Но тут кулак ударил Странника в висок с силой боевого молота. Раздался треск; сияющий глаз мигнул и бог сразу осел, исчезнув из поля зрения Брюса.

Щупальца мигом ослабли, а затем и пропали совсем.

Брюс с хрипом вдохнул восхитительно свежий воздух ночи.

Он слышал стук подков: почти дюжина коней мчалась галопом по улице. Поморгав, чтобы избавиться от пота, Брюс перекатился на живот и с трудом встал на колени.

Рука вцепилась в перевязь, подняв его на ноги.

Он понял, что смотрит в лицо Тартеналу — в знакомое грубое лицо, до нелепости изуродованное зверской гримасой.

— У меня к вам вопрос. Он был к вашему брату, но я шел и увидел вас.

Всадники подъехали. Копыта коней скользили по мокрой от росы мостовой. Малазанский отряд, понял Брюс. Оружие на изготовку. Темнокожая женщина взмахнула мечом: — Он уполз в ту аллею — идемте, порубим урода на фарш! — Она начала спускаться с коня, но вдруг сгорбилась и упала, уронив меч. Остальные солдаты тоже спрыгнули с лошадей. Трое бросились к бесчувственной женщине, другие пошли в аллею.

Брюсу все еще тяжело было стоять. Он оперся о предплечье Тартенала. — Аблала Сани, — вздохнул он. — Спасибо тебе.

— А у меня вопрос.

Брюс кивнул: — Давай, говори.

— Вот тут проблема. Я забыл, о чем вопрос.

Один из помогавших малазанке солдат обернулся к ним. — Смола сказала, грядет беда, — произнес он на грубом торговом наречии. — Сказала, мы должны спешить спасать кого-то тут.

— Думаю, опасность миновала. Она в порядке, сэр?

— Я сержант. Меня не называют «сэр»… сэр. Она просто устала. Она и сестра ее. — Солдат оскалился: — Но мы все равно будем вас сопровождать, сэр. Она нам не простит, если с вами что стрясется. Куда бы вы ни шли…

Другие солдаты вернулись с аллеи. Один что-то бросил по-малазански, и Брюсу не потребовалось переводчика, чтобы понять: никого они не поймали. В Страннике слишком силен инстинкт выживания — даже после удара тартенальского кулака.

— Кажется, — согласился Брюс, — сопровождение мне понадобится.

— От такого предложения не отказываются, сэр, — сказал сержант.

«Не откажусь. Спасибо за урок, Адъюнкт».

Солдаты пытались усадить женщину — Смолу — обратно в седло, Аблала подошел к ним. — Я понесу, — сказал он. — Она здоровская.

— Делайте, как сказал Тоблакай, — крикнул сержант.

— Она здоровская, — повторил Аблала Сани, принимая обмякшее тело на руки. — И воняет будь здоров, но это ладно.

— Периметр со взведенными арбалетами, — приказал сержант. — Кто покажется — шпигуйте.

Брюс понадеялся, что на пути до дворца им не встретятся прохожие, привыкшие вставать слишком рано. — Поспешим, — предложил он.

На крыше Быстрый Бен вздохнул и расслабился.

— Так что там был за шум? — спросил сзади Еж.

— Проклятый Тоблакай… но не он нам интересен, верно? Нет, это та дальхонезка. Но и она подождет.

— Ты бредишь, колдун.

«Маг Тьмы. Боги подлые!»

Уединившийся в погребе под спальней Скрипач взирал на карту в руке. Лакированное дерево блестело, с него капала жидкость. Помещение заполнил густой, темный запах — аромат сырой земли.

— Тартено Тоблакай, — шепнул он.

Глашатай Жизни.

«Ну, да будет так».

Он сел и покосился на вторую карту, так и не выпавшую ужасной ночью. Свободная. Цепь. «Да, мы всё про тебя и твоих подруг знаем, милашка. Без обид. Это плата за жизнь.

Если бы вы не были такими… прочными! Если бы вы ослабели! Если бы цепи не тянулись в самое сердце Охотников за Костями — если бы я знал, кто кого тащит… я бы нашел основания для надежды».

Но он не знал, а потому ни на что не надеялся.

Для странствия в иные миры шаман и ведьма Элана должны оседлать Пестрого Коня. Семь трав смешивают с воском, скатывают в шарик, а затем превращают в диск, который нужно держать во рту, между нёбом и языком. Постепенно пропадает чувствительность, слюна течет, как будто ты стал весенним ручьем; за глазами мелькают разноцветные пятна — и вдруг, в одно вихрящееся мгновение, падает завеса между мирами. Узоры кружатся в воздухе; на пейзажи накладываются странные фигуры — будь ты перед кожаной стенкой шатра, стеной пещеры или на бескрайней равнине; а затем являются сердечные пятна, пульсирующие, окружающие поле зрения волнистыми рядами. Во рту сладко, как от материнского молока. Это примчался Пестрый Конь, и каскады сердечных пятен покрывают его, бегут по длинной шее, расползаются по холке, падают дождем семян с гривы и хвоста.

Скачка в чуждый мир. Скачка в рядах предков и еще не рожденных потомков, среди высоких мужчин с вечно подъятыми членами и женщин с вечно полными утробами. Через леса черных нитей, и коснуться любой — принять на себя вечные муки, ибо таков путь возрождения: родиться означает пройти и отыскать роковую нить, сказание о неизбежном будущем. Поскачешь в другую сторону, избегая нитей — врожденная судьба станет запутанной как клубок, душа обречена на вечный плен, поймана капканом противоречий.

Среди черных нитей можно отыскать пророчества… но мир за пределами леса — вот главный дар. Безвременной дом всех сущих душ. Там пожато горе, там печаль высушена и размолота в прах, там рассосались все шрамы. В тот мир странствуют ради очищения, объединения, избавления от пороков и темных желаний.

Поскачи на Пестром Коне, вернись возрожденным, невинным, бесхитростным.

Для таких, как Келиз, для погрязших в бытовых заботах, столь нужных для жизни семьи, деревни и всего Элана, произвести ритуал — да просто вкусить семь трав — значит навлечь на себя смерть и проклятие.

Конечно, эланцы погибли. Нет ни одного шамана, ни одной ведьмы. Нет ни семьи, ни клана, ни стада, ни пути Элана. Теперь любой круг камней типи, обводящих подножие холма, означает лишь место давней стоянки, на которую уже никто никогда не возвратится. Камни обречены медленно погружаться в почву; лишайники на перевернутых книзу боках умрут, придавленные травы станут белыми как кости. Ряды булыжников превратились в памятники горя и смерти. В них нет обещания — только печаль конца.

Она уже подверглась проклятию, без всякого преступления, без вины (если не упоминать трусливое бегство, позорный отказ от семьи). Нет шаманов, чтобы ее проклясть. Но разве это имеет значение?