22.30.

Посмотрев прогноз погоды, Клэр Осборн выключила "Новости в десять" – еще полчаса смертей, разрушений, болезней и катастроф. У нее, как она чувствовала, уже выработался к этому иммунитет. Она смешала джин и сухой мартини и приступила к изучению одного из машинописных листов, которые послал ей Морс.

Через два дня ей должно было исполниться сорок, и она решила купить в подарок себе кассету или пластинку с записью «Реквиема». Вся коллекция Морса, как он сказал, была только на пластинках. «Но теперь больше не выпускают пластинок, и эти скоро станут музейным экспонатом». По какой-то причине ей хотелось купить именно такую пластинку, которая была у него, хотя она понимала, что разумнее было бы вложить деньги в проигрыватель компакт-дисков. Единственный из пяти дирижеров, чье имя она слыхала, был Герберт фон Кароян, а марка «Дойче граммофон» выглядела столь солидно... Да, она попытается достать именно эту. Она снова посмотрела в листок, пытаясь разобраться в написании сложного слова «Дойче – Deutsche», уложить в голове эту неловкую последовательность "t", "s", "с", "h", "е".

Через десять минут она уже опорожнила бокал. Она чувствовала себя очень одинокой. И думала о Морсе. И налила себе еще, положив на этот раз немножко больше льда.

«Боже милосердный!» – шептала она про себя.

4.30.

Морс проснулся в безмолвной тьме. Со времен своей молодости он был не чужд полуэротических дневных фантазий, но ночью редко мечтал о прекрасных женщинах. Но сейчас – как странно! – он видел исключительно реалистический сон. Сон был не о красивой женщине, одной из тех, с которыми он успел встретиться при расследовании этого дела – ни о Клэр Осборн, ни о косметологе с завитыми локонами, ни о Лауре Хобсон – но о Маргарет Далей, женщине с высветленными прядями в прическе, эти пряди вынудили Льюиса задать фундаментальный вопрос: "Как вы думаете, сэр, почему люди хотят выглядеть старше своих лет? Мне это кажется каким-то извращением". Но Маргарет Далей во сне Морса выглядела совсем молодой. И где-то во сне фигурировало письмо: "Я так много думала о вас после того, как вы ушли. Я все еще думаю о вас и прошу время от времени думать обо мне – может быть, вновь посетить меня. В надежде, что я не потревожу вас, я посылаю вам свою любовь..." Нет, во сне было, конечно, не письмо, просто кто-то в его уме произнес эти слова. Он встал и сделал себе чашку растворимого кофе, прочитав в кухонном календаре, что солнце встает в 5.19. Затем снова юркнул в кровать и лег на спину, заложив руки за голову и терпеливо поджидая зарю.

Доктор Лаура Хобсон, одна из тех, кому было дозволено переступить порог в снах Морса, вошла в его кабинет на следующее утро немного раньше девяти часов, где, будучи представленной сержанту Льюису, воспользовалась приглашением и села, и сказала свое слово.

Определить мне, призналась она, удалось не столь уж много. Во всяком случае, все факты вы найдете в моем отчете. Но я догадываюсь, что человек, кости которого найдены в Барсучьей Глуши, был приблизительно тридцати лет от роду, среднего роста, умер приблизительно девять или десять месяцев назад, возможно, был убит – удар ножом возможно, удар был нанесен правшой. Кровь, следы которой найдены под телом, имеет группу О. Хотя наличие крови может быть следствием других повреждений или другого источника, она считает такое предположение весьма сомнительным. Так обстоят дела с кровью. Тело, по всей вероятности, "подверглось смерти" (Морс моргнул) на том месте, где были найдены кости. Вряд ли его переносили или перетаскивали после смерти. Имеется возможность провести и ряд других исследований, но (по крайней мере, с точки зрения доктора Хобсон) сомнительно, что будет установлено дополнительно что-либо существенное.

Когда она излагала суть своего отчета, Морс внимательно наблюдал за ней. При их первой встрече он отметил ее северный акцент (то ли Ньюкастл, то ли Дархэм-Сити?), который слегка отвлекал от существа сказанного. Сейчас же он спрашивал себя: нет ли в этом небольшого притворства? Он снова обратил внимание на ее высокие скулы и плохую постановку дыхания во время речи. Или она просто нервничает в его присутствии?

Он был не единственным, кто смотрел на нового патологоанатома с восхищением, и, когда она передала Морсу четыре страницы своего отчета, Льюис задал вопрос, который вертелся у него на языке последние десять минут:

– Вы из Ньюкастла?

– Приятно слышать, когда правильно произносят название родного города! Нет, я из его пригорода.

Морс, не слишком терпеливо внимавший, как они обменивались между собой воспоминаниями о чем-то сугубо местном, встал и направился к двери.

– Должен сказать, – закончил Льюис, – очень приятно было познакомиться. – Он помахал отчетом: – И спасибо за это, дорогая!

Внезапно ее лицо напряглось, она громко вздохнула:

– Послушайте, я не ваша "дорогая", сержант. Не обижайтесь, но я прямо скажу, что я ничья "дорогая" или...

Но столь же внезапно она замолчала, увидев широкую ухмылку Морса, задержавшегося в дверях, в том время как Льюис с растерянным видом застрял перед ней.

– Извините, но я просто...

– Пожалуйста, простите моего сержанта, доктор Хобсон. Он не хотел сказать ничего дурного – ведь правда, Льюис?

Морс смотрел на изящные линии ее ног, когда она, полыхая огненным румянцем, покидала кабинет.

– В чем дело? – удивился Льюис.

– Ничего особенного – небольшой пунктик по части обращения к ней.

– Немного на вас похожа, сэр.

– Милая женщина, как ты думаешь? – спросил Морс, игнорируя мелкий выпад.

– По правде говоря, сэр, я думаю, она просто сногсшибательна.

Почему – неизвестно, но это простая констатация факта честным и глубоко порядочным человеком застала Морса врасплох. Как будто простое провозглашение чего-то абсолютно очевидного заставило его впервые осознать правду сказанного. Несколько секунд в нем теплилась неосознанная надежда, что доктор Хобсон вернется за чем-нибудь забытым, но она была очень организованная женщина и, как оказалось, ничего не забыла.

Едва Морс и Льюис собрались выпить по чашечке кофе в столовой, им позвонил констебль Поллард. Этот не слишком бдительный страж Барсучьей Глуши был одним из четырех констеблей в униформе, которых поставили дежурить у входов в Бленхэймский парк со всех четырех сторон света. Он позвонил и в сильном возбуждении сообщил, что "лендровер" из Витхэма с Дэвидом Майклсом за рулем (которого он немедленно узнал) только что проехал в садовый центр Бленхэйма. Должен ли он узнать, что происходит? Должен ли он – расследовать?

Морс взял трубку радиотелефона из рук Льюиса.

– Молодчина! Да, попытайся выяснить, что там происходит. Но слишком не светись, хорошо?

– Каким образом, черт возьми, ему удастся это сделать? – спросил Льюис, когда Морс закончил. – Он же в форме.

– Разве? Ай-я-яй! – Морс, кажется, не очень заинтересовался случившимся. – Ну, пусть почувствует себя в центре событий, как ты считаешь?

Главный инспектор Джонсон допивал уже вторую чашку кофе, когда в столовую вошли Морс и Льюис. Подняв руку, он подозвал Морса: хотелось бы перемолвиться парой слов, хорошо? Но только наедине, только он и Морс.