— Но я буду беспомощной и все время буду испытывать боль, — сказала Рошарио. — Это не жизнь.

— Да, боль неизбежна, но ее можно смягчить. Есть средства против боли, но они иногда действуют на память.

— Итак, я буду беспомощной и беспамятной. А если мне суждено умереть, это произойдет без боли?

— Ты просто уснешь и не проснешься, но кто знает, что будет во сне. Ты можешь ощутить страх, или боль, или… Боль может последовать за тобой в другой мир.

— Ты веришь, что такое бывает? — спросила Рошарио. Эйла покачала головой:

— Нет, не верю, но и не знаю наверное.

— Ты думаешь, я умру, если выпью это?

— Я не стала бы предлагать это средство, если бы считала, что смерть неизбежна. Но у тебя будут необыкновенные сновидения. Если приготовить настой чуть по-другому, можно совершить путешествие в другой мир, в мир духов.

Хотя Джондалар и переводил, но женщины понимали друг друга и так, и потому перевод лишь подчеркивал значение того или иного слова.

— Рошарио, может быть, не стоит рисковать? — спросил Доландо. — Я не хочу терять тебя.

Она посмотрела на него с глубокой нежностью:

— Мать может призвать к себе любого из нас. Ты можешь потерять меня, а я тебя. И здесь мы бессильны… Но если Она разрешит побыть с тобой еще, я не хочу жить, терпя боль и будучи беспомощной. Лучше уж умереть сейчас. Если даже ничего не получится, мне будет спокойнее на сердце оттого, что я все же попыталась что-то сделать.

Глядя на женщину, с которой так много было пережито, Доландо в порыве чувств сжал ее здоровую руку. В ее глазах он увидел решимость. Он согласно кивнул и посмотрел на Эйлу.

— Ты честно высказала то, что считаешь необходимым. И я должен быть честным. Обещаю не таить зла против тебя, если Рошарио умрет, но ты должна будешь тут же собраться и уйти отсюда. Я не уверен, что смогу удержать людей… Подумай об этом, прежде чем начинать.

Джондалар знал, как много пережил Доландо. Погиб сын Рошарио, сын его духа, погиб в самом расцвете сил. И Джетамио… Рошарио любила ее как дочь, и он также любил ее. Она потеряла ребенка вскоре после смерти матери. А как она боролась с параличом, как стремилась научиться опять ходить. Ее характер, закалившийся в испытаниях, привлекал всех, включая Тонолана. И ее смерть при родах все восприняли как трагическую несправедливость. Джондалар понял бы чувства Доландо и его гнев против Эйлы, если бы Рошарио умерла, но он убил бы его прежде, чем тот дотронулся до Эйлы. И все же риск был слишком велик.

— Эйла, может быть, ты передумаешь? — спросил он на языке Зеландонии.

— Рошарио тяжело. Мой долг помочь ей, если она согласна. Если она готова рискнуть, я постараюсь сделать все от меня зависящее. Всегда есть риск, но я знаю толк в снадобьях и лечении. — Она посмотрела на больную. — Можно начинать, если ты готова, Рошарио.

Эйла склонилась над женщиной, держа чашку с остывающим снадобьем. Она окунула палец в жидкость, проверяя, не слишком ли горячо, поставила чашку и села, скрестив ноги.

Мысли Эйлы унеслись к жизни в Клане, к женщине, которая научила ее лечить, которая воспитала ее. Иза лечила обычные болезни и небольшие раны, но в случае серьезных ранений, особенно полученных на охоте, она приглашала Креба, чтобы Мог-ур призвал на помощь высшие силы. Иза была целительницей, но Креб был колдуном, святым человеком, имевшим доступ в мир духов.

У Мамутои и у народа Джондалара не было различия между знахарем и мог-уром. Эти функции выполнял один человек. Мамут из Львиного стойбища был очень похож на Креба. Его больше волновали проблемы души и разума. Хотя он знал снадобья и умел лечить, но его возможности как целителя были ограниченны. Лечением ран и болезней в основном занималась Неззи, подруга Талута. Однако на Летнем Сходе Эйла познакомилась со многими искусными целителями народа Мамутои и обменялась с ними опытом.

По сути, Эйла была целительницей-практиком. Так же, как Иза. Она не знала мира духов, и порой ей хотелось призвать на помощь такого человека, как Креб. Она нуждалась в участии более мощных сил. Хотя Мамут начал ее учить пониманию мира духов, духовной реальности Великой Матери, убеждения Эйлы во многом оставались прежними, она до сих пор верила в свой тотем, Дух Великого Пещерного Льва. Хотя он был связан с Кланом, Эйла была уверена в его могуществе. Мамут говорил, что духи животных являются частью Великой Земной Матери. Он даже включил ее тотем в церемонию удочерения, и сейчас Эйла собиралась просить тотем о помощи. Несмотря на то что Клан изгнал ее, Эйла надеялась, что Дух Пещерного Льва поможет Рошарио.

Эйла закрыла глаза и начала мысленно воспроизводить Древний священный язык Клана, который был известен и в Других сообществах и использовался при общении с миром духов.

«Великий Пещерный Лев, эта женщина находится под защитой могущественного тотема, и она благодарна, что он выбрал ее. Эта женщина благодарна за данный ей Дар. За уроки и полученные знания.

Великий Могущественный покровитель обычно помогает мужчинам, но он также выбрал женщину и отметил ее своим тотемом. Она благодарна ему. Эта женщина не знает, почему Дух Великого Пещерного Льва выбрал ее еще девочкой, одну из многих, но она счастлива, что ее сочли достойной, и благодарит за покровительство.

Великий Дух Тотема, эта женщина просила руководить ею, а сейчас просит о помощи. Великий Пещерный Лев учил ее врачеванию. Она овладела этим. Эта женщина знает болезни и лекарства, настои, снадобья, травы, эта женщина умеет лечить. Она благодарна за знания, которые дал Дух Тотема. Но этой женщине неведом мир духов.

Великий Дух Пещерного Льва, который общается со звездами и с миром духов. Женщина, которая лежит здесь, не принадлежит Клану. Она из другого народа, но ей необходима помощь. Женщина страдает, но самая большая боль у нее внутри. Женщина может перенести внешнюю боль, но она боится, что без руки станет беспомощной. Женщине необходимо приносить пользу… А эта целительница должна помочь ей, но ее возможности невелики. Целительница просит Великого Пещерного Льва, Великий Тотем оказать ей всяческую помощь».

Рошарио, Доландо и Джондалар хранили молчание, пока Эйла медитировала. Только Джондалар знал, что она делает. Хотя языком Клана он владел на самом низком уровне, но все же сумел понять, что она просит помощи у мира духов.

Конечно, Джондалар не мог уловить мельчайших нюансов общения на языке, который в корне отличался от звукового. В этой речи было нечто непереводимое, слова же упрощали смысл. Джондалар любовался грациозностью движений Эйлы. Он улыбнулся, вспомнив, что когда-то был даже напуган ее жестами. Ему было любопытно, как Доландо и Рошарио истолкуют поведение Эйлы. Доландо был слегка растерян и смущен, поскольку жесты Эйлы были ему абсолютно незнакомы. Его мысли были сосредоточены на Рошарио, и любая странность, даже во имя блага, таила в себе угрозу.

Когда Эйла закончила свою молитву, Доландо взглянул на Джондалара — тот улыбался.

Рошарио же неотрывно следила за незнакомой женщиной и была тронута ее поведением, хотя не имела ни малейшего понятия, что оно означало. Она также оценила грациозность движений. Было такое впечатление, как будто руки женщины совершали некий танец. И не только руки. Плечи, тело были как бы продолжением рук, и все вместе откликалось на некий внутренний ритм. Не понимая смысла этих движений, Рошарио ощутила, что это очень важно и связано с ней. Эта женщина, несомненно, была целительницей, и это успокаивало. Она обладала познаниями, недоступными обычным людям, и все таинственное лишь добавляло ей значительности.

Эйла взяла чашку и встала на колени рядом с кроватью. Вновь попробовала снадобье мизинцем и улыбнулась Рошарио.

— Пусть Великая Мать Всего Сущего хранит тебя, Рошарио. — Эйла, приподняв голову женщины, поднесла чашку к губам больной.

Это было горькое, странно пахнущее зелье, Рошарио скорчила гримасу, но Эйла подбодрила ее и заставила выпить до конца, затем уложила больную, дожидаясь, когда выпитое окажет свое воздействие.