Блэкуит, зима 1863–1864

Ночь на 29 декабря

Наступила ночь, и отец Грейс запер двери церкви. Вряд ли кто–то захочет тащиться в храм Божий в такой холод, чтобы пробормотать что–нибудь на исповеди. Впрочем, прихожане не жаждали беседовать с отцом Грейсом даже в летний полдень. Откровенно говоря, за все свои сорок восемь лет преподобный мог припомнить от силы двух человек, которым нравилось с ним общаться.

Он сунул ключи в карман и подумал о нескольких приятных часах в полном одиночестве и наконец–то в тишине. Тем сильнее было разочарование, когда, вынырнув из глубокого портала, отец Грейс увидел перед алтарем высокого худого джентльмена в плаще, шляпе и с длинной тростью. Преподобный никогда не отличался мягким и кротким нравом, и человек, посягнувший на законные часы отдыха, вызвал у него острейший приступ раздражения. Патер коршуном кинулся на визитера, на ходу свирепо выкликая:

— Эй вы! Вы, там!

Окрик заметался под высокими сводами храма. Джентльмен не шелохнулся. Отец Грейс не мог рявкнуть «Какого черта вы сюда притащились?!», поэтому закричал:

— Вы! Обнажите голову в доме Божьем! Что вы себе позволяете!

— А вы? — негромко спросил джентльмен. Он обернулся и смерил священника косым взглядом из–под шляпы. — Что вы себе позволяете?

Преподобный от удивления остановился, растерявшись. Обычно пасомые овцы такого себе не позволяли и в целом предпочитали держаться от пастыря на расстоянии.

— В каком это смысле?

— Вы отнюдь не первый, кто приходит служить церкви, чтобы отделаться от своих грехов, и отнюдь не первый, кому это не удается. Но даже вы могли бы вести себя приличней!

Отец Грейс негодующе вспыхнул. Он уже много лет никому не позволял себя отчитывать, и голос джентльмена, тихий и глуховатый, взбесил его не хуже скрипа гвоздя по стеклу.

— Какого ч… Что вы несете?! Вы что, пьяны? Убирайтесь вон отсюда!

— Не притворяйтесь, будто не знаете, что спрятано внизу, — джентльмен постучал тростью по полу. — Вы должны хотя бы чувствовать, раз даже ваши прихожане слышат их голоса.

Грейс отступил. Он не любил таких намеков, хотя этот тип явно не соображал, что несет.

— Вы больны? — патер подозрительно уставился на него. Может, он сумасшедший? — Какие еще голоса? Какие прихожане? Выметайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию!

Джентльмен отвернулся к алтарю.

— Чему вас теперь только учат в ваших семинариях, — процедил он. — Раньше священники хотя бы понимали, что должны не только пасти стадо, но и защищать от волков. Иначе стричь будет некого.

— Вы что несете? Не смейте пороть всякую ересь… — прозвучало двусмысленно, поэтому отец Грейс оставил слова и решительно перешел к действиям: шагнул к ночному визитеру и схватил его за локоть. — Здесь храм, а не приют для полоумных! Проваливайте отсюда, пока я…

— Дети, — так же глуховато сказал джентльмен. — Одиннадцать детей. Помните?

Преподобный отшатнулся. Шея и лоб мигом взмокли. Незнакомец вполоборота смотрел на него из–под полей шляпы, и его лица не было видно в тени. Отец Грейс различал в неверном свете алтарных свечей только блеск глаз.

— Вы кто? — наконец прошептал он.

— Впрочем, их было больше, чем одиннадцать, не так ли? — невозмутимо продолжал джентльмен. — Несколько больше, чем нужно. Трудно остановиться, когда уже начали, верно?

Священник попятился.

— Нравилось убивать? — резко спросил джентльмен.

— Я не хотел…

— Нравилось или нет?

— Вы сначала докажите!.. — взвизгнул преподобный.

— Я ничего не доказываю, — с издевкой ответил визитер, — потому что вы и так знаете.

Отец Грейс метнулся к дверям, забыв, что они заперты, дернул створки, отскочил, панически зашарил в кармане в поисках ключей. Джентльмен, неслышно приближаясь, извлек из трости шпагу. Патер отпрянул от него, повернулся спиной, и позади коротко свистнул клинок. Ноги Грейса сложились, как у кузнечика, и он с воплем повалился на пол. По брюкам обильно потекла кровь.

Священник приподнялся на локтях и, поскуливая, кое–как прополз к двери несколько футов, пока не уткнулся в темные ботинки, и вжался в гранитные плиты, когда увидел окровавленный кончик шпаги, опущенной к полу.

— Но даже вы должны понимать, — негромко продолжал джентльмен, — кого призываете подобными действиями.

— Я не… — отец Грейс заскреб пальцами по камню; ноги не разгибались и скользили в луже крови. — Я не понимаю!

— Неважно, — меланхолично отвечал джентльмен, — сейчас вы познакомитесь, — он обтер шпагу платком и бросил его на пол. — Вы не успеете истечь кровью, чтобы избежать встречи. Но у вас будет несколько минут на покаяние.

— Покаяние? О чем вы! — священник попытался поймать его за ногу. Незнакомец брезгливо отодвинулся.

— Проведите это время с пользой.

Отец Грейс наконец осмелился задрать голову и встретился с глубоким внимательным взглядом очень темных глаз. Джентльмен изучал его, как животное.

— Но здесь же дом Божий!.. — в последней попытке прохрипел пастор.

— Только не для вас.

Джентльмен кончиком шпаги подцепил связку ключей, вытянул ее из кармана Грейса и убрал клинок в ножны.

— Не уходите! Постойте!

— Вот вы и встретитесь, — раздалось в ответ. — Вы же этого хотели.

…джентльмен захлопнул двери церкви и запер.

— Это еще не значит, что я тебя выпущу, — пробормотал он и вытолкнул из ячейки на ремне бутылочку с густой зеленой жидкостью и с приклеенной к пробке кисточкой. Он обвел замок на двери в правильный круг и крест–накрест написал поверх него две короткие фразы. Из–под двери пробилось красноватое свечение.

— Не пытайся выйти. Скоро за тобой придут, — он сунул бутылочку на место и быстро зашагал по Эвленн–род.

29 декабря

— Терпеть не могу пожары, — пробурчал Натан; полицейская карета тряско катила к южным кварталам Блэкуита.

— Почему? — заинтересовался Лонгсдейл.

— Потому. Не знаю ни одного полицейского, который их любит. Сперва огонь спалит к чертям все, до чего дотянется; потом его тушат водой, песком и всем, чем могут; а в итоге полиция в состоянии только сказать, что тут что–то сгорело, и, вероятно, кто–то умер.

Пес издал звук, средний между сочувственным хмыканьем и ехидным фырканьем. Он был бодр и полон сил, в отличие от двуногих. Комиссара подняли в начале шестого, а Лонгсдейла он перехватил, когда тот возвращался с кладбища. Вид у консультанта был утомленный и потрепанный. Натан предпочел не спрашивать, чем он занимался на кладбище ночью.

— Зачем я вам нужен?

— Пожар случился в церкви Святой Елены. Сгорел человек, и я хочу, чтоб вы исключили всякое… всякую потустороннюю дрянь.

Консультант кивнул, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

— Видок у вас.

Лонгсдейл вздохнул.

— Гоняли упырей и вурдалаков?

— Нет.

— А кого?

— Я могу вздремнуть?

— Нет, — мстительно отвечал Бреннон. — Я же не дремлю. Вот и вам нечего, — он открыл блокнот. — Пожар начался предположительно в полночь. Во всяком случае, жители соседних домов заметили огонь и почувствовали запах дыма в это время. Вызвали пожарных, начали тушить своими силами. Полыхало знатно — зарево видел весь квартал. Потушить удалось только к четырем часам утра. Церковь прогорела полностью. Когда шеф пожарной бригады вошел внутрь, первое, что он увидел — обугленный труп, — Бреннон поразмыслил. — Ну, в сущности, покрытый копотью скелет. Парни прочесывают квартал в поисках того, кого недосчитались к ужину. Кеннеди уже должен был приехать. И сейчас наверняка изобретает немало новых ругательств, пытаясь отскрести останки от пола. Вы что, спите?!

Лонгсдейл дернулся всем телом. Пес не без труда развернулся в тесной карете и принялся с наслаждением чесать загривок, заполняя пространство рыжей шерстью.