Я заполняю графу «3.00», передвигаю стрелки часов.

Вместе с присяжными мы воссоздаем события той ночи, исходя из показаний главной свидетельницы со стороны обвинения. Сколько времени понадобилось им на то, чтобы вернуться в мотель? Сколько ушло на то, чтобы, как она говорила, трахнуться еще разок и выпить пива? Сколько с ними спорил и боролся Бартлесс? Сколько ушло на то, чтобы утихомирить его и вместе с ней заставить сесть в машину?

— В машину, которой не было и в помине, — заявляю я. — В машину, о которой никто никогда даже словом не обмолвился. В машину, которую никто никогда не крал и не бил. Только машины подсудимым и не хватало для того, чтобы взять и отвезти Ричарда Бартлесса туда, где он был убит.

Я делаю паузу.

— Несуществующая машина. Ее там и в помине не было, дамы и господа. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Это всего лишь одна нить в паутине лжи, которую плетет свидетельница.

Стрелки на часах продолжают свое движение. Одна за другой заполняются графы в таблице. Уже рассвело, а мы до сих пор обретаемся в горах вместе с Бартлессом, Ритой и рокерами.

— После того как несчастного взяли силой, — говорю я, не пытаясь обойти эту тему, — после того как он стал жертвой надругательства, а мы этого не оспариваем, так свидетельствуют улики, мы с ними согласны, так вот, после этого его убили. Как следует из заключения коронера, сорок семь раз пырнули ножом. Того, что ему было нанесено сорок семь ножевых ранений, мы тоже не оспариваем. А между тем, по словам Риты Гомес, нож, которым наносили удары жертве, то и дело держали над костром, пока он не раскалится добела. — Дойдя до этого места, я качаю головой. — Они убивают парня, но хотят, чтобы кровь на ранах свернулась. Не знаю, как вы, уважаемые, но, независимо от того, ритуальное это было убийство или нет, по-моему, все это смахивает на бред сивой кобылы. Но главная свидетельница обвинения показала, что дело обстояло именно так, давайте представим, что так оно и было. Просто представим, потому что на самом-то деле у нас это в голове не укладывается. Потом они его кастрируют и какое-то время еще остаются на том же месте. По словам госпожи Гомес, минут пятнадцать-двадцать. А потом убивают его.

— Дамы и господа, — поворачиваюсь я к схемам, — судя по этим диаграммам, а также исходя из моих собственных, на редкость осторожных оценок, получается, что времени уже семь, самое большее половина восьмого утра, а мой подзащитный и госпожа Гомес все еще в горах. — Я заполняю еще несколько граф и передвигаю стрелки часов. — Как явствует из ее собственных показаний, времени, может, уже больше, не то половина девятого, не то девять, но я хочу, чтобы все выглядело так, чтобы комар носа не подточил, хочу, чтобы у вас возникли все основания для того, чтобы усомниться в правдивости ее слов. О'кей, пусть будет половина восьмого, нет, даже семь. А они все еще здесь, — говорю я, показывая нужное место на карте, — вот здесь, в горах Сангре-де-Кристо.

Мы добираемся до конца странствий, о которых поведала нам Рита Гомес. Они выбрасывают труп у обочины дороги, отвозят ее домой и снова начинают угрожать; двое из них (включая моего подзащитного) снова вступают с ней в половые сношения. Затем они наконец уезжают.

Я бросаю взгляд на схему. Девять часов.

— Судя по показаниям главной свидетельницы обвинения, данным под присягой, они расстались с ней самое раннее в девять. Проследив цепь событий, только что подтвержденных нами в документальном порядке, можно, не рискуя ошибиться, утверждать, что к тому времени на часах было уже часов десять-одиннадцать. Но пусть будет девять, мы согласны. Ни четвертью часа больше.

Подойдя к стоящему у противоположной стены столу, за которым сидят представители защиты, я наливаю себе воды. До смерти хочется пить. Затем, взяв папку, возвращаюсь к скамье присяжных.

— В этой истории есть лишь один изъян — ее и в помине не было. Если полагаться на показания главной свидетельницы обвинения, ее попросту не могло быть. В то время как, по ее словам, все они находились вот здесь, в горах, — взяв указку, я показываю на место убийства, — вещественные улики доказывают, что они были вот здесь. — Я провожу указкой по темной линии, которая обозначает шоссе, ведущее по направлению к Серильосу. — Они в пятидесяти милях отсюда, это час езды на машине.

Я выдерживаю паузу, чтобы сказанное отложилось в памяти слушателей, и бросаю взгляд на Мартинеса. Он смотрит на меня с неподдельным интересом. Мне важно если и не привлечь его на свою сторону, то, по крайней мере, склонить к нейтралитету.

— Как и у обвинения, — продолжаю я, — у нас свои свидетели, которые под присягой показали, что мой подзащитный и остальные находились в их компании именно в то время, когда, как утверждает свидетельница обвинения, произошло убийство. О'кей, у обвинения — свои свидетели, у нас — свои, мы во всем полагаемся на вас, решайте, кто из них говорит правду, а кто лжет. Это в наших силах, как в силах и самого суда.

Я постукиваю папкой с уликами по поручню, ограждающему скамью присяжных.

— Но этого недостаточно. Дамы и господа, как и вы, я понимаю, что тут происходит. Я понимаю, этого недостаточно, если учесть, что за люди, я говорю о подсудимых, сидят перед вами, если учесть смехотворное, постыдное и предосудительное освещение процесса средствами массовой информации, если учесть то, с какой вольностью свидетели обвинения обращаются с фактами, извращают истину. Я располагаю убедительными доказательствами в подтверждение своих слов.

Я перевожу дух.

— Но прежде чем познакомить вас с этими доказательствами, должен сказать еще вот что. В мои обязанности, равно как и в обязанности моих коллег, не входит выяснение того, кто на самом деле совершил это убийство. Я — не Перри Мейсон и не собираюсь гадать на кофейной гуще, кто же в действительности является преступником. Я здесь для того, чтобы доказать — мой подзащитный невиновен, доказать так, чтобы не осталось ни малейших сомнений.

Раскрывая папку с уликами, я беру квитанцию об оплате при помощи кредитной карточки, выписанную на заправочной станции, и, подержав мгновение перед ними, передаю ее старосте.

— Я хотел бы, чтобы вы все хорошенько ее осмотрели и передали дальше. Особое внимание обратите на день и час, они пропечатались. День и час написаны не от руки, а проставлены машиной, вы помните, что с помощью двух независимых друг от друга организаций, занимающихся испытанием оборудования, мы ее проверили, и обе организации подтвердили точность показаний машины. Дата всем нам известна. Теперь взгляните на час. Повнимательнее. Без трех минут шесть утра. Подумайте, дамы и господа, без трех минут шесть утра, того самого утра, о котором здесь идет речь.

Я жду, пока квитанция, побывав по очереди у всех присяжных, не возвращается к старосте, который отдает ее мне. Я кладу листок в папку.

— Это не досужий вымысел. Это факт. Есть и другие факты. Завтра, удалившись в комнату для совещаний присяжных, чтобы приступить к прениям, вы заберете эти фактыс собой. Для меня факт, — продолжаю я, подчеркнуто произнося это слово, — что так оно и будет, потому что считаю вас добросовестными людьми.

Папка возвращается на стол, где лежат другие улики.

— Вся аргументация обвинения зиждется на одном-единственном обстоятельстве. На показаниях Риты Гомес. Это единственный его аргумент. Не знаю… может, в горах все и было так, как она говорит, но, повторяю, может, и нет. Десятки свидетелей утверждают, что в это время подсудимые были совсем не там. Десятки свидетелей утверждают, что мой подзащитный и остальные не удосужились даже взглянуть на убитого, в то время как она говорит обратное. Десятки свидетелей показали под присягой, что Рита Гомес — алкоголичка, и ни для кого не секрет, что в ту ночь она была пьяна. Она и сама показала, что занимается сексом за плату. К тому же она признала, что солгала. Получается, что аргументация обвинения построена на показаниях спившейся шлюхи, пьяницы и лгуньи. Все это в одном и том же лице.