– Мне надо идти! – сказал он, как бы извиняясь. – Но мы вскоре продолжим нашу беседу.

Уловив на лице Неоптолема тень неудовольствия, Серторий добавил:

– Ты можешь идти со мной, если хочешь.

– А я не помешаю твоему свиданию? – спросил Неоптолем нерешительно.

Серторий расхохотался:

– Пойдем!

Нет! Это не видение, не призрак. Со скалы, перебирая ногами, тонкими, как струны, спускалась белая лань. Ее не пугали вооруженные люди и кони. Воины, в которых Неоптолем узнал иберов, стояли как зачарованные, боясь пошевелиться. Один лишь Серторий вел себя так, как будто ничего не произошло. Его правая рука опустилась па шею животного. И если бы не подбежал Неоптолем, Серторий мог бы прижать к груди голову с кроткими изумленными глазами.

Римлянин, кажется, даже не понял, что Неоптолем спугнул животное. Он шепнул ему:

– Смотри!

Неоптолем оглянулся. Иберы стояли на коленях в молитвенных позах. Многие протягивали к Серторию руку, словно к богу.

– Мои друзья ненадежны, – сказал Серторий гостю, когда они остались одни. – Это храбрые и мужественные люди. Но для них я останусь римлянином. И если бы не лань, может быть, они давно бы покинули меня. Их удивляет любовь ко мне животного, которого они считают священным за его редкий белый цвет. Они не знают – надеюсь, ты не выдашь им этой тайны? – что три года назад, охотясь в горах, я подстрелил лань, а детеныша вскормил в пещере.

– Обещаю, что этот секрет буду хранить так же свято, как и другие твои тайны. Того же я жду от тебя. После долгих раздумий мой господин решил возвратить земли, незаконно у него отнятые римлянами.

Серторий насторожился. Теперь он понял замысел Митридата.

– О каких землях идет речь?

– О Вифинии и Азии.

– Это исключено! – сказал Серторий. – Азия никогда не принадлежала Митридату. Это владения аталлидов. Вифинию уже нам завещал Никомед.

– О боги! – воскликнул Неоптолем, отступая па шаг.

– Что тебя удивляет?

– Я представляю себе, как бы ты разговаривал со мной, находясь не в этой горной глуши, а в сенате. Пусть Вифинией владеет сын Никомеда. Что касается Азии, то царь добивается, чтобы из нее были изгнаны его враги. Тебе бы он оставил Азию, как наши иберы отдают друзьям дом.

– Вот и прекрасно! – сказал Серторий. – Я пошлю с тобою Легата, чтобы он принял Азию.

У Неоптолема перехватило дыхание. Он не рассчитывал на такой оборот!

– Легата?

– Марка Магия. Это лучший из моих воинов. Те, кто сталкивались с ним на деле, называют его магом. Поистине он творит чудеса.

Не дожидаясь ответа посла, Серторий крикнул что-то по-иберийски.

Прошло несколько мгновений, и в шатер вошел воин невысокого роста. Взглянув ему в лицо, Неоптолем оторопел: у римлянина не было левого глаза.

– Теперь ты понимаешь, на какую я иду жертву, – пошутил Серторий. – Иберы говорят, что у нас два глаза на двоих.

– Зато у тебя будет свой глаз в Азии, – ответил Неоптолем шуткой.

Ипподром, в котором когда-то юный царь усмирил дикого коня, стал местом другого зрелища. По всему зеленому полю от ворот до меты выстроились воины в одеждах и вооружении тех стран, откуда они явились. Каппадокийцы были в пестрых хитонах с рукавами и панцирях из железных пластинок наподобие рыбьей чешуи. Они держали большие луки и короткие копья. Армении имели на голове медные шлемы, сплетенные из проволоки, и были вооружены медными щитами и дротиками. Меоты Олфака имели на голове остроконечные шапки из плотного войлока. Иберы были в черных высоко подпоясанных хитонах и шапках из шкуры барса. Тавры, одетые в овчины, потрясали изогнутыми скифскими луками и каменными булавами наподобие человеческих голов, которые они когда-то приносили в жертву Деве. Сарматы, называвшие себя царскими, были в кожаных безрукавках, опушенных мехом, и длинных кожаных штанах. У одних из них были железные топорики – клефцы – с острием в виде клюва цапли, у других – длинные, слегка изогнутые мечи, которыми было удобно рубить с коня. Ахейцы, считавшие себя потомками воинов Агамемнона, выставили перед собой продолговатые деревянные щиты с грубо намалеванными кораблями. Будто бы на этих судах они покинули берега Троады и, заблудившись, вместо благословенных Микен попали в теснины Кавказа. Одежда светловолосых гигантов – бастарнов, занявших низовья Данавия во времена Лаодики, напоминала фракийскую, но на головах у воинов были шлемы с рогами, а в руках копья с плоскими листовидными наконечниками.

Коренастый римлянин, обходивший строй рядом с Митридатом, крутил головой. Кажется, он был недоволен устроенным для него парадом. Он обратил к Митридату свой единственный глаз и бросил несколько слов на своем языке.

Царь остановился.

– Приказывай! – ответил он по-гречески. – Я передаю войско под твое командование, Марк Магий.

Римлянин обернулся и сделал знак воинам, стоявшим у повозки. Они сбросили холст и стали снимать и раскладывать на земле пилум к пилуму, щит к щиту, гладиус к гладиусу. Это было оружие римского легионера, простое и прочное, проверенное временем. О его мощи знали народы от Тага до Евфрата. Перед ним склонялись цари.

Магий отбежал к телохранителю Митридата Битаиту и снял с его головы шлем.

– Что ты делаешь? – воскликнул галат, ощутив прикосновение враждебного железа.

– Магий хочет тебя одеть римским воином! – пояснил Митридат.

А тем временем одноглазый подавал пилум и поножи.

Раздался глухой ропот. Воины поняли план нового командира: дать войску римское обличив. Но ведь к оружию привыкаешь, как к другу. С каждым шлемом, щитом, булавой связано столько историй, правдивых и маловероятных, что не хватит жизни для того, чтобы их выслушать. Оружие переставало быть листом меди или пластиной из стали. Оно становилось частью человеческой судьбы. Недаром, по древним обычаям, оно должно было сопровождать воина в царство, откуда нет возврата. И эта святыня объявляется никому не нужным хламом. Взамен проверенных, испытанных, пригнанных к телу и как бы сросшихся с ним доспехов надо надеть чужие, холодные, сияющие враждебным блеском латы, взять в руки гладиус, холодный и нескладный, не то кинжал, не то меч, надеть тяжелые, обитые гвоздями калиги.

Ипподром встревоженно гудел. Каппадокийцы, армении, фракийцы, галаты – все племена и народы, не желавшие подчиниться римской власти, не хотели принять римское оружие.

Магий пожимал плечами. Ему было непонятно возмущение воинов Митридата. Римляне охотно заимствовали все достойное подражания у своих врагов, и он мог бы указать, что в вооружении легионера принадлежит этрускам, а что галлам.

Митридат выхватил меч из ножен.

– Эй, вы! – крикнул он громовым голосом. – Кто не желает снимать свои доспехи, я сниму у того голову.

По ипподрому прошло движение. Зная, что Митридат в таких случаях не шутит, воины стали бросать на землю свое оружие и доспехи.

– Вот так! – сказал Митридат. – Можешь приступать к делу, Магий.

Все чаще Магий вспоминал наставления Сертория: «Ты отправляешься в Азию, в мир, где все наоборот». Прежде он не придавал этим словам значения, считая их шуткой. Теперь он понял, что против него в этой войне будут не одни лишь сулланцы.