— Еще болит, саксонка?

— Нет уже, — она пыталась заставить свои губы перестать дрожать.

— Скоро шрамы заживут, и следов совсем не останется. Я рад.

Алана подавила всхлип.

— А я… я хотела бы, чтобы шрамы остались!

— Почему? — кончиками пальцев он провел по изгибу ее обнаженного плеча, руке и спине.

Всем сердцем Алана желала, чтобы он прекратил ласки. Дрожь пробегала по коже.

— Почему, спрашиваешь… Потому что тогда ты не стал бы… — она замолчала, не в силах закончить фразу.

Его пальцы остановились.

— …желать тебя?

— Да! — слабо выкрикнула она.

— О, но я все равно желал бы тебя, саксонка, и со шрамами на спине! — в его голосе слышалась насмешка, но прежде чем она успела ответить, он повернул ее к себе.

Низко наклонившись, Меррик поцеловал… раз… другой… еще и еще… А потом он приподнялся, чтобы снять с себя оставшуюся одежду и предстать перед девушкой совершенно обнаженным.

Алана беспомощно смотрела, не в состоянии отвести от Меррика глаз. Сердце затрепетало, когда она увидела его набухший и напряженный член, такой же грозный и смертоносный, как и клинок, которым он виртуозно владел на поле брани.

Сдавленный крик вырвался из ее груди:

— Святой Боже… Я видела раньше мужчин… Я и тебя видела, — выдохнула она. — … Только теперь у тебя…

Меррик рассмеялся. Вот негодяй, он еще и смеется!

Алана рванулась в порыве страха… или возмущения, она и сама не знала, что подталкивало ее, и ей не было до этого дела, но, увы, своей широкой грудью рыцарь откинул девушку обратно на подушки. Мысли Аланы заметались, взбудораженные потрясающим ощущением от прикосновения его нагого тела к ее обнаженной коже. Мускулистый живот Меррика прижался к ее мягкому животу. Она даже не осмелилась подумать, что происходит… В самом деле, не было места, где их тела не соприкасались бы.

Алана зажмурилась от ужасного стыда в полном убеждении, что предстоит ей ужасная ночь.

Меррик приподнялся на локтях и посмотрел на нее.

Мягко отвел он золотистый завиток со щеки,

— Ты боишься не меня, — тихо произнес он, — ты боишься неведомого.

Глаза Аланы распахнулись, и она обнаружила, что Меррик смотрит на нее сверху вниз. Жестокая боль терзала ей душу.

Неведомое? Нет, я знаю, что ты собираешься сделать, — она содрогнулась. — Я видела… одного из твоих воинов… и Хавизу. Она кричала и кричала, а он не отпускал ее. Он лежал на ней и… не останавливался. У нее шла кровь…

Алана уперлась руками в его плечи. Меррик не отодвинулся.

С тобой я подобным образом поступать не буду, — спокойно заверил он. — А ты и не так уж сильно настроена против меня, когда я целую тебя, саксонка.

Нет, это не так. Ты, правда, вызываешь во мне какие-то странные чувства…

Пылкость ее протеста чуть не заставила его рассмеяться.

— Но ведь тебе нравится, когда я целую тебя, саксонка!

Алана молчала, и он снова спросил:

— Так ведь?

— Это… это не имеет значения, — Алана покачала головой. — Когда ты будешь делать то, что собираешься… — она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, — ты причинишь мне боль. Я… я знаю, ты ненавидишь меня, норманн. Разумеется, ты… ты хочешь сделать мне больно.

Глаза Меррика потемнели.

— У меня нет к тебе ненависти, саксонка, и я не причиню тебе боли, если только ты не станешь отбиваться, — он пристально посмотрел на нее и медленно улыбнулся. — Конечно, — тихо сказал он, — уж кое-что я точно могу сделать, чтобы облегчить твою участь.

Алана перевела дыхание.

— Ты лжешь. Это всего лишь… обман!

— Никакого обмана, саксонка. И я не лгу.

— Тогда расскажи мне.

Он ничего не ответил, но наклонил голову и поцеловал нежную вершину каждой груди. Сердце Аланы неистово забилось.

— Нет, нет… расскажи мне, норманн! Что… именно?

Он поднял голову и посмотрел на нее таинственно.

Алана совершенно была не готова к последовавшей откровенности:

— Я дотронусь до тебя… вот здесь… — прошептал он, — руками, саксонка… самыми кончиками пальцев. Губами и языком я стану пробовать на вкус твое тело, — его пальцы дотронулись до соска, и по телу Аланы пробежала волна возбуждения, — … и нот здесь, саксонка, — он смело положил руку на золотистые завитки между ног. — Я буду дотрагиваться до тебя и ласкать до тех пор, пока твое лоно не увлажнится и не будет готово меня принять. Я доставлю тебе наслаждение, саксонка, какого ты никогда не знала прежде.

Уши Аланы горели, тело стало горячим. Сознание как бы помутилось. Нет, изумленно подумала она, конечно же, он этого не станет делать! Он просто посмеивается над ней!

Темные гладкие плечи цвета обожженной меди нависали громадой. Меррик прижался губами к тому чувствительному месту, где изгиб шеи плавно переходит в линию плеч.

— Я лучше покажу тебе все это, вместо того, чтобы рассказывать, саксонка.

Если бы Алана могла, то соскочила бы с кровати.

— Нет, — выдохнула она. — Ты не посмеешь!

Но он посмел. В самом деле, он посмел…

Сначала она напряженно лежала в его объятиях — так напряженно, что мускулы затвердевали. Но Меррика нелегко было обескуражить. Он только крепче сжал ее, целуя в губы, и Алана испытала трепет, который так старательно пыталась унять.

Когда наконец Меррик поднял голову, она была скорее удивлена, чем испугана, но, слегка вздохнув, постаралась отвернуться. Он придержал ее за подбородок, и его рот стал приближаться к ее губам.

Нет, — прошептал он, — не отворачивайся. Повернись ко мне, саксонка, повернись…

Алана яростно замотала головой.

Ну что ж, тогда будь завоеванной, — прошептал он и властно припал к ее губам.

Но он не брал силой, нет — он соблазнял.

Его руки были очень нежными. Они скользили по телу девушки, изучая формы, и все-это время губы не отрывались от губ. Поцелуй был глубоким, медлительным и волнующим, Не было ни нажима, ни давления, ни насилия в прикосновениях, хотя Алана понимала: он продолжает достигать своей цели, и очень скоро сражение оказалось проиграно. Не им, ею.

Весь мир бешено завращался, губы Аланы робко разомкнулись, язык Меррика бесцеремонно вторгся в рот. Ладони девушки разжались и легли на его грудь, и поцелуй стал нежно-настойчивым. Одной загорелой рукой Меррик завладел мягкой грудью Аланы. Каким странным кажется тепло его руки, подумала она.

Вскоре ее дыхание участилось. Пальцы мужчины скользили по холмам, увенчанным розовыми бутонами сосков. Девушка поразилась, почувствовав, как они затвердевают и напрягаются. Его пальцы снова и снова касались то одного, то другого соска, и она не могла не признаться самой себе, что находит удовольствие в этих прикосновениях.

Губы Меррика медленно двинулись вниз по стройной шее. Сердце Аланы забилось еще сильнее. Она не могла отвести глаз от его темноволосой головы над ее белоснежными грудями, контраст был резким, волнующим.

Затем он сделал нечто немыслимое; поцелуи переместились ниже. Она с удивлением наблюдала, как он целует грудь, которую только что ласкала рука. Время остановилось, язык вступил в игру, обжигая сосок. Когда рыцарь глубоко втянул в себя нежный бугорок, Алана не удержалась от тихого вскрика. Ее захватило половодье темных и запретных ощущений.

Меррик скрыл испытанное им удовольствие. Он чувствовал, как тает сопротивление саксонки. Когда снова его рот вернулся к упоительным губам, они нежно слились с его губами. Сердце Аланы безудержно билось рядом с сердцем Меррика. Ладонью он провел по ее животу. Боже, кожа — как тонкий шелк! Он стиснул зубы, потому что его тело необычайно напряглось, и член готов был разорваться, стремясь глубоко и стремительно погрузиться в ее плоть.

Он смело запустил пальцы в золотистую поросль между бедер девушки.

Глаза Аланы широко раскрылись. Ноги сжались вокруг его руки. Ногти впились в стальные мускулы. Он знал: она потрясена.

— Позволь мне, милая, — его голос звучал приглушенно, губы касались губ. — Я не собираюсь причинять тебе боль. Клянусь Христом…