Удивительно, что он вообще мог говорить, столь горячо и безудержно погружаясь в сладостную теплоту. Ощущая тесный шелковистый плен плоти, он совершенно терял самообладание. Алана была такой хрупкой и маленькой, что он бы, наверное, поранил ее, если бы любовная влага не оросила лоно,

Алана напряглась, но боли не было. Она встряхнула головой. Глаза Меррика сверкали подобно тлеющим в золе углям, на лице застыло вожделение.

Его ладони скользнули под ее ягодицы. Алана обвила руками его спину. Горячий жар разливался по всему телу. Она выдохнула его имя, снова и снова повторяя в упоении:

— Меррик… Меррик…

И вдруг словно рухнули какие-то преграды в тайниках его души. Меррик прижал к себе Алану, заглушая поцелуем ее стоны. Вновь и вновь он пронзал нежное лоно в безудержном стремлении достичь экстаза. Искры вдруг вспыхнули в его сознании, и они оба вознеслись на вершины блаженства, замерев в объятиях друг друга.

Время как будто остановилось. Алана даже не заметила, что Меррик лег рядом, прижал к себе и укрыл ее по плечи меховым одеялом. Долгий счастливый вздох вырвался у нее из груди. Ей казалось, что даже кости плавятся от восторга. Странное умиротворение снизошло с небес, и это состояние нарушать не хотелось.

Но Меррик нарушил. Пробормотав проклятие, он поднялся на локте. Алана сонно нахмурилась:

— В чем дело? — прошептала она. Он нетерпеливо воскликнул:

— Проклятый кот! Выходит, он все время был здесь?

— Седрик? — приподняла голову Алана, что бы проследить за его взглядом.

Она постаралась скрыть улыбку: это действительно был Седрик. Он сидел в уголке, облизывая лапу. Как будто почувствовав на себе пристальный взгляд людей, он поднял голову и уставился на них блестящими желтыми глазами, потом прошелся по полу, лениво помахивая хвостом. Алана похлопала по постели рядом с собой. Седрик вспрыгнул на кровать и подсунул голову ей под руку. Тихо засмеявшись, Алана погрузила пальцы в его шерсть и погладила кота по спине.

Меррик недовольно искривил рот:

— Чертово отродье! — пробормотал он. — Только вчера я попросил Симона отнести его в лес и там оставить.

Алана удивленно подняла глаза.

— Но ему больше некуда идти. Как и мне. Разве не так, милорд? Ах, я забыла! Я не смею жаловаться, ведь у меня есть теплая постель и еды вдоволь.

Мягкость тона не скрывала язвительность иронии.

— Нечего посмеиваться надо мной! — проворчал Меррик.

— Что ты! Я никогда не посмела бы! — нежно заверила Алана. — Ведь ты мой лорд и завоеватель, не так ли?

— Да, это так, — медлительная улыбка появилась на его губах, он склонился над саксонкой. — Так скажи мне, доставил ли тебе наслаждение твой лорд и завоеватель?

Насмешливый огонек в его глазах служил ей предупреждением…

— Я удивляюсь, как ты можешь спрашивать после того, как я-то испытала наслаждение, а ты нет! — отрезала Алана.

Меррик засмеялся тихим гортанным смехом. Алана бросила на него пронзительный взгляд. Ее сердце странно затрепетало, потому что уловила она что-то похожее на нежность в выражении его лица…

Седрик перебрался им в ноги и улегся. Алана вздрогнула, когда кончиком пальца Меррик провел по изящной округлости ее обнаженного плеча.

Если бы ты не доставила мне наслаждение, саксонка, весь Бринвальд узнал бы об этом.

Щеки Аланы вспыхнули ярким румянцем. Она спрятала лицо, уткнувшись ему в плечо, чтобы он не заметил этого. Но Меррик сразу же перекатился на спину, и Алана оказалась сверху него. Пораженная, она смущенно смотрела на лорда-завоевателя. Рука Меррика ласкала великолепные волосы саксонки.

— Да, — снова произнес он, не сводя глаз с ее губ, — ты доставила мне наслаждение… и без сомнения, еще раз одаришь меня блаженством этой ночью.

И она всю ночь дарила наслаждение и блаженство.

Но не только Меррик с Аланой бодрствовали этой ночью. Женевьева ухаживала за Радберном, как мать за сыном. Жар у него все усиливался, но Женевьева не хотела будить Алану, потому как ей самой не впервые приходилось сталкиваться с жаром у больных.

Она наполнила миску теплой водой, намочила полотняную салфетку и осторожно обтерла обнаженный торс молодого человека. Радберн заметался в забытьи, простыня сбилась, открыв взору дамы облегающие штаны.

Женевьева затаила дыхание, сердце у нее забилось быстрее. Конечно, видела обнаженную мужскую грудь она не впервые, но этот мужчина произвел на нее особое впечатление. Ее взгляд медленно скользил по телу саксонского рыцаря. Румянец окрасил щеки норманнской дамы.

Сомневаться не приходилось, рыцарь был искусен в обращении с мечом и копьем, мускулы груди и плеч были мощными, выпуклыми. Глаза Женевьевы устремились к лицу Радберна.

Взъерошенные длинные волосы были черны, как ночь, темные ресницы загнуты на концах, подбородок казался квадратным, ноздри — чуткими.

Но именно рот привлек ее внимание. Изумительно очерченный, он притягивал взгляд.

Сердце Женевьевы дрогнуло, и как-то странно перехватило дыхание. Мысли безудержно заметались. Сакс по имени Радберн… очень красив! Ее рука замерла, и вдруг заныла душа. Ни один мужчина до сих пор не казался ей красивым с того времени, как умер Филипп…

Боже милостивый, глаза Радберна неожиданно широко открылись, и взглядом он встретился с ней! К ее удивлению, а затем и недовольству, рыцарь сел.

Женевьева попробовала уложить его,

— Нет, Радберн! — воскликнула она. — Тебе еще нельзя подниматься!

Странный свет блеснул в глазах, жадно рассматривавших лицо дамы,

— Вы красавица, леди, — прошептал он. — Необыкновенной красоты женщина! — голос у него был хрипловатым, но весьма приятным.

У Женевьевы мелькнула мысль, что молодой сакс не в себе и не узнал ее. Она коснулась плеч Радберна, остро ощутив под рукой его кожу, горячую, как огонь, гладкую и упругую.

Необычная дрожь пронзила тело Женевьевы. Она умоляюще подняла на рыцаря глаза.

Прошу тебя, пожалуйста, Радберн!.. Ты должен лечь, иначе навредишь себе!

Его взгляд остановился на устах норманнки.

Поцелуй, — хрипло произнес он. — Поцелуй, и я послушаюсь!

Он не дал ей возможности возразить, склонив голову к ее лицу. Глаза Женевьевы широко распахнулись. Она уступила с тихим стоном. Против воли ее руки сами по себе обвились вокруг шеи рыцаря, и он крепко прижал женщину к своей обнаженной груди.

То было чистое сладострастие, то был порок, и Женевьева постаралась найти в себе силы оттолкнуть рыцаря. Ее губы задрожали… но разомкнулись под требовательным нажимом. Сердце изнывало, дрожь пробегала по телу. С тех пор, как погиб Филипп, ни один мужчина не вызывал у нее желания, но — видит Бог! — как это хорошо: вновь оказаться в крепких мужских объятиях! Как хорошо, когда тебя осыпают поцелуями! Как замечательно чувствовать разгорающееся в крови пламя страсти!

Женевьева не знала, почему все это должно было случиться именно теперь… почему возникла у нее страсть к пылкому саксонскому рыцарю… но она вдруг поняла: в этом нет ничего плохого!

К тому времени, как Радберн оторвался от е« уст, голова Женевьевы безумно кружилась. Она попыталась справиться с собой, не понимая, что на нее нашло.

Чувствуя горячий взгляд на своем лице, женщина собралась с духом и подняла на Радберна глаза.

— Пожалуйста, — сказала она дрожащим голосом, — пожалуйста, Радберн… Тебе надо заснуть…

Дрожащими руками Женевьева постаралась уложить его в постель. Какое-то мгновение она боялась, что он станет спорить. Но Радберн сразу же откинулся на спину, его силы были на исходе.

Полузакрыв глаза, он протянул руку, и крепкие пальцы переплелись с пальцами Женевьевы.

— Останься со мной, красавица, — раздался хрипловатый голос. — Останься…

Вскоре он заснул. Женевьева бодрствовала всю ночь напролет, отирая его лоб и успокаивая нежным шепотом, когда он начинал беспокойно ворочаться.

Утром молодая дама вознесла к небесам пылкую благодарственную молитву, потому что по прошествии ночи жар у него спал…