— Моя сестра никого не привечает.

— Увы. Так все и случилось. Вот трое Гадающих по костям клана Бролда. Лид Гер, Лера Эпар и Ном Кала. Всего Т’лан Имассов Бролда две тысячи семьсот один. Большинство остается прахом за нашими спинами. Число воинов Оршайна — семьсот и двенадцать. Все здесь. Если мы потребуемся тебе, готовы служить.

Ном Кала смотрела на Первого Меча, воителя, который считался сказкой, мифом. Лучше бы, решила она, он оставался таковым. Кости его словно склеены из кусочков, причем некоторые явно не принадлежали ему изначально. Первый Меч — не великан из легенд. Изо лба его не растут оленьи рога. Дыхание не несет дара огня. Он явно не жаждет три дня и четыре ночи перечислять свои подвиги, посрамляя славнейших из героев. Она уже подозревает: почти все старинные сказки не относятся к явившейся им личности. Ему ли плясать, перебегая море по спинам китов? Скрещивать клинки с демонами-моржами в подводных башнях? Тайно соблазнять жен, оставшихся в ночи?

Сколько детей ее клана, поколение за поколением, носили имя Онос, ибо их матери хвастались невозможной связью?

Она нервно сглотнула, привлекая всеобщее внимание.

Бролос Харан говорил — о чем, Ном Кала не имела понятия; он явно не обрадовался, когда его прервали. — Ном Кала, что такого забавного в Провале при Красных Шпилях?

— Ничего, — сказала она, — я извиняюсь, Бролос. Посторонняя мысль. Ну, несколько посторонних мыслей.

Все ожидали пояснений.

Она решила, что лучше помолчать.

Ветер бормотал, хватаясь за обрывки шкур.

Онос Т’оолан заговорил: — Оршайны, бролды. Я отрекся от Джагутских Войн. Я не ищу битвы. Я не стану приглашать вас с собой, ведь я ищу возможности рассчитаться. Как и вы, я призван из праха и во прах желаю вернуться. Но вначале найду ту, что наказала меня воскресением. Гадающую по костям из Т’лан Имассов Логроса, Олар Этиль.

Улаг сказал: — Ты точно знаешь, что это она?

Онос Т’оолан склонил голову набок. — Улаг Тогтиль, после стольких лет ты еще веришь в точное знание?

— Мы не воевали с Джагутами, — бросила Ном Кала.

Гадающих Оршайна охватила волна холодного негодования. Ей было всё равно.

Онос Т’оолан произнес: — Улаг. Я не вижу среди твоих сородичей Вождя Войны клана Оршайн. Почему Инистрал Овен не вышел вперед?

— Он стыдится, первый Меч. — Потери при Красных Шпилях…

— Ном Кала, — сказал Онос, — у клана Бролда нет вождя?

— Только мы. Та война, которую мы вели против людей, не требовала вождя. Было ясно, что победы на поле брани нам не видать. Их слишком много.

— Тогда как вы сражались?

— Сохраняя историю, образ жизни. Мы таились, ибо таким образом могли выжить. Мы сохранили себя. Уже победа.

— И все же, — вставила Ильм Эбсинос, — в конце вы проиграли. Иначе не устроили бы Ритуал Телланна.

— Верно, — ответила она. — Больше негде было таиться.

Улаг сказал: — Первый Меч, мы всё же пойдем с тобой. Как и ты, мы желаем узнать цель возвращения.

— Если вы пойдете со мной, — возразил Онос, — попадете под власть желаний Олар Этили.

— Что может сделать ее неосторожной, — ответил Улаг.

Стоявшая среди прочих Имассов Рюсталле Эв слушала и наблюдала, воображая мир, полный смысла. Когда-то он был именно таким — для нее, для ее сородичей. Но всё изменилось очень давно. Может быть, Первый Меч сможет привязать их к своему исканию. Может быть, ответы облегчат бремя отчаяния. Появятся причины быть, поводы для противостояний. Однако пыль манит ее обещанием забвения. Тропа к концу всех концов широка и отлично утрамбована. Ей так хочется идти по ней!

Кальт Урманел сказал за спиной: — Смотрите на его меч. Смотрите: его кончик кусает землю. Онос Т’оолан не любит показных поз. Никогда не любил. Я помню, когда видел его в последний раз. Он победил бросившего вызов. Показал такое мастерство, что десять тысяч Имассов замолчали в восторге. А он стоял, словно потерпел поражение.

— Устал, — пробурчала Рюсталле.

— Да, но не от боя. Его утомляла необходимость драться, Рюсталле Эв.

Она обдумала его слова, кивнула. Кальт добавил: — За таким воином я готов идти.

— Да.

Она уселась на груду из трех сложенных полотняных палаток, сгорбилась под меховым плащом. Дрожь не отступала. Она следила за мерцающим концом трубки, плясавшим в пальцах словно светлячок. Атри-Цеда Араникт прислушивалась к звукам из малазанского лагеря. Приглушенный, усталые. Потрясение. Она отлично их понимала. Солдаты выходили из строя, шатаясь, будто ударенные. Падали без чувств, вставали на колени, блевали кровью. Паника пронизала ряды — что это, нападение?

Нет, ничего подобного.

Сломленные солдаты были, все до одного, магами. А врагом, слепым и равнодушным, была сила.

Тошнота отступала. Разум постепенно оживал, мысли блуждали пьяными гуляками, раскидывая кучи пепла — она вернулась назад, к первой встрече с Верховным Магом Беном Адэфоном Делатом. Какой она была жалкой. Мало было падения без чувств перед лицом Командора Брюса? Но она едва успела оправиться, когда он повел ее к Быстрому Бену.

Теперь, несколько недель спустя, лишь обрывки того разговора остались в памяти. Он казался отстраненным; но, когда земля закипела в руках Араникт, взгляд темных глаз стал стал острым, твердым. Глаза будто превратились в ониксы.

Он выругался. Она помнит то ругательство. «Худовы бешеные яйца в огне».

Она успела узнать, что Худ был богом смерти; если какой бог и заслужил быть предметом горьких ругательств, так именно он. Но тогда она восприняла слова Верховного Мага буквально.

«Огонь», подумала она. «Да, пламя в земле, в чаше моих ладоней».

Глаза ее уставились на Верховного Мага — она поразилась его прозорливости и мгновенно уверилась в его превосходстве. Ей не место в такой компании. Ее разум по большей части ползет улиткой, особенно по утрам, пока первая затяжка не пробуждает ее к жизни. Быстрота мысли (отсюда, подумала она тогда, и его прозвище) — сама по себе вид магии, тонкое волшебство, и ей остается лишь взирать на него с суеверным восхищением.

Столь высокое мнение способно существовать лишь в царстве таинств, но таинственное редко переживает слишком близкое знакомство. Верховный Маг послал официальный запрос, чтобы ее временно придали отряду кадровых магов. С той поры она услыхала от Бена Адэфона Делата множество ругательств и вынуждена была прийти к выводу, что его быстрота скорее относится к области не магии, а сумасбродства.

О, он действительно умен. Еще он имеет привычку говорить множеством разных голосов, играть с куклами — марионетками. Что до его излюбленных друзей…

Она яростно затянулась дымом, увидев приближающуюся фигуру. Идет как пьяный, одежда перемазана грязью. До странности детское лицо Бутыла опухло, обмякло.

«Ну вот, начинается. Еще один невразумительный разговор между ними. Ох, как ему не нравится, если я присутствую. Как и мне».

— Дышит? — спросил малазанин, вставая перед палаткой.

Она бросила взгляд на откинутый полог. — Выгнал меня.

— Меня он захочет увидеть.

— Он хочет узнать, как поживает Скрипач.

Бутыл поморщился, отвел глаза, но тут же посмотрел на нее снова. — У вас излишняя чувствительность, Атри-Цеда. Глоток рома успокоит нервы.

— Уже глотнула.

Он кивнул, не удивившись. — Скрипач все еще избавляется от остатков ужина. Ему понадобится новая палатка.

— Он же не маг.

— Да, не маг.

Она не сводила с него глаз. — Вы, малазане, все такие скрытные?

Он усмехнулся: — Мы станем еще хуже, Атри-Цеда.

— Почему бы?

Улыбка увяла так быстро, словно ей не нравилось находиться на его лице. — Всё вполне просто. Чем меньше мы знаем, тем меньше говорим. Скоро мы станем армией немых.

«Не могу дождаться». Вздохнув, она отложила трубку, медленно встала.

Звезды возвращаются на северо-восточный небосвод. Хоть что-то. Но там кто-то появился. Несет оружие… боги, что за оружие! — Выпавший глаз Странника! — сказала она. — Он же Верховный Маг. Он не может прятаться вечно.