Машины получали энергию через эфир от сибирских станций, — это был внеплановый расход энергии, и для того чтоб машины на Гималаях работали, многие города в Сибири оставались без света и движения. Пилоты ночных рейсов, приближаясь к месту работ, видели яркую просеку огней, подымающуюся и опускающуюся по горам, с провалами полной тьмы. С каждым днем провалов делалось все меньше. Линия огней выравнивалась.

Машины разбивали главные препятствия, остальная работа выполнялась вручную людскими массами. Никому не было известно точное число работавших. Аэропланы непрерывно подвозили свежий человеческий материал из Европы и Азии и забирали в обратный путь больных, ослабевших и склонных к дезертирству.

Эти люди ежедневно истребляли тысячи тонн продовольствия. Десятки тысяч людей нужны были для того, чтобы продвинуть его к ним и обслуживать другие их нужды. Зато в течение тридцати восьми дней они должны были давать максимум работы.

Все знали, что их испытания не могут продолжаться дольше этого срока, однако темп работы был взят такой, что многим этот срок был не по силам. Вредный климат, вечная усталость, жизнь в палатках, необходимость быть всегда настороже и даже ночью вскакивать по первому сигналу и бежать к аэропланам, если рядом ожидался взрыв, — такая жизнь быстро изнашивала людей и превращала их в балласт, годный к обратной отправке.

Работами руководил президиум из шести лиц. Из них ближе всех к работающим стоял Тарт, и в широкой массе предприятие на Гималаях связывалось с его именем.

Это имя проникло в западную и американскую печать, и вызвало к себе двусмысленное отношение. Его предприятие считалось грандиозным, но сомнительным. Об истинном источнике добытой им информации знал лишь небольшой круг людей в Москве. Эти люди не сомневались в исходе дела. Кроме них еще один человек знал о завещании Дарреля, но он хранил его у себя, раздумывая и готовясь к какому-то ходу.

Большой удар сомневающимся нанес Роден, глава европейских химиков, который вскоре после начала работ на Гималаях целиком одобрил их план. Сам он хотел победить колесо средствами химии, но допускал, что с ним можно бороться и другими способами.

Система скатов, отводивших колесо к Кабадьяну в русло предыдущего оборота, совпадала с тем, что он сам говорил о механике колеса. Сила колеса возрастала пропорционально преодолеваемому им сопротивлению. Чем меньше препятствий, тем слабей его поступательный ход. На скатах, где оно попадет в среду, почти лишенную сопротивления, оно растратит заряд, приобретенный им за все предыдущие обороты. Останется лишь сила тяжести, повинуясь которой, оно проделает приготовленный ему путь.

Роден не думал, что, попав в старое русло, оно остановится немедленно, но считал, что если даже этого не случится, в дальнейшем его путь всегда будет один и тот же: оно попадет в петлю, перейдет на холостой ход, каждый раз скатываясь к Кабадьяну.

Костя и Анна, попав на Гималаи, затерялись в массе. Костя привез с собой блокнот и рисовальные карандаши, но они у него лежали без дела. Работа землекопа не оставляла времени. Анна работала по снабжению на участке персов и малайцев. Уменье объясняться на разных языках, вынесенное из детских путешествий, пригодилось ей.

Участок Анны был неблагополучным. Она имела дело с нестойкими, неорганизованными людьми, которые на себе испытали колесо и считали его наказанием неба. В их местах было не принято спасаться от колеса, а тем более бороться с ним. Они работали поневоле, потому что не знали, как им выбраться из гиблых мест, куда они дали себя завести. Между ними были случаи паники и неповиновения, и Анне, кроме обычной работы, приходилось следить за их настроениями и бороться с паникой.

Она приехала на Гималаи для встречи с Тартом. Она два года ожидала этой встречи, пока Тарт был от нее отрезан. Но хотя теперь он был недалеко от нее, она не делала попыток разыскать его или дать ему о себе знать. Работа не оставляла времени для посторонних мыслей. Все, что не относилось к работе, казалось неспешным и второстепенным.

Встреча произошла на двадцать первый день работ, когда Тарт, объезжая скаты, попал на ее участок. Он не сразу узнал Анну, спросил ее имя и, когда Анна назвала себя, без слов прошел дальше. Анну при этом удивило не то, что он не нашел для нее лишнего слова, но что она сама нашла такую встречу совершенно естественной.

Новой встречи не было, но была записка от Тарта, наспех набросанная:

Мы встретились. Нам нельзя терять друг друга из виду. Обещайте мне, что вы не уедете отсюда, не подождав меня. Был в вашем доме в Клифтоне. Узнал вещь, о которой вы едва ли знаете. Сейчас не к спеху о ней рассказывать. На эту записку ответьте.

Анна ответила:

Буду ждать.

Она разорвала записку Тарта, чтоб она не попадалась ей под руку и не вызывала у ней желания разгадать то, что в ней оставалось недосказанным.

В то время ей было не до загадок. Не только на ее участке, но и на всем протяжении скатов в работе происходили осложнения. Три четверти срока, назначенного для работ, прошли, а сделано было не больше половины. Требовалось ускорить темп работы, удвоить число рук, между тем повсюду наблюдался упадок сил и количество больных и дезертиров превышало свежие кадры, подвозимые из Европы.

Распространялись слухи, что место для скатов выбрано неверно. Ничтожная первоначальная ошибка в подсчете места прохода колеса, помноженная на весь его путь, давала расхождение, гибельное для дела. Говорили, что колесо пройдет в стороне от спуска, и вся работа окажется сделанной впустую.

Эти слухи подтверждались тем, что и в президиуме также были разногласия на этот счет. Неожиданно спохватились, что скаты надо продолжить немного вверх и сделать несколько ответвлений в разные стороны. Машины и люди снова были отправлены наверх. Они проложили дельту рукавов, подводивших к главному скату. Какой-нибудь из рукавов должен был захватить колесо и так или иначе подвести его к скату.

Между тем переброски волновали людей. Малейшая неуверенность наверху отзывалась на низах массовым падением дисциплины. Люди говорили об отдыхе.

Когда подвели итог тридцатого дня, оказалось, что выполнена только та работа, которую надо было окончить шесть дней назад.

В этот день, вместе с призывом в Европу утроить пополнения, был отдан приказ, урезывающий часы сна для всех работавших и каждому в сотый раз повторено, что работы должны быть окончены к сроку, ибо если хоть полкилометра ската не будут готовы к моменту прохода колеса, вся работа лишится смысла. В этот день на участке Анны были волнения: малайцы бросили работу, и их с трудом, силой и деньгами, вернули на место.

В этот же день, с очередной партией новых работников, на Гималаи прибыл Эгон. Он проследил путь Анны до Ленинграда и, чтобы продолжать путешествие, должен был сделаться землекопом.

Дело было утром, и его с места двинули в работу. Такое начало не понравилось ему, ибо на самом деле он приехал не для работы. В подкладке у него был зашит документ, и он думал, что пришло время предъявить его. Он был культурен. Он ничего не имел против того, чтобы колесо было поймано в ловушку, но его бесило, что это будет сделано Тартом под своим именем, а дочь человека, славу которого он украл, будет любить его и верить в его гениальность.

Он приехал, чтобы играть центральную роль, разоблачать и злорадствовать, а вместо этого попал в хомут и некоторое время должен был добросовестно таскать его, пока хитростью, симулируя ранение при взрыве, не сумел от него освободиться.

С трудом он разыскал Анну. Он не в первый раз неожиданно появлялся перед ней, и всегда у нее была для него наготове сомнительная обрадованная улыбка, которая приводила его в бешенство. После случая с микрофоном он знал цену этой улыбке. Он с тоской готовился к ней, как к оскорблению, и испытал облегчение, когда Анна встретила его молча, с удивленным и недовольным лицом.