-    Скотина противная... А что тогда?

-    А будет у меня к тебе, золотая рыбка, три желания.

-    Какие же, интересно?

-    Не будем спешить, - уверил я ее, - тут надо еще все обдумать.

Голос Лизаветы неискренне подобрел. Она кротко кивнула:

-    Трудная задача. Когда думать особенно нечем, это будет долго.

Достойного ответа я не нашел, потому что перешел к печени. Ударные дозы лекарств натворили здесь немало черных дел. Тем временем Лизавета вертела головой.

-    Где мы? - требовательно вопросила она.

-     В Пицунде. Вон там самшитовая роща, - показал я рукой, - а там храм. Возле него готовят кофе по-турецки, на песке.

-      Пф... - недоверчиво выдохнула она. - Кажется, это вкусно... Сто лет не была в Пицунде.

-      Очень вкусно и очень дорого. Чашечка маленькая, на пару глотков. И коньяку капелька. А дерут цельный рубль!

-    Хочу пить, - капризным голосом заявила Авдеева.

Я помог ей встать. Обнимая за талию, довел до фонтанчика.

-     Не жми меня. Бережной! - прошипела Лизавета. - Тоже мне, нашелся обожатель комиссарского тела.

Отперевшись руками на столбик, она приникла к водяной струйке. А в это время из парка выплыли три плохо бритых личности, облаченные в болоньевые куртки и фуражки- аэродромы. Оживленно переговариваясь, они смеялись и целенаправленно хрустели галькой в нашу сторону. Явные аборигены. Пузатые мужчины неплохо приняли на грудь, но на ногах держались справно.

-      Вах, какой красивый пальто! Очень хороший, - бесцеремонно воскликнул крайний толстячок, толкая локтем товарища. - Гоги, твоей Манане такой красный цвет понравится, мамой клянусь!

Опасности они не излучали, фон внимания фонтанировал всего лишь восторгом от предмета гардероба. Меня в упор не замечали, и когда средний толстопузик обратился с вопросом, я особенно не удивился:

-    Бабушка, продай пальто, а? Хороший деньги дам.

Авдеева огляделась удивленно, а потом аж задохнулась от возмущения:

-    Ты где здесь бабушку увидел?

Толстяк удивленно раскрыл рот, а Лизавета нервно вытянула указательный пальчик:

-    Наглец! Да сейчас ты пойдешь отсюда, путаясь в соплях!

С тонкого пальца сорвалась бледно-синяя молния. Извилистая, как ветка саксаула, эта молния оказалась хилой и короткой, и полметра не будет. Если бы не подступившие сумерки, я бы ее и не заметил. Молния никуда не полетела, она просто свалилась на гальку, чтобы там растворится.

От такого приема незваные купцы замерли, заледенев до полного опупения. Но, судя по разгорающимся глазам, назревал скандал. Горячие кавказские мужчины втягивали в себя воздух, чтобы взорваться возмущенными криками. Придется сглаживать назревающий инцидент...

Имитируя характерный акцент грузинского экскурсовода, я ласково предложил:

-      А теперь, товарищи, посмотрите вниз. Видите, какие красивые камушки? Гладкие камушки, ровные! - добавив в голос интонации доброго наперсточника, я «надавил». - Их можно положить в карман совершенно бесплатно. Любой, какой хотите. А потом отнести домой, и там любоваться весь вечер. Вместе с Мананой.

Предложение поступило такой заманчивости, что от него невозможно было отказаться. Едва любители дамского пальто синхронно опустили головы, как я подхватил Лизавету. А чего тянуть? Сам отдохнул, воздухом подышал, женщине мозги проветрил. Как говорится, напился водицы, пора и честь знать.

Обратное путешествие на черном одеяле всегда производит благотворный эффект. По сути, это вторая ходка, которая закрепляет результат лечения, повышает иммунитет и ведет организм к дальнейшей регенерации. Больной человек получает сильнейший толчок в спину на пути к оздоровлению. Обычно это все сопровождается круглыми глазами серьезного изумления и растрепанными чувствами, однако в случае с Лизаветой приземление закончилось выплеском ярости.

-    Отпусти меня! - она вырвалась, чтобы отскочить. - Где эти олени в маминой кофте? Нашли старушку, блин, а мне всего лишь сорок пять!

Из ванной выглянула Ника. Мы отсутствовали сорок минут, а для нее прошли мгновенья, всего несколько секунд. И вид разъяренной фурии в красном пальто ее должен был удивить. Но дальше, как оказалось, изумляться стало некуда. Она молча взирала на буйство стихии.

-      Вот за что меня бог так наказывает? - в сердцах прошипела Лизавета. В голосе слышались трагические нотки. - Что ни мужик, то тряпка! Эй, Бережной, твою женщину оскорбили, а ты позорно бежал! Ника, где мой травматический пистолет? Неси сюда.

Девушка не двинулась с места, но мама продолжала бушевать:

-    Ну-ка, Бережной, быстро взял меня в руки! Пошли обратно, я им покажу «бабушку»!

Платок на голове сбился, обнажая полуседые космы, воинственно торчащие во все стороны. Фиалковые глаза налились фиолетом. Они горели ярче, чем у ночной тигрицы, а зрачки, кажется, стали вертикальными.

-     Мама, погоди, - осторожно заметила на это Ника. - Кто тебя здесь, в собственном доме, мог обидеть?

А я вкрадчиво добавил:

-    Лизавета, у вас квартире холодно?

-    Да у нас топят, как в финской бане, - машинально ответила она. - Уроды конченые, форточки закрыть нельзя. А что?

-     У коммунальщиков страсть к деньгам доходит до кипения, - кивнул я. - Но зачем тогда ты нацепила пальто?

-    Мама, тебе вредно волноваться, - напомнила Ника.

Создалось впечатление, что где-то щелкнул невидимый выключатель - из Авдеевой будто воздух выпустили. Она еще раз оглянулась, и нервными движениями принялась стаскивать кожаный плащ.

-      Ну чего встал. Бережной? Помоги. Ника, ванна готова? Я вся чешусь, блин, хуже блохастой кошки.

Бодрой рысью она рванула в ванную, а я направился на кухню.

-    Пахнет вкусно. Что у нас на ужин?

-     Бульон и курочка. Еще голубцы, - четко доложила она. - Могу сварганить салат. Что будете?

-     Налей мне чаю. А маме готовь бульон. Только немного, очень уж она худа. Ей надо будет кушать мало, но часто. Мясо только протертое, молочные каши, кефир. Короче, ничего тяжелого, иначе на горшке будет сидеть.

-    Да ладно, - не поверила Ника. - Такое скажете: часто. Последнее время она ничего не ест, только в тарелке ковыряется, да по стенкам размазывает.

Из ванной комнаты глухо доносился шум воды и женский голос. Кажется, Лизавета чего-то напевала. Ника подняла серьезные глаза:

-    Если завтра мама останется такой же, я готова для вас на что угодно.

-    Да? - хмыкнул я. - А если мама станет еще агрессивней? На что именно ты согласна?

-     Да что хотите! Денег, правда, почти не осталось. Ради мамы я для вас горы сверну. Вы не подумайте, мне несложно постирать, убраться или укол поставить. Готовлю хорошо: и борщ, и пироги, и печенье, - она двинула ко мне плетенку с пряниками. - А хотите, запишусь к вам в помощницы. Если надо, стану обнаженной. Да я кем угодно стану, если только мама поправится!

-      Будем говорить прямо, - я осмотрел медовый пряник и надкусил его. - Ты, Ника Авдеева, согласна на домашнюю и сексуальную кабалу?

-      Естественно, не каждый день, - кивнула она. - И только после работы. У меня в полиции сложный график и ненормированный рабочий день. Короче, дурдом. Который день стоим на ушах...

-     Годится, - согласился я. - Дождемся завтрашнего дня и ударим по рукам. Завтра у тебя выходной?

-    Хотелось бы. Но с этими наркоманами трудно зарекаться, последнее время покоя нет.

-    А что с наркоманами не так?

Сузив глаза, она понизила голос:

-    А вы не слышали? Весь город гудит.

-    У меня котята, щенки... Другие заботы, - покачал я головой.

-    Неизвестная банда жжет склады наркоторговцев. Уже четыре штуки спалили.

-     Склады часто горят по халатности, - демонстративно не поверил я. - Самодельные обогреватели, курение на рабочем месте. Петарды, в конце концов.