Так и побрел домой один. Зашел в гастроном, в овощной, в булочную — и всё, продуктами нагрузился, будет из чего приготовить горячее. Да хоть «змеиный» супчик на картофельно-вермишельном бульоне и с зажаркой из лука и мелко порубленной вареной колбасы. Но сначала мыться и спать. Пора прекращать эти трудовые подвиги. Оставлю ночные дежурства и парочку выходных прихватить, чтобы ноль семьдесят пять ставки получалось. А нет, и половинка сойдет. Я не железный, а здоровье важнее.

Но только я успел рассортировать жратву по местам, как нате — зазвонил телефон. Кого еще с утра пораньше?

— О, Андрюха, еле дозвонился! — зачастил Давид. — Тебе до двенадцати кровь из носу в партком института явиться. Выбритым и трезвым.

— Да погоди бежать, — оборвал его я. — Что мне в парткоме делать? Я вроде не член партии.

— Не знаю, сказали — разыскать и привести, я и выполняю. Как дисциплинированный студент, — захохотал Ашхацава.

— И второй вопрос: где мои зимние вещи? А то холодать стало.

— Да ты их все весной матери отвез, чтобы не мешались, — ответил Давид. — Всё, давай, я тут пару часиков еще и в общагу. Заходи, не стесняйся. Пивка попить надо. Немного, по паре кружек, расслабиться.

Интересно, что там в институте от меня хотят? Из-за грамоты от МГК? Ну да, такое в нашей альма матер редкость. Но если там где выступить и вдохновить, так это через комитет комсомола. А партком? Вообще даже представить не могу. Главное, чтобы не ругали. Хотя вроде и незачем. Сейчас всё узнаю. Кстати, Степану Авдеевичу вторую половину коньячной дани занести надо. Не просто так он меня почти месяц прикрывал. А то подумает еще, что я его кинул.

В парткоме я раньше никогда не бывал. Дверь видел, а внутрь не заходил. В принципе, ничем от других присутственных мест не отличается. Чуть получше деканата, да и то, за счет меньшей пошарпанности. Ходят сюда всё же реже, и не студенты. И секретарша здесь сидела суровая и возрастная. Почти на секретной работе, как же.

Зашел, представился.

— К Борису Константиновичу, — кивнула она на дверь. — Свободен сейчас.

О как! Да тут почти что демократия! Даже в приемной не мурыжили, сразу запустили. Мужика этого я вроде видел. Не то на организации здравоохранения, не то на госпитальной терапии. Он встал, из-за стола вышел, руку пожал. Что им от меня надо? Не к добру это.

— Присаживайтесь, Андрей, — предложил он. — Давайте сразу к делу. От имени партийной организации поздравляю вас с высокой наградой.

Я промямлил что-то в стиле «на моем месте каждый» и так далее.

— Возможно вы слышали, Андрей, что комсорг вашего курса Петр Баринов по семейным обстоятельствам был вынужден перевестись в другой вуз.

Покивал, мол, знаю. Я эти обстоятельства, можно сказать, руками щупал. Я уже начал догадываться, за каким хреном меня позвали сюда и это вызвало какие-то неприятные ощущения в эпигастрии. Под ложечкой засосало, короче.

— Учитывая, что на вашем потоке кандидатов и членов партии нет, было высказано мнение выдвинуть вашу кандидатуру на эту должность...

Борис Константинович еще пару минут пел соловьем, какая это высокая честь и всякое такое. Количество плюшек, причем вполне реальных, впечатляло. Был бы я прошлым Пановым, оставалось бы только спросить, где тут расписываться кровью. Мне сулили любую специализацию по моему выбору на шестом курсе, место на кафедре и возможность защиты кандидатской чуть ли не по окончанию интернатуры. Жилье не предлагали, знали, что уже есть. Вишенкой на торте была замануха при отсутствии косяков через год сделать меня кандидатом в члены. Чтобы диплом с партбилетом получить.

Отказаться от такого мог или сектант, или отщепенец, ненавидящий нашу советскую родину. Слова «нет» не ожидал никто. Я сидел и лихорадочно думал, как бы так отказаться, чтобы мне еще и посочувствовали. Партийный босс наверняка решил, что я просто охренел от счастья и ждал, когда я приду в себя. Он даже кашлянул, вполне осторожно, впрочем, чтобы ускорить процесс.

— Борис Константинович, — начал я самым вкрадчивым голосом, какой только смог изобразить. — Хочу доверить вам один... даже не секрет, но, скажем... факт, который пока нельзя разглашать...

Ого, ишь как подобрался! Наверняка ждет историю про дедушку-баптиста, внебрачных детей и любовника из Нигерии.

— В настоящее время я участвую в одном научном исследовании... — Борис Константинович чуть заметно выдохнул, история про бабушку в Иерусалиме мало кому понравилась бы. — Оно касается... возможных довольно серьезных изменений в терапии одного социально значимого заболевания и вопросов приоритета советской науки.

Партийный босс кивнул. Я говорил привычными ему фразами и знакомыми формулировками. Никаких грехов, всё нормально.

— Не побоюсь сказать, но моя роль в этом... исследовании, — я вдохнул как перед прыжком в воду, и выдал: — Почти основополагающая. До первой публикации ничего не могу сказать подробнее. Просто я там занят, Борис Константинович, практически всё свободное время, включая выходные. Боюсь подвести и вас, и всю партийную организацию, и людей, с которыми я работаю. Вот.

— И где... вы этим занимаетесь? — чуть разочарованно, но довольно-таки спокойно спросил он.

— В Институте питания, Борис Константинович. У Игоря Александровича Морозова. Вот он, кстати, справедливо заметил, что Нобелевку по медицине советским ученым не вручали и высказал предположение, что это из-за партийной принадлежности А вдруг получится получить? — шутливо добавил я и партийный босс вполне миролюбиво рассмеялся. Все медики шутят про премию от шведского короля. Даже если они коммунисты.

Вспомнил, где я его видел. Точно, на госпиталке. Он сидел в преподавательской, когда Ростислав Станиславович искал для меня заветный номер телефона.

Кто там будет рулить комсомолом, меня интересовало мало. Кому там предложат счастливый билет, кто ж его знает. Я бы, конечно, предложил Ашхацаву, но, во-первых, я сам не знаю, как он к этому отнесся бы, а во-вторых, кто я такой, чтобы меня спрашивать. Пошел потихонечку в общагу. Расскажу Давиду о новостях.

Гордый сын абхазского народа радовался жизни в компании с кастрюлькой, из которой активно черпал макарохи, закусывая сосиской, щедро намазанной горчицей.

— Фадиф, будеф? — махнул он рукой с вилкой, показывая на стул рядом с собой.

— Нет, спасибо, как-то не хочется.

— А чё в партком вызывали? — спросил Давид, прожевав и глотнув, наконец, обед студента.

— Предлагали комсоргом курса стать.

— Ох ты ж... Ни хрена себе! — у Ашхацавы даже выпала вилка, звякнув о пол. — Поздравляю! На кафедре останешься... Ну, когда собрание? В партию рекомендацию дадут? С твоими грамотами должны...

К пятому курсу только ленивый не знает карьерных лазеек для выпускника института. Все кандидаты и члены КПСС почти автоматом остаются на кафедре какой-нибудь. Другой вопрос, что студентам эту дверцу приоткрывают крайне неохотно. Только верхи актива типа комсоргов могут на такое рассчитывать. И то — не все.

— Отказался, — оборвал я мечтания своего товарища.

— Да ты что? — удивился абхаз. — Как?

— Давид, я тебе не говорил, у меня сейчас хорошие подвязки в Институте питания. Даже статью скоро напечатают с моим соавторством.

— Вот ты жук, — уперся он указательным пальцем мне в грудь. Хорошо хоть не тем, что сосиску держал. — Молодец! Вот я смотрю, дурдом тебе на пользу пошел, — засмеялся он. — За учебу взялся, бабы под дверью вместо коврика не ночуют, даже в карты играть перестал! Но пиво пить не бросил?

— Собирайся, пойдем. Сам же звал.

***

История с любителем пересказывать Голос Америки пациентам собранием не закончилась. Вроде бы Каримова не сильно пропесочили — лишь дали выговор без занесения. Ну и плюс призвали «усилить бдительность». Больше никаких оргвыводов не последовало. Но студент Панов, он же в любую бочку затычка.