Несмотря на принятые меры, потери несли огромные - в тех трех полках, что брали Казань, в строю остались меньше половины бойцов. Другой командующий уже давно бы прекратил штурмовать казалось бы неприступную крепость, а Варяжко раз за разом поднимал людей и вел их вперед, нередко сам вступал в бой. Отчетливо осознавал - надо во чтобы ни стало захватить неприятельский оплот, если не возьмут сейчас, то вряд ли еще когда-то. В таком же духе настроил своих командиров и бойцов, они с новыми силами и яростью шли на вставших стеной булгар. Схватки шли ожесточенно, за каждый опорный пункт и здание проливалась немалая кровь с обеих сторон. Так продолжалось день за днем в течении двух с лишним недель, пока постепенно не сказались превосходство русских в живой силе и возросшее боевое мастерство прежних новичков. Победа далась слишком трудно, воины падали от усталости рядом с поверженным противником, сил не хватало даже для радости.
В начале осени освободили от булгар всю береговую полосу, полностью сняли блокаду Поволжья и восточных земель. Пошли на новгородскую землю первые караваны с хлебом и товарами, уральским металлом, мехами от таежных добытчиков. Прежняя жизнь возвращалась в освобожденные поселения, отстраивались города, воины восстанавливали и укрепляли взятые ими крепости и остроги, чтобы впредь не допустить захвата и пролития крови, как было недавно. Сам Варяжко объезжал славянские поселения, пострадавших больше других от бесчинства булгар, решал с местными властями о помощи переселенцам, приеме новых семей на их землях. Богатый край, а освоили его самую малость - о том шла речь на совете, которую в завершении поездки провел Варяжко. Дал задание администрации округа готовить участки для будущих поселений и городов - они понадобятся в самом скором времени.
Вернулся в Новгород к концу осени в самое ненастье, под шедшим уже неделю проливным дождем. Как ни рвался домой, в тепло и уют семьи, но ставил долг выше - до самого вечера занимался в управе служебными делами. Выслушал доклады и отчеты заместителей и начадьников служб, просмотрел документы, внимательно прочитал донесения агентов из Киева. Особо его заинтересовал конфликт и обострение отношений с Германской королевством, дело дошло до закрытия границы для русских купцов - такое происходило в крайних случаях, накануне войны. Еще большее напряжение внесло изгнание Владимиром католических священников с позором - их вытолкали из храма посохами как отверженных, на том настоял митрополит Леонтий, давно точивший зубы на конкурентов. Реакция Рима оказалась ожидаемой - папа Григорий V, германец по происхождению, предал хуле еретика, призвал верных святой церкви монархов покарать русского князя.
Варяжко поражался необдуманным поступкам Владимира - никак не ожидал такого от расчетливого, не раз битого жизнью мужа. Зачем же ему надо было убивать Владислава и германских рыцарей, когда они уже не могли сопротивляться? Мог бы с гораздо большим толком отдать их Оттону III за солидный выкуп и не доводить до нынешней ситуации, грозящей войной. С теми же священниками - следовало обойтись аккуратнее и не идти на поводу своекорыстных служителей Константинопольского патриарха Сисиния II, многие годы враждовавшего с папой римским. Складывалось впечатление, что князь попал под полное влияние византийцев, действовал на пользу им, а не народу Руси. Иначе невозможно было объяснить совершенные им деяния, которые даже менее умудренный правитель не допустил бы. Казалось, следовало радоваться - теперь Владимиру явно будет не до Новгорода, забот он себе набрал выше головы, но тоска одолевала душу из-за грядущих бед простых русичей.
Помочь же не имел возможностей - вести войско в Киев и вновь свергать Владимира не позволил бы народ Новгорода, ему нет дела до Руси, если не видит в том нужды. Другие варианты также не давали хоть какие-либо гарантии успеха - послать ли душегубов, чтобы покончили с князем, или разослать грамоты по русским землям с объяснением чинимого вреда и призывом восстать против него. Ничего путного так и не придумал, на закате дня ушел домой, оставив в сторону тягостные мысли. После, уже в своих хоромах, отдав должное внимание близким, вновь вернулся к не дававшей покоя проблеме. Даже попенял себя - уж его она никак не касалась, зачем же утруждаться лишними заботами! Но смирился с мятущейся душой, стал искать какой-либо приемлемый выход из непростой ситуации.
Ни в тот вечер, ни в последующие дни решения не нашел, да и другие заботы и хлопоты постепенно отодвинули задачу на задворки памяти. Наступила уже зима, однажды вечером после ужина Варяжко отдыхал в своей комнате и прикорнул незаметно. В полудреме откуда-то пришла мысль, от которой тут же проснулся - сна как не бывало! - Надо ехать самому - по другому дело не решить, - все еще звучало в голове, заставляя осознать уже в яви не совсем понятные слова. - Куда, зачем? - невольно возникли вопросы, но ответа на них получил. Потом, перебирая в памяти прежние и нынешние дела, к какому же из них отнести наказ - именно так воспринял прозвучавший во сне призыв, дошел до так и не решенной проблемы. Она уже успела забыться - похоже, до поры до времени, а теперь напомнила о себе.
Долго еще размышлял над вещими словами, прикидывал и так и сяк - что может он сам, без войска, сделать против сильного врага, в чужом городе и без какой-либо поддержки. Ничего путного в том не видел, напротив, подставлялся под прихоть отнюдь не страдающего благородством князя - захоти он и от Варяжко мокрого места не останется. Как ни казалось глупым подобное решение, но все же доверился внутреннему голосу или наитию. Написал грамоту Владимиру с предложением обсудить важное дело в личной встрече, готов для того приехать в Киев. Отправил ее спешно гонцом, ответ получил уже в сечень (феврале) с согласием князя принять его. Выехал немедля, с малой охраной специальным обозом, торопился, рискуя попасть в полынью или на тонкий лед, но успел добраться в Киев до начала ледохода.
Оставил обоз и людей на берегу Почайны, велев им устраиваться в Подоле, сам в сопровождении двух воинов поднялся по посыпанной песком дорожке на гору к воротам детинца. Здесь путь им перекрыла стража, завидев вооруженных людей в броне. Старший - гридень зрелого возраста с мечом на поясе, - выступил им навстречу, двое остальных встали от него по бокам, выставив вперед копья. На вопрос дружинника: - Кто такие, по какой надобности? - ответил один из охранников Варяжко, показывая подписанную Владимиром грамоту: - Верховный правитель Новгорода, по делу к князю!
Гридень надолго не задержал - пропустил, прочитав грамоту, дал провожатого к княжескому двору. Тот довел до парадного крыльца, передал стоявшей здесь княжеской охране, ее старший вызвал кого-то из своего начальства. В конце концов выяснилось, что самого князя во дворе нет - отправился на охоту, будет завтра, но о них предупредил - велел устроить в гостевых палатах. Тиун провел Варяжко в палату для важных мужей, охранников - уже попроще. Во дворе не засиживались, в обычной одежде, оставив при себе лишь оружие, прошлись по верхнему городу, завернули в Бабий торжок, ненамного уступавшим в размерах и оживлении главному торгу. Приглядывались вокруг - что же поменялось за минувшие два года, слушали людей и казалось - все идет прежним чередом, нет ничего, что говорило бы о скорых невзгодах, если не считать тревожные слухи.
На следующий день, ближе к вечеру, за Варяжко пришел нарочный из приемной палаты, передал приглашение князя. Владимир принял гостя в горнице, где проводил особо важные встречи, по сторонам от него сидели на лавках два мужа среднего возраста. Одного из них Варяжко доводилось видеть прежде в ближнем окружении князя, второй же ему вовсе не был знаком, но не приглянулся с первого взгляда. Что-то хищное и злобное чувствовал в нем, хотя с виду тот казался тихим и мирным, кому-то мог даже внушать доверие. Владимир не медлил со своим интересом, сразу после приветствия гостя: - Будь здрав, княже, - даже не ответив на него, задал вопрос: - Какое же дело ко мне у тебя, Варяжко?
