Разжечь костер прямо на льду не удалось, и они решили набросать в лодку речной гальки, чтобы потом на этой основе развести огонь. Но сначала им пришлось выгрузить все горючие камни. Подняв тяжелую мамонтовую шкуру, Эйла сообразила, что ее можно употребить вместо лодки. Не страшно, если она и покоробится немного. Она порадовалась, что взяла шкуру. Вскоре все, включая и лошадей, были обеспечены водой и пищей.

Пока они отдыхали, солнце скрылось за мощными тучами; перед тем как путники двинулись дальше, пошел густой снег. Над ледяными просторами завыл северный ветер: здесь, на плато, для него не было препятствий. Начинался буран.

Снегопад становился все гуще, усилился северный ветер. Его порывы просто сбивали с ног.

— Думаю, что лучше нам переждать! — прокричал Джондалар, пытаясь перекрыть вой бурана.

Борясь с ветром, они пытались поставить шатер, но он сразу же обледенел. Ледовые заряды вырывали из льда шесты, так что шатер перекосился, а шкуры захлопали на ветру, который с неистовой силой вырывал их из рук двух слабых живых существ, рискнувших перейти ледник и создавших препятствие разбушевавшейся на его глади снежной буре.

— Как нам удержать шатер? Тут, наверху, всегда так? — спросила Эйла.

— Не помню, чтобы задувало так сильно, но я не удивлен. Лошади, прижавшись друг к другу и опустив морды, стоически переносили буран, Волк жался к ним, роя для себя нору.

— Может быть, поставить одну лошадь на край шкуры? Пусть ее прижимает, пока мы установим шесты.

Испробовав и то и это, они наконец пришли к следующему решению: набросили шкуру на лошадей, затем Эйла уговорила Уинни встать на один край, надеясь, что кобыла будет стоять спокойно и шкура не вырвется из-под копыт. Сидя почти под брюхом лошадей, Эйла и Джондалар прижались друг к другу, прижимая своими телами другой конец шкуры. Волк лежал у них в ногах.

Было уже темно, когда шквалистый ветер поутих. Им пришлось устроить стоянку на этом же месте, нормально укрепив шатер. Утром Эйла недоумевала, обнаружив на шкуре для шатра темные пятна именно на том месте, где вчера стояла Уинни. Пока они укладывались, она все время думала, откуда взялись пятна.

Несмотря на обход нескольких расселин, тянувшихся в направлении глыбы спрессованного льда, они довольно далеко продвинулись вперед на второй день пути. После полудня вновь начался буран, но ветер был не таким сильным, что позволило им продолжать движение.

Вечером Эйла заметила, что Уинни начала хромать. Когда она увидела кровавые следы, то почувствовала, как учащенно забилось сердце и прокатилась волна страха. Эйла подняла ногу Уинни и обследовала копыто. Оно было разрезано и кровоточило.

— Джондалар, посмотри. У нее повреждены копыта. Почему? — спросила Эйла.

Он осмотрел Уинни и начал проверять копыта Удальца; найдя те же порезы, нахмурился.

— Должно быть, это лед, — сказал он. — Проверь и Волка. Подушечки на лапах Волка тоже пострадали, хотя и не так, как копыта лошадей.

— Что нам делать? Они искалечены или будут искалечены вскоре.

— Мне никогда не приходило в голову, что лед может быть таким острым, что порежет копыта лошадей, — растерянно проговорил Джондалар. — Я пытался все предусмотреть, а вот об этом не подумал. — Он ощутил угрызения совести.

— Копыта твердые, но они не каменные. Они более похожи на ногти. Если поранить, то лошади обезножат в один прекрасный день и не смогут идти вообще, — сказала Эйла. — Нам нужно как-то помочь им.

— А что мы можем сделать?

— Я попытаюсь подлечить их раны…

— Но мы же не можем оставаться здесь, пока они не поправятся. И даже если они выздоровеют, все равно поранятся вновь. — Мужчина закрыл глаза. Ему не хотелось думать и тем более говорить об этом, но он видел только одно решение. — Эйла, нам придется их оставить, — как можно спокойнее и мягче произнес он.

— Оставить их? Что ты имеешь в виду, когда говоришь «оставить их»? Мы не можем оставить Уинни или Удальца. Где они найдут воду? Или корм? На льду ничего не растет. Они умрут от голода или замерзнут. Нет, мы не можем так поступить. — Она очень расстроилась. — Мы не можем оставить их здесь! Не можем!

— Ты права, мы не можем оставить их здесь в таком положении. Это было бы немилосердно. Они будут слишком долго страдать… но у нас есть копья…

— Нет! Нет! — закричала Эйла. — Я не позволю тебе!

— Но это лучше, чем обречь их на страдания и медленную смерть. Лошадей и раньше… на них охотились. И продолжают охотиться.

— Но это не обыкновенные лошади. Уинни и Удалец — наши друзья. Мы так много перенесли вместе. Они помогали нам. Уинни спасла мне жизнь. Я не могу оставить ее.

— Я тоже не хочу оставлять их, но что мы можем поделать? — Мысль о том, что придется убить Удальца, после того как столько пройдено вместе, была невыносимой для Джондалара, и он знал, что то же самое чувствует Эйла по отношению к Уинни.

— Давай вернемся. Мы должны вернуться обратно. Ты говорил, что есть путь вокруг!

— Мы уже два дня идем по этому льду, и лошади сильно покалечены. Мы можем вернуться назад, Эйла, но они не выдержат обратного пути. — Джондалар сомневался, будет ли это по силам Волку. Чувство вины и угрызения совести терзали Джондалара. — Прости, Эйла. Это моя вина. Было глупо думать, что мы можем перейти ледник с лошадьми. Нужно было идти в обход, но сейчас уже слишком поздно.

Эйла заметила, что у него выступили слезы на глазах. Не часто она видела, чтобы он плакал, хотя для Других в этом не было бы ничего необычного, но он всегда старался не показывать своих чувств. Она знала, как сильно он ее любит, что он полностью предан ей, и она любила его, но она не могла бросить Уинни. Когда она жила в Долине, лошадь была ее другом, единственным другом, пока не появился Джондалар.

— Нам надо что-то делать, Джондалар! — зарыдала она.

— Но что? — Он никогда не чувствовал себя таким опустошенным, таким расстроенным оттого, что не мог отыскать выход.

— Ладно. — Эйла вытерла глаза. — Я собираюсь подлечить их раны. В любом случае это-то я могу сделать. — Она достала свою сумку целительницы. — Нам нужно развести хороший костер, чтобы вскипятить воду, а не просто растопить снег.

Она взяла мамонтовую шкуру и расстелила ее на льду. На ней было несколько подпалин, но это не повредило старую грубую кожу. Она положила камни посередине, чтобы создать место для костра. По крайней мере им не надо было больше волноваться о запасе горючих камней. Теперь большую часть можно было оставить.

Она молчала, потому что не могла говорить. Молчал и Джондалар. Случилось невозможное. Все, о чем они думали, к чему готовились, что вложили в этот переход через ледник, вдруг рухнуло из-за того, о чем они даже и не помышляли.

Эйла смотрела на небольшой костер, и Волк подполз к ней и взвизгнул, но не от боли, а потому, что чуял, что происходит что-то недоброе. Эйла вновь проверила его лапы. Выглядели они не так плохо. Он более аккуратно ставил их на лед и тщательно вылизывал подушечки на остановках. Ей не хотелось допускать мысли, что она может потерять и его.

Она вдруг подумала о Дарке, хотя он всегда был в ее памяти как боль, о которой невозможно забыть. Начал ли он уже охотиться вместе с Кланом? Научился ли владеть пращой? Уба, наверное, стала для него хорошей матерью, она наверняка заботилась о нем, готовила для него и шила теплую одежду.

Эйла вздрогнула, подумав о холоде, и вспомнила первую зимнюю одежду, которую сшила для нее Иза. Ей понравилась кроличья шапка с мехом внутри. Зимнюю обувь тоже делали мехом внутрь. Кусок шкуры с присобранными краями завязывался на щиколотке. Такая обувь вскоре принимала форму ноги, но вначале казалась неуклюжей, что вызывало смех у новичков.

Эйла продолжала смотреть на огонь, наблюдая, как закипает вода. Что-то тревожило ее. Что-то важное, она была уверена. Что-то…

Внезапно она затаила дыхание.