алана, — данны! Служанка, появившаяся у постели, чтобы разбудить хозяйку, вскрикнула от ужаса.

— Нет! — воскликнула Алана. — Не бойся меня! О, как ты не понимаешь? Это данны! Данны идут сюда, в Бринвальд! Они нападут и…

Женщина с криком бросилась прочь из комнаты.

К вечеру в замке только и разговоров было — о том, как Алану посетило видение, и что она убеждена: данны должны напасть на Бринвальд.

Через неделю все уже считали ее сумасшедшей. Меррик гневался, как никогда.

И, к величайшему огорчению Аланы, все стало, как раньше — во времена их размолвок. Она страдала: Меррик холодно обращался с ней. Ночами они лежали друг от друга на расстоянии вытянутой руки, и не было больше нежных слов на ушко, не было страсти, которая некогда в них столь ослепительно горела.

Однажды утром Алана, лежа в постели, кормила Джеффри, будучи в комнате одна. Кончиком пальца она нежно провела по раковине крохотного ушка. Улыбка тронула ее губы. Уже сейчас сын был очень похож на своего отца. И характером ребенок тоже пошел в него: когда был голоден, громко требовал своего! Конечно, мальчик вырастет красивым, сильным, смелым, гордым…

Алана подняла голову, услышав какой-то звук: Меррик стоял на пороге, такой высокий и властный, что у нее замерло сердце. Отчаяние охватило саксонку. Никогда прежде не казался он ей более чужим, чем в этот момент. Она непроизвольно прикрылась простыней. Меррик держался так отстраненно, что она застеснялась показывать ему грудь обнаженной. Алана не заметила, как напряглось его тело.

Он не стал тратить время на проволочки и сразу же заявил о своих намерениях:

— Я собираюсь на соколиную охоту, саксонка, а ты должна провести день, упаковывая вещи, потому что завтра я отправляю тебя и Джеффри в Лондон.

Пораженная, Алана уставилась на мужа.

— В Лондон? — повторила она. — А ты едешь?

— Нет.

Ужасная тяжесть легла ей на сердце.

— Тогда… зачем ты меня отправляешь в Лондон?

Он сделал нетерпеливый жест.

— Чтобы ты оказалась в безопасности.

— В безопасности?.. Ты лжешь, Меррик! Ты хочешь избавиться от меня! — в ее крике слились и гнев, и страх.

Она собралась встать, но вспомнила, что Джеффри сосет грудь.

— Ты в Лондоне будешь не одна, — сказал Меррик, глядя на нее ледяным взором. — Женевьева отправится с тобой, — тон его голоса был категоричен.

Он повернулся и вышел.

Но Алана не собиралась сдаваться так легко. Она быстро поднялась и положила Джеффри в колыбель. Ребенок громко завопил, но она побежала за Мерриком следом, будто сам сатана гнался за нею по пятам.

Она догнала мужа во дворе, как раз в тот момент, когда он собирался сесть на лошадь. Задыхаясь, Алана схватила его за локоть.

— Меррик, а как же данны? Ты должен поверить мне. Я знаю, это случится, и скоро! Ты должен подготовиться…

Он повернулся к ней с гневным выражением лица:

— Прекрати этот балаган, Алана! Ты ведешь себя как дура!

За ее спиной послышался смешок:

— Не обращайте внимания, милорд! Это всего лишь хитрость! Ведьма хочет скрыть от вас правду: это она убила отца Эдгара, а теперь оправдывается, крича, что скоро придут данны!

Алана в ярости обернулась:

— Ухмыляйтесь, сколько угодно, но я говорю вам: данны придут! Тогда пожалеете, что не подготовились к отпору!

— Она сумасшедшая! — раздался громкий голос. — Сумасшедшая!

Меррик взобрался на лошадь.

— Хватит! — крикнул он. — Я не желаю больше ничего слышать!

Лорд бросил такой убийственный взгляд на всех собравшихся, что люди побледнели и отступили. Желваки заиграли на скулах Меррика. Он повернулся к Алане и, спешившись, взял ее за руку и отвел в зал, где они могли поговорить наедине.

Алана умоляюще положила руку на плечо мужа.

— Умоляю тебя. Не делай этого! Не отправляй меня в Лондон!

Он бесстрастно смотрел на нее сверху вниз.

— Ты так мило меня просишь, дорогая, но я должен знать… почему ты так хочешь остаться? Потому что не в силах расстаться со мной… или с красавцем саксом?

Алана оцепенела. «Проклятье! — подумала она. — Проклятье!» В эту минуту она вновь ненавидела Меррика за самоуверенность и власть над ее судьбой.

— Ты ошибаешься на мой счет, — с глубоким чувством сказала она, — и ошибаешься насчет Радберна. Ты забыл, что он чуть не погиб, защищая твою сестру?

Скулы Меррика снова сжались.

Он заступался и за тебя, саксонка. Давай не будем забывать и об этом.

Пальцы Аланы судорожно вцепились в юбку. Сердце у нее разрывалось на части. «Как ты можешь? — безмолвно кричала она. — Всегда ты… только ты… разве ты не понимаешь, как я тебя люблю?»

Но все, что жжет сердце, никогда не будет высказано, решила саксонка. Она не станет ни плакать, ни просить, ни умолять, потому что в том нет толка. Меррик ее не любит, поняла Алана с замиранием сердца, и ему не нужна ее любовь. Он даже не берет жену по ночам в последнее время.

Слезы жгли Алане глаза. Собрав все свое достоинство, она подняла голову.

Я не могу представить доказательств, Меррик, но я во всем была тебе верна, в каждом своем поступке. Никогда я не предавала тебя, хотя, знаю, ты думаешь иначе. Все же прошу тебя еще раз: не отправляй меня в Лондон!

Меррик ответил ей сурово:

— О твоем благе я пекусь, саксонка, отправляя в Лондон. Люди считают тебя ведьмой. Обстановка в Бринвальде сложная, а вокруг тебя кипят страсти.

— А ты? Ты тоже считаешь… это я убила отца Эдгара?

На мгновение ей показалось: он не ответит, вернее, она испугалась, что он может не ответить. Наконец Меррик произнес:

— Нет, я так не считаю.

Каким-то чудом Алана не отступила под тяжестью его взгляда.

— Тогда вот что скажи мне, норманн! Все уверены; я сумасшедшая! А ты? Ты тоже так думаешь? Я сумасшедшая? Сумасшедшая ведьма?

Он промолчал, и в этом молчании она услышала горькую правду и увидела в его глазах то, что никак не ожидала увидеть… то, что ей было видеть невыносимо… — тень сомнения.

Но когда Меррик заговорил, он произнес не то, что Алана ожидала услышать:

— Может, ты и сумасшедшая, — хрипло ответил он, — не знаю. Знаю только, что все эти твои сны — чепуха!

Когда она принялась возражать, он лишь покачал головой.

— Нет, саксонка! Мне что, нужно напоминать? Тебе снилось, будто я поднимаю на тебя меч, чтобы убить! Но я тебя никогда пальцем не тронул! Никогда! — его губы дрогнули. — И если в твоих снах я делаю то, что не делаю в жизни, нет ничего вещего в твоих снах, и безумие считать их таковыми.

Его пренебрежительное отношение глубоко ранило ей сердце. Не замечая его подозрительного взгляда, она глубоко вздохнула и стерпела боль.

— Что ж, ты не веришь мне, Меррик! Но говорю тебе, мой сон сбудется! Бринвальд в опасности. Не оставь мои слова без внимания, умоляю!