Даже Джондалар на мгновение усомнился, а не пришла ли Эйла из другого мира, чтобы спасти его жизнь? Он смотрел, впитывая каждую деталь, как она неспешно приближается к ним, полная любви и заботы. Джондалар наконец осознал, что видит то, что не надеялся увидеть никогда: женщину, которую он любил. Ее лицо раскраснелось от холода, и волосы развевались на ветру. Люди вокруг с каждым вздохом испускали клубы пара. Джондалар вдруг сообразил, что стоит голым и что у него зуб на зуб не попадает.

У Эйлы пояс для путешествий налегке охватывал меховую парку, в нем был кинжал из мамонтовой кости, подаренный Талутом. Там же был кремневый нож с костяной ручкой, сделанный Джондаларом, и топорик. Сбоку висела сумка из выдры с целительными травами. Легко и изящно управляя лошадью, Эйла казалась весьма уверенной, даже самоуверенной, но Джондалар видел, что она напряжена. В правой руке у нее была праща; он знал, как быстро она может метать камни. В левой руке, кроме камней, было копье с копьеметалкой. Из плетеной сумки торчали еще несколько копий, более похожих на дротики.

Приближаясь, Эйла наблюдала, как меняется выражение лица высокой женщины. В момент прояснения это был шок, страх и отчаяние, но по мере того, как женщина на лошади приближалась, мрак и тьма овладели разумом повелительницы Волчиц.

Сощурив глаза, чтобы ясно увидеть женщину, Аттароа улыбнулась, и постепенно эта улыбка наполнилась бесконечной злобой.

Эйла никогда не сталкивалась с безумием, но, видя лицо Аттароа и отмечая, как искажается его выражение, она поняла, что женщины, которая угрожала жизни Джондалара, надо опасаться: она — гиена.

Эйла убила много хищников и знала, как непредсказуемы они бывают, но только к гиенам она чувствовала отвращение и презрение. Это была своего рода метафора, обозначавшая самых плохих людей; Аттароа была гиеной, жестоким опасным воплощением зла, и доверять ей было нельзя.

Хотя Эйла в основном сосредоточилась на Аттароа, однако она не упускала из виду, что происходит вокруг, и это было нелишним, потому что, уже подъехав к Аттароа почти вплотную, она заметила в стороне какое-то движение. Молниеносно она вложила камень в пращу, раскрутила ее и послала камень в цель.

Ипадоа пронзительно закричала и, уронив копье на мерзлую землю, схватилась за руку. Эйла, если бы хотела, могла переломать ей кость, но она целилась в предплечье, чтобы поразить мышцы. Но и этого было достаточно, чтобы на некоторое время вывести из строя предводительницу Волчиц.

— Прикажи своим воительницам вести себя спокойно, Аттароа! — сказала Эйла.

Джондалар, уловив смысл сказанного, вдруг понял, что Эйла говорила на языке Шармунаи. Откуда она могла знать его? Ведь она никогда прежде не слышала этого языка.

Аттароа тоже была ошеломлена тем, что чужачка знала ее имя, особенно ее удивил акцент Эйлы, хотя это был не совсем акцент. Этот голос пробудил в Аттароа давно забытые чувства, целый комплекс эмоций, включая страх, что, в свою очередь, вызвало ощущение, что приближающаяся женщина — это просто всадница.

Прошли годы с тех пор, как она испытывала те же ощущения, и это ей совсем не понравилось. Это действовало ей на нервы, будоражило и возбуждало ярость. Она хотела отогнать прочь воспоминания. Необходимо было избавиться от них, превратить в ничто, чтобы они никогда больше не вернулись. Но как это сделать? Взглянув на Эйлу, она сразу же решила, что виновата эта белокурая женщина. Именно она вернула ей воспоминания и былые ощущения. Если уничтожить эту женщину, исчезнут и воспоминания и все опять будет хорошо. Изощренный ум Аттароа начал обдумывать, как избавиться от пришелицы. Лицемерная улыбка расплылась на ее лице.

— Кажется, Зеландонии говорил правду, — сказала она. — Ты явилась вовремя. Мы думали, что он пытался украсть наше мясо, а его нам самим едва хватает. Среди народа Шармунаи кража карается смертью. Он рассказывал нам, что кто-то ездит на лошади, но ты понимаешь, почему мы не поверили…

Аттароа заметила, что перевода не последовало.

— Ш'Армуна! Ты не передаешь мои слова, — резко сказала она.

Ш'Армуна же не отрываясь смотрела на Эйлу. Она вспомнила, что одна из охотниц, вернувшаяся с первой группой, рассказывала о женщине, скакавшей на лошади среди табуна, который они гнали к обрыву, и что женщина сумела остановить лошадь. Затем охотницы из другой группы говорили, что видели женщину на лошади.

Многое волновало Ту, Которая Служила Великой Матери, но когда принесли молодого человека, который, казалось, воскресил ее прошлое и который рассказал о женщине на лошади, у нее возникло предчувствие беды. Это был знак, но она пока не могла понять его смысл. Эта мысль завладела Ш'Армуной. Женщина, которая въехала в стойбище на лошади, была знамением огромной силы. Это было вещественное проявление видения, и Ш'Армуна растерялась. Однако, хотя она была поглощена своими мыслями, она слышала, что сказала Аттароа, и быстро перевела на язык Зеландонии.

— Осуждать охотника на смерть в наказание за охоту есть нарушение воли Великой Матери Всех, — ответила Эйла тоже на языке Зеландонии, хотя прекрасно поняла заявление Аттароа. — Мать обязывает Своих детей делиться пищей и кровом с путниками.

— Вот поэтому у нас и существует такое наказание, — подавив ярость, довольно спокойно сказала Аттароа. — Мы не поощряем воровства, чтобы было достаточно того, чем мы можем поделиться. Было время, когда женщинам запрещалось охотиться, и тогда было мало пищи, и мы страдали.

— Но Великая Земная Мать дает Своим детям не только мясо. И женщины знают: то, что растет, также годится в пищу и это можно собрать.

— Но я запретила это! Если бы я разрешила им тратить время на собирание, то было бы некогда учиться охоте.

— Тогда нищету создали вы сами — ты и те, кто пошел за тобой. Это не причина убивать людей, которые не знают ваших обычаев. Ты взяла на себя обязанности Великой Матери. Она призывает детей к Себе, когда Она готова сделать это. И не тебе присваивать Ее власть.

— У всех людей есть обычаи и традиции, которые важны для них, и если их разрушают, то виновные в этом должны подвергаться смерти.

Эйла знала об этом по собственному жизненному опыту.

— Но откуда у вас такой обычай — казнить за то, что человек хочет есть? Законы Великой Матери выше любых обычаев. Один из них гласит, что нужно делиться пищей и кровом с гостями. Ты грубая и негостеприимная, Аттароа.

Грубая и негостеприимная! Джондалар чуть не расхохотался. Убийца и человеконенавистница! Это вернее. Глядя и слушая, он восхищался поведением Эйлы и ее речью. Он вспомнил, что раньше она даже не понимала шуток, а тем более не могла нанести удар. Аттароа была явно раздражена. Ее сильно укололи «учтивые» слова Эйлы. Ее пожурили, словно ребенка, плохую девочку. Она предпочла бы силу, называемую злом. Сильную жестокую женщину уважают и боятся. Вежливые спокойные слова превратили ее в посмешище. Аттароа заметила улыбку Джондалара и зловеще посмотрела на него, убежденная в том, что и другие были бы не прочь смеяться вместе с ним. Она поклялась себе, что он еще пожалеет об этом, так же как и эта женщина!

Казалось, что Эйла поудобнее устраивается на лошади, но на самом деле она приноравливалась, чтобы легче и быстрее достать копьеметалку.

— Джондалар хочет вернуть свою одежду. — Эйла слегка приподняла копье, показывая при этом, что она не угрожает. — И не забудь отдать ему его парку, которую ты надела. А затем тебе, наверное, следует послать кого-нибудь в твое жилище, чтобы принесли его пояс, нож, инструменты и прочее, что у него было с собой.

Аттароа, стиснув зубы, улыбнулась, хотя это было похоже на гримасу. Она кивнула Ипадоа. Та одной рукой собрала разбросанную одежду и положила перед мужчиной, затем направилась в жилище.

Пока они ждали, Аттароа заговорила вновь, пытаясь придать голосу более дружественную тональность:

— Ты прошла большой путь и, должно быть, устала… Как, ты сказала, тебя зовут? Эйла?

Женщина кивнула. Аттароа мало заботилась о соблюдении формальностей, заметила Эйла.