— Что же мы будем делать?

— Что в этих случаях делают… Будем торчать внутри, пока дыхания хватит. А когда оно кончится, попытаемся выбраться. Глядишь, в таком чаду одному-двум удастся улизнуть.

Дым валил в дом теперь густыми клубами. На стенах кое-где уже плясали огненные язычки, быстро пожирая деревянную обшивку дома. Эльфстан подошел было к дверям, чтобы оттащить задыхавшегося в дыму раненого, но Сибба знаком остановил его.

— Такая смерть самая легкая, — объяснил он. — Всяко лучше, чем в огне жариться.

Мало-помалу силы защитников иссякали; тогда они выскакивали из дверей и старались одолеть в дымовой завесе, двигаясь по ветру, хотя бы несколько ярдов; но, откуда ни возьмись, с торжествующим видом им под ноги выныривали враги; они преграждали обреченным дорогу, заставляя тех так или иначе пускать в ход свое оружие; подползали со спины с обнаженным мечом или кинжалом. После такой ночки у нападавших разыгрался аппетит; предстояло выместить горечь позора и потерь. Больше прочих не повезло Сиббе: перед тем как настал его черед выходить из дома, два мерсийца, знавшие теперь, каким образом их жертвы пытаются выйти из горящего дома, натянули над тропинкой веревку из сыромятной кожи… Сибба попытался было встать на ноги, выдернуть нож, но тяжелое колено уже прижимало его к земле, а мускулистые руки скручивали запястья.

Последним в доме оставался его хозяин, Эльфстан. Наконец он показался в дверном проеме, однако не помчался сломя голову сквозь клубы дыма, а сделал три могучих шага и предстал перед врагами с поднятым к бою щитом. Завидев его, мерсийцы заколебались: перед ними наконец явился человек, которому полагалось оказать совсем другую встречу. Прильнувшие к изгороди рабы и поселяне приготовились увидеть, как их господин встретит смерть.

Эльфстан сиплым голосом бросил вызов мерсийским ратоборцам. Один из них приблизился к нему, сделал замах справа, потом слева и вдруг совершил яростный выпад железным наконечником своего щита. Эльфстан, обнаруживая блистательную выучку, рубящим движением собственного щита отвел удар в сторону, обошел соперника сначала с одной стороны, потом неожиданно с другой, раз за разом проверяя цепкость его запястьев, крепость ног, быстроту движений. Поединок больше напоминал величественный танец, изысканному исполнению которого, в сущности, было подчинено все воспитание английских танов. Мерсиец, впрочем, догадывался, что противник его потерял гораздо больше сил, нежели он сам. Улучив момент, когда тот начал опускать щит, он показал, что собирается подсечь тана снизу, а сам молниеносно перевел удар в короткий выпад. Лезвие распороло кожу под ухом. Уже падая, Эльфстан нанес последний удар, но слегка промахнулся. Его противник, однако, пошатнулся, изумленно вытаращив глаза на собственное бедро, из перебитой артерии которого фонтаном хлестала кровь, и сам осел на землю, тщетно пытаясь прикрыть рану руками.

И тогда над Стенфордом прокатилось горькое стенание. Ибо пусть Эльфстан был не самым ласковым хозяином, пусть многие рабы изведали на себе силу его кулаков, а крестьяне проклинали его нахрапистость и бесконечные поборы — это был их сосед, и встал он на защиту своего дома от непрошеных пришельцев.

— Хорошая смерть, — бесстрастно заметил старшина мерсийцев. — Он умер, но, кажется, успел прихватить с собой соперника.

Альфгар застонал от бессильного бешенства. К ним быстро катилась тачка, служившая экипажем его отцу. А сквозь пробоины в изгороди видны были и остальные участники кортежа: фура с облаченными в черные рясы священниками, над которыми сверкала в лучах солнца золоченая епископская тиара.

— Хорошо еще, что хоть пару человек мы прихватили…

— Двоих?! — не веря своим ушам, переспросил епископ Даниил. — Вы убили девять человек и взяли только двоих?!

Никто не знал, как ответить епископу.

— Что же, будем рады тому, что есть, — проговорил Вульфгар. — Как же ты намерен с ними поступить? Ты уверял нас, что собираешься казнить их в назидание всем остальным!

Люди, представшие перед ними, были освобожденными рабами, у которых вместо ошейников на шеях были ремешки с подвешенными на них пекторалями. Даниил остановился напротив одного из пленников, ухватился за ремешок и, резко дернув, сорвал его с шеи. То же самое проделал с другим пленником. Две серебряные подвески, одна в форме молота, свидетельствующая о связи ее хозяина с Тором, другая же, мечевидная, принадлежавшая человеку Тюра, оказались в ладони епископа. Забавные вещицы. Он сунул их в карман. Надо показать их архиепископу. Хотя нет, Кеолнот — ужасная тряпка, бесхребетный, как этот слюнтяй Вульфир…

Нет, пусть на них взглянут другие очи — святейшего их отца Николая. Пусть он тоже ощутит их тяжесть в своей руке. И тогда, быть может, он спросит себя: не пора ли избавить Церковь в Британии от бесхребетных архиепископов?

— Я обещал выжечь эту язву. Свое обещание я сдержу.

Спустя всего час Вилфи из Эли привязали к столбу, несколько раз окрутив крепкими путами его ноги, дабы он не смог затоптать ими огонь. Сухой хворост занялся ярким пламенем, лизнул шерстяные штанины… Чем выше карабкался по телу огонь, тем неистовей оно корчилось, силясь освободиться от страшной муки, тем чаще вырывались из уст несчастного стенания, как бы отчаянно ни старался он их подавить. Мерсийские воины глазели на его муки, желая знать, как встретит смерть столь низкое существо. Керлы же были от этого зрелища в почти нескрываемом ужасе. Повидав на своем веку немало казней, они привыкли к тому, что даже самые отъявленные злодеи, совершившие смертоубийство или грабеж, в худшем случае попадали в петлю; слыханное ли дело, чтобы в Англии так медленно лишали человека жизни! Впрочем, Англия карала по своим законам, а Церковь — по своим.

— Дыши дымом, — вдруг раздался пронзительный вопль Сиббы. — Дыши дымом!

Приступы боли не помешали Вилфи услыхать этот призыв. Он как можно ниже пригнул голову и принялся глубокими вздохами набирать в легкие дым. Мучители его остерегались помешать ему в этом; через минуту тело Вилфи начало перевешиваться над сковавшими его путами. Когда сознание прояснилось в последний раз, он напрягся, поднял голову вверх и прокричал:

— Тюр! Тюр, приди мне на помощь! — И пелена дыма, словно бы повинуясь его призыву, вдруг вздулась и окутала его целиком. Когда же ветер снес ее в сторону, тело Вилфи уже бессильно скрючилось. Наблюдавшие разом затараторили.

— Слабовато твое назидание, — бросил Вульфгар епископу. — Может, позволишь мне показать тебе, как это делается?

Спустя минуту к другому столбу поволокли Сиббу, а по слову Вульфгара воины забежали в соседний дом и вышли оттуда, неся бочонок пива, который сможет нацедить в Англии самый нищий двор. Затем, следуя его указаниям, они проломили крышку бочонка, перевернули его, пробили такое же отверстие в его дне… Владелец бочонка, не смея промолвить ни слова, смотрел, как плещется в грязи его эль с летнего урожая.

— Я долго решал эту задачу, — проговорил Вульфгар. — Мысль — мое единственное утешение. Здесь необходимо создать тягу. Если есть камин, то и труба должна стоять.

Бледного, дико озирающегося Сиббу привязали к столбу неподалеку от бездыханного тела его товарища. Тщательно обложили его ноги хворостом. К приговоренному подошел епископ.

— Отрекись от своих языческих идолищ! — сказал он. — Вернись в Христову веру. Я сам исповедую тебя и отпущу твои грехи. И тебя тут же заколют, не подвергая мучительной смерти.

Сибба покачал головой.

— Вероотступник! — взвизгнул епископ. — То, что испытаешь ты через минуту, будет только началом твоих вечных корчей в пламени ада! Понял ли ты меня?! — Он повернулся и погрозил кулаком кучке керлов. — Эти муки изведает всякий, кто отвернется от подлинной веры, отвернется от Христа и Церкви. От Христа и Церкви, которая владеет ключами от Царствия Небесного.

По команде Вульфгара палачи опустили на приговоренного полый бочонок; один высек огонь и поднес трут к тонким сучкам, а другой принялся трясти щитом, нагнетая потоки воздуха. Первые же зарезвившиеся язычки огня, подхваченные тягой, устремились вверх и начали неистово жалить тело и голову человека. Мгновение, и страшные вопли понеслись над Стенфордом, становясь с каждой минутой все громче и пронзительнее. А на лице похожего на пень существа, поставленного на застеленное дно тачки, проступала довольная ухмылка…