Старший персонал городской полиции и полиции графства собрали на совещание по причине значительных общественных волнений, соответственно вызвавших волну критики в адрес полиции. Сложилось общее впечатление, что хулиганствующая молодежь угоняет автомашины и бьет витрины практически безнаказанно; что полиция ничего не делает для предотвращения вандализма подростков, терроризирующих многие кварталы Бродмур-Ли-Эстейт. Подобные обвинения были отчасти справедливы, поскольку полиция постоянно попадала впросак из-за отказа местных жителей называть имена и оказывать помощь в деле очистки от особо злостных нарушителей порядка. Но смерть Марион Брайдвелл, похоже, истощила у всех последние остатки терпения.

В это воскресенье, 19 июля, были приняты жесткие, принципиальные решения и спланировано их претворение в жизнь: следующим утром будет проведена тщательно организованная облава и аресты. На следующие два вечера назначаются специальные заседания судов магистрата. Несколько ближайших дней муниципальные рабочие будут заняты только устройством постов и заграждений поперек нескольких особо важных улиц. Количество полицейских в этом районе на следующей неделе будет удвоено. Немедленно организуется координирующий комитет из полицейских офицеров, местных учителей, социальных работников и священников здешнего прихода.

Совещание оказалось долгим и довольно мрачным; Морс извлек из него мало пользы и не высказал сколько-нибудь важных предложений, да и, по правде говоря, мысли его витали далеко от предмета рассмотрения, и только один раз он несколько заинтересовался происходящим. Закоренелый цинизм Стрейнджа по отношению к комитетам и комиссиям стал причиной неожиданного обострения разговора.

– Через неделю или две, – прорычал он, – у нас при таких темпах окажется постоянный комитет, руководящий комитет, вспомогательная комиссия – короче, куча комитетов, которым только нужно придумать имя. Что мы должны делать на самом деле? Мы должны бить там, где больно. Штрафовать их, штрафовать отцов, вычитать штраф из зарплаты отца. Вот как надо действовать, по моему мнению!

Главный констебль спокойно согласился:

– Замечательная идея – и новое законодательство, я думаю, здесь нам очень поможет. Но есть одна зацепка, мне кажется, вы согласитесь. Видите ли, многие из этих подростков не имеют отцов.

Стрейндж слегка смутился.

Морс улыбнулся во второй раз за этот день.

Наконец Морс был предоставлен самому себе. Утром следующего дня он направился в Парк-таун и снова медленно объехал два полумесяца, охватывающих центральный сквер эллиптической формы, густо засаженный деревьями и цветущими кустами. Стоянок было много, и после второго круга он пришвартовался у южной стороны сквера. Он прошел мимо десятка фасадов в итальянском стиле, которые вместе составляли красивую, облицованную камнем террасу. Затем он свернул на боковую аллею и наконец вышел на неширокий тротуар. Справа тянулась кирпичная ограда маленьких задних садиков. Она оказалась высотой всего в пять футов, и он понял, что для опознания места нет необходимости даже заходить внутрь. Детская забава, а не задача – интеллекта Шерлока Холмса здесь явно не требовалось. После короткой уотсоновской рекогносцировки место будет установлено почти немедленно. Так и произошло. Уже через пару минут Морс сличал детали на фотографии с реальностью, полностью им отвечавшей: конфигурация черной трубы водостока, телевизионная антенна и, главное, дерево, к нижней ветви которого сейчас были привязаны красные детские качели. Слева в садике Морс разглядел деревянную садовую скамейку с распадающимися планками – точно! – он был уверен, что именно с этой скамейки, в этом самом садике кто-то, скорее всего, сама Карин Эрикссон, сделала два снимка белокурого, брахицефального, худощавого телосложения... что еще сказала там доктор Хобсон? Он не мог вспомнить. И не имело это значения. Никакого значения.

Он подошел к импозантной парадной двери крайнего дома-террасы, обозначенного как вилла "Секхэм" на маленькой табличке с правой стороны портика. Под ней выстроились вертикальной линией три звонка: третий этаж – доктор С. Леви, второй этаж – мисс Дженнифер Коомбс, первый этаж – доктор Алистер Мак-Брайд. Район, без сомнения, перенасыщен докторами философии и филологии. Он нажал на нижнюю кнопку.

Дверь открыл высокий густобородый мужчина около тридцати пяти лет, который прежде всего тщательно изучил удостоверение Морса и только затем согласился ответить на вопросы. Он приехал из Остралии (как он сказал) с женой, чтобы провести исследования по микробиологии; они живут здесь с середины августа прошлого года; об этой квартире он узнал от друга из колледжа Мансфильда, который по его просьбе специально следил прошлым летом за освобождающимися квартирами.

Август прошлого года...

Наверно, это удачный для Морса день?

– Вы знали людей – вы встречались с людьми, которые жили здесь до вас?

– Боюсь, что нет, – ответил австралиец.

– Можно на минуту заглянуть в квартиру?

Несколько неохотно, судя по выражению лица, Мак-Брайд провел его в гостиную. Морс быстро оглядел просторную комнату с высокими потолками и попытался уловить малейшие колебания своих чувств, если они возникнут. Без успеха. Только взглянув через французское окно на залитую солнцем часть садика, он почувствовал возбуждение: маленькая черноволосая девочка в розовом платье качалась под деревом на качелях, едва доставая ножками в белых носочках до земли.

– Ваша дочь, сэр?

– Да. У вас есть дети, инспектор?

Морс отрицательно покачал головой.

– Еще только один вопрос, сэр. У вас есть расчетная арендная книжка или что-нибудь в этом роде? Мне нужно разыскать людей, которые жили здесь непосредственно перед вами в прошлом году...

Мак-Брайд подошел к секретеру у французского окна и нашел свою расчетную книжку, на обложке которой значилось название фирмы – "Файндерс киперс".

– Недоимок у меня нет, – сказал Мак-Брайд и в первый раз улыбнулся.

– Я вижу, а я, кстати, не сборщик налогов, сэр, – отозвался Морс, протягивая ему книжку.

Они вместе прошли к выходу, и Мак-Брайд очень мягко постучал в правую дверь, затем приложил ухо к панели.

– Дорогая? Дорогая?

Ответа не последовало. У входной двери Морс задал свой последний вопрос:

– "Файндерс киперс" – их контора на Бенбери-роуд, не так ли?

– Да. Вы сразу туда?

– Я думаю, что заскочу сразу.

– Автомобиль вы поставили здесь?

Морс показал на "ягуар".

– На вашем месте я бы здесь его и оставил. Идти всего пять минут, а на Норт-Парад совершенно негде поставить машину.

Морс кивнул. Хорошая мысль. Как раз на Норт-Парад находится и паб "Роза и корона".

Прежде чем покинуть Парк-таун, Морс прошел в центр овального сквера, разделяющего полумесяцы, где прочитал надпись на пластинке, прикрепленной к стволу кедра:

Морс на несколько минут присел на деревянную скамейку, на которой раньше, видимо, сидел кто-то, не уважающий труд, поскольку овальная пластинка, несомненно увековечивающая имя бывшего владельца скамейки, была совсем недавно безжалостно оторвана от спинки. Место для отдыха, однако, было приятное, и Морс медленно обошел сквер по периметру, думая то о смерти Макса, то о фотографиях, сделанных в заднем садике квартиры первого этажа виллы «Секхэм».

Повернув на западном углу сквера, он увидел, что вилла "Секхэм" находится прямо напротив через дорогу, а его коричневый "ягуар" припаркован слева от нее. Когда он еще раз решил обозреть прекрасный фасад здания, ему показалось, что бородатое лицо медленно скрылось за довольно потрепанными шторами в передней комнате виллы "Секхэм", где миссис кто-то Мак-Брайд страдала от Бог знает чего. Был ли ее муж несколько более любопытен, чем хотел показаться? Или это "ягуар" – он часто привлекает заинтересованные взгляды?