Без слов - они не шли из сердца, ласкал мягкую плоть, пытаясь пробудить вожделение не столько в юной супруге, сколько в своем естестве. Касался губами налитой груди, водил руками по гладкой коже меж полных бедер, а тот орган, который прежде не подводил своего хозяина, почти не отзывался, едва обозначив какую-то твердость. Пришлось напрячь воображение и представить упругое тело любовницы, только тогда дело пошло на лад. Проник в тугое лоно, осторожно прорвал девственную преграду, под стоны Преславы довел до финала и почти сразу уснул, обняв прильнувшую жену. На утро еще раз предался любовной утехе, на этот раз гораздо успешнее - отдохнувшее за ночь тело справилось теперь без упрека. И супруга вела себя активнее - не лежала квашней, а сама прижимала с немалой своей силой, в проснувшейся страсти сдавливала ему грудь до ломоты в ребрах.

    В последующие дни, общаясь с Преславой, открыл в ней природную сметливость - несмотря на юный возраст и немалую еще наивность, высказывала в разговорах довольно разумные суждения как в домашних делах, так и в отношениях между людьми и родами. По-видимому, передалась по крови способность видеть чьи-то помыслы и намерения их каких-то мелочей, на которые другие не обращали внимание. Иной раз прислушивался к мнению юной жены, поступал, как советовала и не раз убеждался в ее правоте. Вот так рождалась между ними привязанность, пусть не по любви, а из уважения, которая сказалась и в интимной близости - ее полнота уже не отвращала, как в начале, даже находил в ней свое достоинство, да и с любовным темпераментом у Преславы складывалось вполне прилично. Но при том не прекращал проводить ночи с любовницей - Радмила осталась в хоромах после свадьбы Варяжко, на правах ключницы. Жила в своей комнате в клети - на первом этаже, вела хозяйство по дому вместе с другой прислугой - дворником и кухаркой.

    Весной же, когда Варяжко перевез семью из Казани, между женами образовался своеобразный Новгород - из разных племен и сословий, у каждой свой норов и интересы, сводили с кем-то союзы, плели интриги, да и детей тянули на свою сторону. Ближе между собой сошлись Румяна с Преславой - обе новгородчанки, со схожим складом ума, присущим многим жителям города - любознательным и живым, легким на подъем и готовым к переменам, если они сулят какие-либо выгоды. В этом плане Милава им явно уступала - придерживалась устоев, впитанным с молоком матери, с трудом принимала новые веяния вокруг нее. Да и сам беспокойный город как-то пугал ее - лишний раз не выходила на улицу, сидела дома как клуша в окружении детей, в хлопотах с ними находила душевный покой. С ней сблизилась Радмила - такая же кривичанка из селян, с малых лет воспитанная в послушании и радении за близкими.

    Варяжко надеялся, что прежние и новые жены притрутся друг к другу, между ними сохранится лад и мир. Но вышло иначе - Милава и Румяна, как-то уживавшиеся между собой, теперь разошлись, повели если не войну, то распри, найдя себе союзниц из новеньких. Затеяли грызню за влияние в доме, внимание мужа и детей, могли сцепиться из-за любой мелочи. Та же Румяна, прежде тихая и незаметная, сейчас, получив поддержку немаленькой Преславы, припомнила старые обиды, стала допекать Милаву, как когда-то та ее. Но стоило той пойти грудью на маленькую Румяну, как перед ней встала Преслава, крупнее едва ли не на голову. До драки не дошло - разуму у жен хватило не доводить склоку до вырывания волос и расцарапывания, но мира от того в доме больше не стало. Хуже всего, что разлад коснулся детей - одни встали за маму, другие за тетю Румяну, а те не стеснялись при них ругаться, не выбирая слов. Малыши же повторяли за ними, не понимая смысла, но чувствовали в них недоброе и обижались друг на друга и взрослых.

    Варяжко, занятый подготовкой экспедиции к Белому морю, не сразу заметил неладное в своей семье. Но однажды вечером, играясь с детьми, услышал от трехлетнего Тихомира бранное слово, которое тот высказал с обидой старшей сестре: - Ты плеха! Отдай моего коняшку!

    Отчитал сына: - Тихомир, это плохое слово, нельзя такое говорить девочке. Кто так сказал, от кого услышал?

    Тот простодушно ответил: - Мама. Она ругалась с тетей Румяной и сказала ей, что она плеха. Тетя Румяна рассердилась и говорила маме - она захухря и трясся…

    В тот же вечер устроил разнос женам: - Милава, Румяна, не знаю, какая кошка между вами пробежала, но разве можно при детях ругаться и говорить глупости! Они же повторяют за вами, обзывают друг друга!

    Тут и услышал от них взаимные обиды, со слезами и плачем. Позвал для разбирательства Преславу, та тоже наговорила разное, приняв сторону Румяны. Вмешалась Радмила, поднявшаяся в горницу на шум и плач, высказала свое, виня в случившемся младших жен. Разбирался с трудом, слушая одновременно говоривших баб - кто же из них прав, а кто виноват, а потом вынес приговор:

    - Никого сейчас наказывать не буду, но если кто-то из вас вновь затеет свару, особенно при детях, то выгоню из дома - тому мое слово порука. Всем понятно? На этом все, больше разговора не будет!

    С того вечера жены притихли, во всяком случае, при нем и детях отношения не выясняли. А чтобы не маялись без дела, Варяжко дал каждой из них задание - кому-то прясть и шить одежду, другой - учить детей грамоте и письму, третьей - вести учет расходов по дому, помогать ему разбирать бумаги и в прочей канцелярии. Личным секретарем довелось стать Преславе, самой грамотной и разумной - схватывала его мысли с полуслова, составляла за него письма и грамоты, вела учет текущих дел, разбиралась с посетителями и просителями. Ходила с мужем на службу в управу, пока не пришла ей пора готовиться к родам, но и тогда, сидя дома, помогала со служебными делами.

    В конце весны из Новгорода вышла экспедиция во внушительном составе - в ней, кроме полка сопровождения, состояла большая группа мастеров и подсобных рабочих, лесных людей - охотников и следопытов. Им ставилась задача пробить путь к Белому морю по разведанному еще зимой маршруту, основать на его берегу поселение с верфью, мастерскими, складами, а также освоить окружающие земли. Со временем Варяжко собирался переселить в те края охочий народ, а затем постепенно занять земли южнее вплоть до Поволжья, прирастить их к Новгородской земле. Те группы, что отправил в ту сторону на разведку, подтвердили подобную перспективу как в их немалой выгоде, так и реальности исполнения не столь большими силами. Живущие здесь племена вепсов и коми не представляли серьезной угрозы из-за своей малочисленности, да и не отличались они воинственностью, так что имелась немалая возможность мирно с ними ужиться.

    В середине лета пришли тревожные вести с Урала - к Чусовой с юга подступили башкиры, отбили у вогулов земли в долине реки и перекрыли путь с прииска. Они и раньше совершали набеги, а потом уходили, сейчас же остались и даже пошли на восточную сторону гор, как будто искали здесь что-то. Судам, вышедшим из прииска с первой в этом году партией золота и еще выкупленными за зиму мехами и шкурами, удалось прорваться через вражеский заслон на Чусовой, люди с них и сообщили в Казань о нападении. Они еще узнали от вогулов из дружественного племени, что целью набега стало именно поселение урусов - о нем выпытывали башкиры в захваченных селениях, пытаясь узнать точное место. При том не скрывали, что ищут его по указанию своих хозяев - булгар, те велели сжечь поселение, а урусов казнить. По-видимому, узнали от кого-то, что русичи нашли самородное золото, вот и решили помешать им руками подневольного народа.

    Поволжский посадник Дружина немедленно, как только узнал о нападении башкир, отправил на Чусовую один из полков, стоявших гарнизоном в Поволжье. Но сама угроза прииску внесла перемены в планы Варяжко, он не мог допустить потери столь ценного источника доходов - прибыль от добываемого золота составляла треть поступлений в казну. Да и освоение уральских недр сулило не меньшие выгоды, чем северных земель Беломорья. Идти же сразу по двум направлениям сил и людей еще не хватало, пришлось поменять выбор. Не стал отзывать уже основавшуюся в устье Северной Двины экспедицию, стал готовить новую, в не меньшем составе, теперь уже на Урал. Кроме того, отдал приказ пяти полкам построить линию обороны на Чусовой до самого прииска для защиты от набегов, подобных нынешнему.