Нервы у нее были измотаны. Сон бежал, лишь под утро удавалось заснуть. Измученная тревогой, однажды после полудня Алана вытянулась на постели, чувствуя себя безмерно усталой, и впала в беспокойный сон.

Но в забытье ворвались видения… Она была в пустоте. Темень окутывала все вокруг. Ощущение зла разливалось и сжимало, как в тисках. Завывал ветер. Сверкали молнии. Неподалеку на вороном скакуне возвышался Меррик с высоко поднятым мечом…

И вдруг все изменилось. Тьма рассеялась. Отовсюду пробился свет. Перед нею появилась фигура: худая, ссутулившаяся, с серебристыми седыми волосами до плеч. Обри.

Скрюченные пальцы протянулись к ней. — Алана, — послышался шепот. — Приди ко мне, дитя. Приди поскорее…

Она рывком села на кровати, испустив сдавленный крик, и прижала дрожащие пальцы ко лбу. Что-то было не так. Происходило что-то ужасное, злое… Она отбросила меховое одеяло и кинулась вон из комнаты.

Алана не остановилась ни в зале, ни во дворе. Не обращая внимания на удивленные взгляды, она устремилась прямо к воротам и почти добралась до цели, когда ее схватили за руку пальцы, похожие на клещи. Это был Меррик.

— Саксонка! Какого черта… — он осекся, увидев ее лицо, на котором лихорадочно блестели глаза.

— Что случилось? — быстро спросил он. Сильные руки обхватили за плечи. Меррик слегка встряхнул ее.

— Скажи мне, саксонка, в чем дело?

Сквозь пелену слез смотрела Алана на Меррика.

— Обри! — с трудом произнесла она, — Я должна его увидеть… как можно скорее. Лорд повернулся и подал знак одному из воинов. Через мгновение его конь уже был перед ним. Он быстро поднялся в седло и посадил перед собой Алану.

Облако пыли клубилось позади, когда они скакали к деревне.

Не успел конь остановиться перед хижиной Обри, как Алана спрыгнула на землю.

Женевьева вышла ей навстречу. Слезы блестели на глазах норманнки.

— Алана! — она схватила ее за руки. — О, слава Богу, ты здесь! Я только что послала за тобой…

Алана вглядывалась в лицо женщины. Сердце разрывалось у нее в груди.

— Боже мой, только не говорите мне, что Обри…

— Нет, — поспешно сказала Женевьева, — но ты должна пойти к нему. Поторопись, Алана!

Саксонка стиснула пальцы Женевьевы и вошла в хижину. Меррик хотел последовать за ней, но Женевьева умоляюще положила руку на его плечо и покачала головой в молчаливой просьбе остановиться.

Обри лежал в углу хижины. Он еле дышал, и Алана сначала подумала, что Женевьева ошиблась и самое страшное уже случилось, но вдруг Обри открыл глаза, протянул руку и позвал:

— Приди ко мне, дитя, — хриплый голос был точно таким же, как во сне. — Приди поскорее…

Алана бросилась к нему и опустилась на колени возле жалкой постели. Сморгнув слезы, застилавшие глаза, она низко склонилась над стариком и поцеловала морщинистую щеку, сжав его руки в своих.

Я здесь, Обри. Я рядом…

Он улыбнулся, и улыбка была такой же слабой, как и обессилевшее тело.

Я знал, что ты придешь, знал…

Долгие часы Алана оставалась рядом со стариком. Время от времени он засыпал, иногда говорил о былых днях и о том, что было и что будет.

Вдруг его голос зазвучал громче:

— Ты родишь сына, Алана. Силой и смелостью он будет норманн, духом и гордостью — сакс. Волосы у него будут темные, как у отца, а глаза зеленые, будто поля весной… твои глаза будут у сына, Алана.

На мгновение она онемела. Старик, оказывается, знал, что она ждет ребенка!

Алана крепко прижала руку Обри к своей груди, словно хотела, чтобы ее жизнь перешла в немощное тело.

— Обри, прошу тебя… подожди… я хочу, что бы ты увидел моего сына… ты поправишься… ты должен бороться за свою жизнь…

— Я не могу бороться с волей Господа, — из его груди вырвалось хриплое дыхание. — Я стар. Пришел мой час. Я понимаю, и ты должна понимать.

Алана смахнула набежавшие слезы.

— Я не могу, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я не могу вынести…

— У тебя все будет хорошо, дитя. Я чувствую это сердцем, — свободной рукой Обри коснулся своей впалой груди. — А сейчас… сейчас, боюсь, это я должен оставить тебя, не в силах вынести… Но я увидел тебя перед смертью… — взгляд старика скользнул по ее лицу, и глаза его закрылись, словно он невыразимо устал. Рука, которую Алана прижимала к груди, обмякла. Она все поняла.

Обри, покинув этот мир, ушел в иной.

Сколько времени простояла она на коленях у смертного одра Обри, Алана не знала. Словно оглушенная, качаясь, встала она на ноги. Горе окутывало, будто саван. Она понуро направилась к двери, смутно сознавая, что Женевьева где-то поблизости.

За дверью хижины ждал Меррик. Он повернулся, чтобы взглянуть на Алану. Глаза молодой женщины казались бездонными озерами, полными скорби. Она прошла мимо лорда, не глянув на него и не сказав ни единого слова. Рыцарь опустил руку на ее плечо.

Алана резко повернулась, глаза заметали молнии.

— Не прикасайся ко мне! — выпалила она. Меррик удивленно отпустил ее:

— Алана…

— Я должна была видеть Обри все последние дни, — бросила она ему в лицо обвинение. — Все это время он провел в одиночестве. Старик был болен, а ты не отпускал меня к нему! Чтоб тебя черти взяли, норманн! Чтоб горел ты в геенне огненной!

Меррик молчал. Угрызения совести обрушились неожиданным ударом. Запрет навещать старика вдруг ему самому показался чудовищно жестоким.

Нельзя было так поступать! Только теперь признал он свою ошибку… когда уже было слишком поздно,

Горло рыцаря сжалось. Страдание, которое читал он в лице саксонки, разрывало ему сердце.

— Ты права, — сказал он со спокойным достоинством. — Я не должен был тебе отказывать в просьбе, — Меррик, поколебавшись, протянул к ней руку, — Алана, я заглажу вину…

С поразительной силой саксонка оттолкнула его руку.

— Теперь ты готов быть добрым! Теперь ты готов проявить великодушие! Так вот, я ненавижу тебя, норманн! Ненавижу, как никогда никого прежде! Я буду молиться, чтобы мне больше никогда не видеть тебя! Слышишь? Я не хочу тебя видеть!

Его губы сжались. Он схватил Алану за плечи. Она попыталась убежать от него, но, не сумев, снова закричала, отбиваясь изо всех сил.

— Алана, успокойся, милая…

— Дай мне пройти! — кричала саксонка. — Пусти меня! — ей удалось высвободиться.

Она подхватила юбки и пустилась бежать, Меррик выругался и собрался было погнаться следом, но Женевьева уцепилась за его локоть.

— Нет, Меррик! Сейчас оставь ее!

Он обернулся, побледневший, встревоженный.

— Оставить? Да ты с ума сошла!

— Меррик, я знаю, она вернется!

— Не вернется! Разве ты не слышишь? Она меня презирает и ненавидит! Уж тебе-то это известно лучше, чем кому бы то ни было!

— Мне известно лучше, чем кому бы-то ни было, что нет у нее ненависти к тебе.

Меррик сощурил глаза.

— Откуда ты знаешь? Она сказала?

— Нет, — Женевьева покачала головой. — Она мне не говорила, — дама глубоко вздохнула и выложила брату все, что было на уме, моля при этом Бога, чтобы ее догадки оказались справедливыми. — Алана в растерянности и смятении, Меррик. Она мечется между своими чувствами к тебе и любовью к своему народу.

Меррик недоверчиво хмыкнул.

— Чувства! Нет у нее ко мне никаких чувств, кроме одной только ненависти!

Женевьева успокаивающе погладила его по руке, и рука рыцаря напряглась под ее ладонью.

— Прошу тебя, Меррик. Дай Алане сейчас побыть одной. Поверь ей, — умоляла Женевьева. — Да, она на тебя сердится. Но это у нее пройдет. Я уверена, пройдет!

Лицо Меррика оставалось мрачным.

— Алана больше никогда ко мне не вернется, — сказал он сдавленным голосом. — Теперь, после смерти старика, она навсегда отвернется от меня.

Женевьева, как никогда раньше, переживала за своего брата.

— Я знаю, Меррик, это трудно, но ты должен верить, что Алана к тебе вернется.

Меррик поднял глаза, его взгляд устремился на лес, в котором скрылась Алана, убежав от него.